Ладушкин и Кронос

– У тебя удивительный сосед. Он часто приходит к вам в гости?

– Не очень. Когда маме нужно что-нибудь по-французскому.

– Ясно. Ну, будь здоров, Галисветов!

– Будь здоров.

Чтобы врага победить, надо его знать. Рядом с учебниками по литературе на стол Ладушкина легли научно-популярные журналы, книги по физике и биологии. Пытаясь разобраться в некоторых статьях, Ладушкин порою ощущал себя кошкой, которая посредством обоняния решила понять устройство автомобиля.

Теперь он хронометрировал любое свое действие, не глядя на часы, с точностью до минуты. Вот и сейчас краем глаза отметил, что где-то на двадцать третьей минуте чтения на соседнем балконе уселась в шезлонг второкурсница Олька, разложила на подоконнике косметику и стала краситься. Ровно пятьдесят семь минут, пока он листал популярное изложение теории относительности, Олька красила ресницы, выщипывала брови, подводила веки. Это чудовищное расточительство вывело его из себя, и на пятьдесят восьмой минуте он сказал:

– Ты сошла с ума.

– А что такое?
– Олька повернула к нему розовую от крема мордашку.

– Да ведь это преступление - пятьдесят семь минут на ресницы и брови!

– А вы что, засекали?
– Девчонка прыснула в косметичку.

– Да за это время можно прочесть двадцать-тридцать страниц, выучить стихотворение или написать письмо.

– Мало ли что можно, - вздохнула Олька.
– Мне надо на свидание, а письма, увы, писать некому.

"Вот и весь ответ, - с горечью подумал Ладушкин.
– Все же человек существо консервативное и ленивое. Особенно женщины".

И он вновь углубился в книгу. По Эйнштейну выходило, что пассажиры поездов, самолетов и даже автобусов на какие-то микросекунды старятся медленнее пешеходов. Разница была бы существенней, если бы транспорт двигался со скоростью, близкой скорости света. Тогда можно было бы обмануть время и, погуляв по вселенной, вернуться на Землю более молодым, чем оставшиеся на ней ровесники. Но для этого нужна фотонная ракета, а у Ладушкина ее не было. Поэтому он делал ставку на собственный организм. В нем появилось новое зрение, будто и впрямь заработал хроноглаз, постоянно фиксирующий, замечающий, как вокруг прямо-таки швыряются мелочью, купюрами времени. Создавалось впечатление, что жителям Земли отпущена чуть ли не вечность, и поэтому времени у них - куры не клюют и можно по-купечески, с размахом, тратить его, не задумываясь над тем, что осталось в кошельке или кармане.

– Юлия Петровна, вы, когда входите в класс, что говорите ученикам? как-то спросил он у соседки по лестничной площадке.

– Как что?
– удивилась Лагутина.
– "Здравствуйте, дети", - говорю.

– Так и знал, - вздохнул Ладушкин.
– А надо бы с порога, с ходу: "Дети! Помните о Кроносе!" Чтобы в юные мозги это впечатывалось так же просто и легко, как таблица умножения.

– Да-да, конечно.
– Лагутина как-то странно взглянула на него и покраснела: - Извините, Кронос - это бог?

– Точнее, титан, заведующий временем.

– А не могли бы вы, Андрей Матвеевич, рассказать об этом Кроносе моим ребятам? Кстати, вы где-то должны проходить педпрактику, вот и начните с нас.

"А ведь и правда, - подумал Ладушкин.
– Да и где еще, в какой аудитории примут мои мысли так творчески, как не в детской? Кто, как не дети, должны начинать жить по-новому? И потом надо помогать хроноглотам становиться хронофилами".

– Согласен, - кивнул он и через неделю вошел в девятый "Б".

Сто лет Ладушкин не был в школе, и не очень уютно шагалось ему длинными коридорами, по которым мотало взад-вперед, так и норовя сшибить его, будущее человечества.

Длинные, породистые мальчики и девочки девятого "Б" выглядели хорошо подогнанной баскетбольной командой, чью гармонию нарушал лишь один невысокий паренек в первом ряду, увидев которого Ладушкин ахнул про себя, чрезвычайно удивился и расцвел в улыбке.

– Наш гениальный мальчик, - шепотом пояснила Лагутина.
– Ему всего одиннадцать, а он выучил всю школьную математику и физику. Правда, у меня двойки получает - не созрела душа до Толстого и Чехова.

– Я знаю его, - тихо сказал Ладушкин.
– Это мой давний знакомый.

"Какая она все же упрямая, - с досадой подумал он о матери Галисветова.
– Ведь говорил, что этого не надо делать, что мальчик должен учиться со сверстниками. Так нет же, не послушала".

Еще досаднее было оттого, что сам Галисветов скрыл от него свой прыжок из пятого класса в девятый. Небось сосед Максим знает, а ему не доложили...

Лагутиной он не стал ничего объяснять и постарался тут же переключить внимание на других детей. Девятиклассники смотрели на него с любопытством и ожиданием. Ладушкин поправил галстук под джемпером и сказал:

– Я начну с конца.

– Как это?
– не поняла девочка с очень яркими, будто вымазанными вишней, губами на бледном лице.

– Наш комсорг, - шепотом представила ее учительница.

– Мне хочется нарушить элементарную логику, - пояснил Ладушкин.

– А зачем?
– удивилась комсорг.
– Ведь вначале встает солнце, затем наступает вечер с луной и звездами.

– Это кто же тебе сказал такое?
– возмущенно вскочил Галисветов. Может, вначале появляется луна, а ее сменяет солнце?

– Ты прав, - поддержала его учительница.
– Садись. День сменяет ночь или ночь сменяет день - не суть важно. Важно, что из этого получается. И все-таки начинать с конца нелогично.

– Дорогая Юлия Петровна!
– Ладушкин наклонился к ней и заговорил прямо в ухо: - Вы женщина и именно поэтому должны понять меня, ибо всем известна милая нелогичность мышления женщин, ломающая наши мужские догмы, нелогичность, которую мы должны уметь понимать и принимать, потому что это, быть может, первая весть из далеких миров с иной, непонятной нам логикой.

– Я вижу, вам очень хочется сначала умереть, а потом родиться. Лагутина улыбнулась как можно любезнее.

– Почему бы и нет?
– Ладушкин был серьезен.
– Очень может быть, что за свою жизнь мы по нескольку раз умираем и рождаемся вновь, только происходит это незаметно для человека и окружающих. Да и в природе еще не было такого, чтобы после зимы не наступала весна. Человек же не только частица природы, но и, как сказал кто-то из великих, инструмент, с помощью которого природа познает самое себя.