Ласточка

Ваня, сколько себя помнил, рос одиноко. Дядю своего он не любил и боялся. Адель Львовна следила только за тем, чтобы он был хорошо одет и вёл себя «прилично», а больше ей дела до него не было. Она была занята только собой. Старые слуги жалели «сироту», но говорить с ними было не о чем.

Товарищей у него не было. Играть с деревенскими ребятами строго запрещала тётка, — ещё наберется от них грубостей и всяких «неприличий»! Соседи-помещики гнушались знакомством с «серым купчиной» Харчевым. Скучно жилось Ване.

Выручали книги. За кабинетом дяди, в просторной и светлой комнате, сохранилась библиотека покойного отца Адели Львовны. Большая часть книг была на иностранных языках, но много было и на русском. И с того дня, как Ваня напал на маленький, незаметный шкафчик в углу библиотеки с сочинениями Майн Рида, Жюля Верна и Марка Твена, уроки с Петром Петровичем пошли из рук вон плохо.

И тут-то в его жизнь вошла «двойная» Маша.

Как-то само собой получилось, что внизу Ваня был для Маши «барчук» и «вы», а в мезонине «Ваня» и «ты». И мальчик, никогда не знавший материнской ласки, всей душой потянулся к тихой и приветливой Маше. И была для него особенная прелесть в том, что об этой дружбе никто не знал.

Весь день Маша бесшумно возилась внизу. Убирала комнаты, подавала на стол, что-то крахмалила и гладила. В течение дня они несколько раз встречались с Ваней. Строгая, спокойная, она почтительно, без улыбки, уступала ему дорогу, подавала ему кушанье, выполняла его мелкие приказания. И Ваня как будто не замечал её. Но вечером, закончив дневные дела, она уходила в мезонин, и они вместе готовили уроки, причём Маша проявляла необыкновенную любознательность и не успокаивалась до тех пор, пока они оба не знали заданный урок одинаково хорошо. Ваня часто сердился, отказывался заниматься, но Маша была неумолима:

— Кои-то веки смогу чему-то научиться, а ты не даёшь! Ну, не хочешь, — не надо, только тогда и книжек мне своих не рассказывай, слушать не стану!

Этого Ваня не мог допустить. Рассказывать Маше всё, что он прочёл, пока она работала внизу, стало для него потребностью. Они вместе горячо обсуждали события и поведение героев книг, часто спорили, и это было так интересно! Приходилось уступить и снова садиться за учебник.

Адель Львовна не могла нахвалиться новой горничной, но и она скрывала это от мужа. И она, и Ваня знали: дядя будет рад придраться к любому поводу, чтобы назло жене прогнать Машу, и они оба за неё боялись. Но повода не находилось.

А Пётр Петрович удивлялся: его ученик стал хорошо учиться!

Как-то у Харчевых обедала гостья, жена богатого купца, тоже бывшая институтка. Когда Маша, обнеся всех вторым блюдом, вышла из столовой, гостья эта посмотрела ей вслед и вполголоса спросила:

— Где вы достали такую горничную? Прекрасно выдрессирована!

«Точно про собаку», — возмущённо подумал Ваня.

— Графская выучка, — буркнул дядя сердито.

— Вы говорили, она вас и причёсывает, Адель Львовна? — продолжала гостья.

— Да. А что, хорошо?

— Прелестно! Как у лучшего парикмахера! Вот золотые руки!

— Нам нужны здоровые бабы-работяги, а не графские финтифлюшки! — отрезал Харчев.

Адель Львовна покраснела и зло глянула на мужа, а гостья вдруг необычайно оживилась.

— Кузьма Кузьмич! Адель Львовна! Если она вам не подходит, — уступите её мне! Вы ей какое жалованье платите? Я готова дать ей вдвое…

У Вани захолонуло сердце, он поперхнулся и низко опустил голову.

— Мы прислугами не торгуем, сударыня, — грубо оборвал гостью Харчев, — нам она самим нужна, заплатить вдвое и у нас хватит.

— Кузьма Кузьмич! — укоризненно крикнула Адель Львовна, но в её голосе Ваня уловил и нотку радости.

— Но позвольте! — обиженно заговорила гостья. — Вы же сами сказали… — она сразу умолкла: в столовую с большим блюдом пирожных на вытянутых руках входила Маша.

Наступило неловкое молчание. Ваня поднял голову. Сердце его ликовало — он понял: теперь Маша спасена!..

Когда она вечером вошла в его комнату, Ваня сразу рассказал ей разговор за обедом. Маша пожала плечами.

— Маша, как она смеет говорить, что ты дрессированная!..

— Что делать, Ваня… Они — господа, а мы — слуги!..

— Так ты же не собака и не лошадь! Ты же человек!

Маша быстро глянула на него.

— Ты же такой же человек, как она, только гораздо, гораздо лучше! — с жаром воскликнул Ваня. — Ты лучше их всех!

Маша усмехнулась.

— Знаешь, — медленно заговорила она, — она и меня в коридоре поймала и шепчет: «Переходи, Маша, ко мне — я тебе втрое платить буду»…

— Маша!.. И неужели ты… — Ваня не договорил, поражённый.

— Нет, Ваня, нет, маленький мой дружок, я не уйду от тебя, — взволнованно зашептала Маша, — привязалась я к тебе, мальчик… — Она задумалась и тихо прибавила, как бы говоря сама с собой: — Спокойнее мне у вас… и город близко, а там тётя моя… ведь одна у меня она от всей родни-то осталась.

Ваня вздохнул с облегчением.

* * *

А время бежало и бежало, и казалось, ничто не меняется в мрачном харчевском доме. Все так же ездил хозяин ежедневно на свой завод и возвращался иногда чем-то очень довольный, а иногда туча тучей, и тогда весь дом притихал. Так же читала Адель Львовна французские романы и жаловалась на сердце и на нервы. К Маше она очень привязалась и видела в ней ту «служанку-наперсницу», какие встречались почти во всех французских романах. Маша терпеливо выслушивала жалобы барыни и заботливо ухаживала за ней во время сердечных припадков, которые повторялись всё чаще.

Старые слуги — лакей Тихон, кухарка, судомойка, — встретившие вначале Машу враждебно, как чужое и чуждое в этом доме существо, теперь души в ней не чаяли, — Маша была к ним почтительна и внимательна и часто в своей работе по дому обращалась к ним за советом. Старые люди это любят и ценят.

Ваня рос, мужал и развивался не по возрасту. Учился он хорошо и по-прежнему читал много и жадно. Но если бы ему кто-нибудь сказал, что читает он сейчас совсем иначе, чем раньше, Ваня бы очень удивился, — сам он этого не замечал. А между тем это было именно так. Раньше он «глотал» книги, стараясь скорей-скорей узнать, — что же случилось дальше? Но когда он начинал, увлекаясь и захлебываясь, рассказывать о прочитанном Маше, она часто озадачивала его каким-нибудь неожиданным вопросом.

— Ваня, я не поняла, — а почему же он так сделал?

— «Почему, почему»! А откуда я знаю, — почему?

— Так неужто ж об этом в книжке не написано? Стало быть, глупый человек книжку писал…

Или:

— Вот чудно-то! А как же она в этот дом попала?

Ваня смущался.

— А я там немного пропустил… Там целых две страницы сплошные… понимаешь, совсем без разговоров… неинтересно!

— Как же неинтересно? — Маша всплёскивала руками. — А я хочу знать, как эта девушка в тот дом попала. И слушать дальше не стану, — прочитай мне те две страницы!