Лагерный пахан

– Но ты же говорил, что не надо отдавать…

– Если б ты сделала то, о чем я тебя просил, тогда не надо. Но у тебя ничего не вышло. Так что придется вернуть долг…

– Но у меня нет денег.

– Зато квартирка у тебя классная. Да и мебель здесь тысяч на сто тянет. Хочешь, квартиру меняй, хочешь, мебель продавай, можешь кредит взять, это сейчас модно… Короче, гнать я тебя не буду, в тиски зажимать не стану, через пару месяцев к тебе человек подъедет, отдашь ему двадцать тысяч… Можно было бы на счетчик тебя поставить, но я же не сволочь…

– Не сволочь, – ошарашенно кивнула она. – Но ведешь себя как последняя сволочь.

Мигунок хотел что-то сказать, но передумал – махнул рукой, дескать, было бы с кем разговаривать. Поднялся, чтобы уйти.

Кристина его не удерживала – слишком много чести для него.

* * *

Срок за изнасилование не продлили, и Маслак не стал предъявлять за лохматку – зато здесь, в Москве, организовал встречу по высшему разряду. На вокзале его ждали два черных «Мерседеса»: один для Трофима, другой для охраны. На машинах с мигалками его отвезли сначала домой в Чернопольск. Повидал маму, пообещал ей, что больше в тюрьму ни ногой, а вечером закрылся в сауне – опять же люди Маслака организовали.

Полдня отсыпался после пьянки, вторую половину решал насущные вопросы, сегодня снова застолье, но гораздо более высокого уровня. Опять же спасибо Маслаку – предоставил свой собственный ресторан в его полное распоряжение. Кабацкая музыка, улыбчивые официантки в коротких юбочках, столы ломятся от яств, где-то за кулисами ждут своего часа бесстыжие красотки, чтобы затем смерчем закрутиться вокруг стальных шестов. Но стриптиз сейчас не в тему. Братва еще даже не разговелась, еще не утихли разговоры, да и тосты еще не все сказаны – из тех, что были приготовлены в его, Трофима, честь.

Законные воры – люди жесткие, но среди своих, вдали от проблем, они расслабляются, становятся сентиментальными, языки развязываются. Трофим уже услышал немало хороших слов в свой адрес. Гордость распирала его изнутри, но щеки шарами не раздувались: он умел держать себя в рамках.

Со своего места с бокалом вина в руке поднялся известный на всю страну грузинский вор в законе.

– Я бы хотел выпить за моего брата Трофима! – широко, а главное, искренне улыбнулся он. – Я очень уважаю этого человека за его правильные взгляды на жизнь, за его смелость, за его несгибаемость. Он много сделал для нашего общего дела…

На последних словах вор сделал особое ударение… Он не принадлежал к воровскому клану, в который имел честь входить Трофим. Но сам по себе он был очень уважаемым вором, и Трофиму это льстило, хотя, положа руку на сердце, «пиковых» он любил не очень. Правда, старался не делать большой разницы между ними и славянами. Ставил под себя кавказцев, но к войне с ними никогда не стремился. А были случаи, когда он откровенно вставал на сторону «пиковых» – если у них все по понятиям, все по закону, а их противники откровенно беспредельничали… Именно потому грузинский вор и поднял тост в его честь. Говорил он долго, словоохотливо, но в тему…

Трофим слушал и очень гордился собой. За девять лет на воле он бы не смог поднять свой авторитет до сегодняшней величины. А за решеткой он добился всего, к чему стремился. Тюрьмы, централы, пересылки, лагеря… Везде он обзаводился серьезными друзьями, везде оставлял после себя достойный след. Потому и съехались по его приглашению самые уважаемые воры, потому и звучат хвалебные речи в его честь…

Трофим обольщался, но не расслаблялся. Встречу эту начал готовить давно, еще в зоне. И помогали ему, и сам старался – много сделано, многое удалось. Но всего не предусмотришь. Чем больше людей, тем выше вероятность утечки информации. А ментам, как известно, в радость уважаемым людям кайф сломать. Хлебом их не корми, дай только сход воровской накрыть да спецназом поперчить. И если сейчас в этот ресторан вдруг нагрянут менты, Трофим заработает большой минус на свою репутацию. А он боялся этого как огня, поэтому нервничал – хотя еще не притупленная волей интуиция подсказывала ему, что все в порядке…

Но пока все было в ажуре. Бродяги выговорились под легкое винцо, затем, под предлогом покурить, собрались в отдельном кабинете ресторана, чтобы обсудить меж собой пару общих для всех проблем. По сути, это был большой сход, потому как здесь собрались представители нескольких воровских кланов. И Трофим был здесь на равных со многими бродягами, но в обсуждении дел не участвовал – не зная темы, не суйся в разговор. Он вникал во все проблемы, потому как был частью этого могучего воровского механизма…

Впрочем, о проблемах как таковых много не говорили. И серьезные постановочные решения не принимались. По большому счету, сход собрался для того, чтобы поставить вопрос о коронации «свояка» – претендента на самый важный воровской сан. Это был парень лет тридцати, внушительного вида, хорошо одетый, открытый взгляд, располагающая улыбка. Трофим напрягся. Он ничего не знал об этом кандидате, поэтому решил, что это очередной «апельсин», и даже приготовил себя к тому, чтобы сказать пару слов против него. Дескать, скороспелые воры только вредят общему делу – из-за своей беспомощности на зонах. Но выяснилось, что за парнем две ходки, все по уважаемым статьям, в тюрьме смотрел за хатой, в лагере – за бараком. Три человека дали ему рекомендации, также были зачитаны малявы от знающих людей. Поскольку косяков за ним не было, решение было принято быстро и в его пользу. Парень поклялся в верности воровскому братству, и на этом все закончилось. Звезды под ключицы колоть не стали, зато уважили перстнем с белой короной и отходящими от нее лучами. Именно такой перстень был выколот у Трофима на пальце. Но новоиспеченному вору подарили настоящий перстень – из платины, с короной из белого золота. Это был не более чем красивый жест со стороны коронующего вора, как таковой этот перстень силы не имел. Трофим подумал о том, что ему такая цацка не нужна.

После затянувшегося «перекура» братва потянулась к столу. Отрешившись от глобальных проблем, воры переключились на свои желудки. С хрустом ломались ребра молочных поросят, под звон вилок и ножей исчезали с тарелок сочные ломти астраханской осетрины, черная икра здесь поедалась ложками. Легкое вино уступило место более крепким напиткам, а кое-кто прибег и к забористым порошкам…

Когда междусобойные разговоры сменил обычный пьяный треп о бабах и ни о чем, Трофим подал знак, и на сцену выпорхнули танцующие ночные бабочки, которыми трудно было кого-то здесь удивить… По сути, стриптизерши подавались к столу как черный кофе – дескать, расходиться еще рано, но, если кто спешит, пожалуйста, виновник торжества обижаться не станет.

Трофим и сам смотрел на танцовщиц без особого вдохновения. Красивые бабы, гибкие и пластичные, но не изюминка в них, а порнушная клубничка. Зажигали они здорово, но весь огонь их продажный, а сами они притворные и даже в чем-то коварные. Смотрятся они соблазнительно, но нет в них тепла, пустые они и безликие…

Чем дольше он смотрел на них, тем сильней одолевало желание бросить все и уехать к Кристине. Она хоть и не молода уже, но живая и настоящая. И чувство к ней за годы разлуки только окрепло.

Но нельзя ехать к ней. И даже не потому, что где-то над ней кружит темный ворон Леша Мигунок. И даже не то страшно, что Кристина переспала с ним. Ужасно то, что она предательница… Если бы сама во всем призналась… Но, может, она собиралась признаться, да не знала, с чего начать… Может, никакая она и не предательница, может, зря он бросил ее… Не молодая она, но такая сексуальная, что молоденьким вертихвосткам до нее, как зеленому урлаку до матерого уркагана…

Красивая она, притягательная, но спит не с Трофимом. Лешка утешает ее, Лешка… Трофим злобно сжал кулаки. Мигунок достал его дальше некуда – сначала от места возле большого общака отогнал, затем путевку на девять лет лагерей оформил, теперь вот Кристину отобрал… Нет, надо ехать, восстанавливать справедливость…