Лазарит

— Знаешь, девочка, когда мы с твоим отцом уезжали, наши отношения были далеко не простыми. Мы очень любили друг друга, это так, но было нечто, не позволявшее мне испытывать полное счастье. Потом это прошло. Мы были вместе, вдали от всего света, наши беды остались в прошлом, нас никто не знал. Почти два года мы прожили в Иерусалиме, нас принимали при дворе короля Бодуэна III, а твой отец сражался в рядах его войска при взятии Аскалона. Я ждала его и молилась, и только там поняла, как глубоко мое чувство к нему. И он вернулся с победой! О, как же мы стали близки и необходимы друг другу…

Оборвав себя на полуслове, леди Милдрэд притянула к себе дочь и нежно коснулась губами ее лба.

— Надеюсь, и вы с Обри на чужбине по-новому оцените ваш союз, а все недоразумения уйдут в прошлое.

Джоанна тоже надеялась на перемены. Покидая Англию, она улыбалась, как дитя, предвкушающее рождественские подарки, и Обри отвечал на эту ее улыбку теплом и нежностью.

Поначалу было решено, что супруги де Ринель большую часть пути проделают на судне, принадлежащем ордену тамплиеров. Но в первую же ночь разразился шторм, и когда они высадились в одной из бухт на побережье Нормандии, Обри объявил, что отказывается следовать дальше морем. Иначе его ждет неминуемая кончина от морской болезни. Нет, только сухим путем, останавливаясь в Орденских домах, где им обязаны предоставлять кров и пропитание! Как же иначе, ведь его супруга — родная сестра маршала ордена Храма Уильяма де Шампера!..

Утомленная воспоминаниями, Джоанна все же уснула.

А проснувшись, обнаружила, что на вертеле над костром аппетитно шипит и брызжет мясным соком тушка молодой газели, а рыжий Эйрик раздает сухие лепешки, успевая при этом ласково улыбаться ее горничной. Великан был по-прежнему нежен с Саннивой, несмотря на то что разбойники подвергли девушку насилию, и во всеуслышание клялся жениться на ней.

Саннива, несмотря на пережитое, казалась счастливой.

— Ах, госпожа, если бы не Эйрик, не его забота и доброта, просто не ведаю, как бы я жила дальше, — приговаривала служанка, пытаясь привести в порядок спутанные волосы леди Джоанны.

Бесплодные усилия! Джоанна чувствовала себя грязной и неприглядной, а взгляды, которые время от времени бросал на нее рыцарь-госпитальер, ее только раздражали. При этом сам Мартин д'Анэ даже здесь умудрялся выглядеть подтянутым и ухоженным: кожаная одежда сидела на нем как влитая, волосы были гладко расчесаны, а лоб обхватывала темная полоса ткани на манер чалмы, и это ему очень шло. Манеры его были безупречны, и он спас им жизнь…

Отчего же она, никогда прежде не робевшая в присутствии мужчин, так дичится? Возможно, все дело в том, что в иных обстоятельствах она была уверена в своей привлекательности, а теперь…

— Оставь! — она отвела руку служанки с гребнем. — Все равно ничего не выйдет. Это не волосы, а какой-то войлок, и кончится тем, что мне придется отрезать косы, как какой-то монашке…

— И что на это скажет ваш братец Уильям, когда вы явитесь к нему? — сурово заметила Годит. — Терпите, миледи. Не уподобляйтесь вашему супругу. Хотя, надо сказать, ныне он ведет себя вполне достойно и даже прекратил обижать этого славного молодого еврея…

Годит переменила свое отношение к Иосифу после того, как тот взялся врачевать рану капитана Дрого. Вот и сейчас он внимательно осматривает его повязку, обещая сменить ее при первой же возможности. Но когда появится эта возможность? Когда окончатся их опасные странствия по чужим землям и они снова окажутся во владениях христиан?

Но пока им приходилось ждать, когда Сабир окончит вечерний намаз. Сарацин молился в стороне от всех, опустившись на колени лицом к Мекке. Время от времени он отвешивал глубокие поклоны, сопровождая их странными жестами.

О том, что означают эти жесты неверного, Джоанна спросила Мартина д'Анэ, когда отряд уже выступил в путь и рыцарь оказался неподалеку от нее. Уже смеркалось, и в полумраке госпитальер не мог видеть — по крайней мере так думала Джоанна, — насколько непригляден ее облик.

— Сабир правоверный мусульманин, мадам, — отозвался рыцарь, — и совершает обязательную молитву — намаз — пять раз в день. Перед намазом полагается омовение, но ислам позволяет отступления от этого правила в затруднительных обстоятельствах — например, когда под рукой нет воды. Поэтому движения его рук — не что иное, как символическое омовение. Аллаху довольно и этого.

— Вы хорошо знаете обычаи язычников, сэр, однако я ни разу не видела, чтобы вы сами молились. Ехавшие с нами в составе каравана тамплиеры преклоняли колени перед крестообразными рукоятями своих мечей всякий раз, когда им представлялась такая возможность. Разве в ордене Святого Иоанна иной устав?

Мартин, усмехнувшись про себя, ответил — дескать, благородная дама слишком крепко спала, чтобы видеть его за молитвой. Да и не время сейчас то и дело преклонять колени — довольно молчаливой молитвы в душе. Его задача — вывести отряд из опасных мест. Если небеса будут к ним милостивы, уже к исходу этой ночи враждебные земли останутся позади. Вот тогда наступит время возблагодарить Господа. И, возможно, — при этих словах он слегка склонился в седле к своей спутнице, — прекрасная Джоанна де Ринель не будет столь сурова к нему, как прежде.

Они продолжали путь, делая лишь краткие остановки у редких источников. К ним лепились крохотные селения с саманными лачугами и загонами, в которых жители укрывали на ночь своих коз и овец. По ночам никто не рисковал выходить из хижин, пока топот конских копыт не затихал вдали и силуэты вооруженных всадников не растворялись во мраке.

Луна стояла почти в зените, и каменистая дорога была хорошо видна. И в какое-то мгновение леди Джоанна поймала себя на том, что любуется Мартином д'Анэ, скакавшим во главе отряда. Горделивая посадка, могучие плечи, стройный стан. Лица госпитальера она не могла видеть, но знала, насколько соразмерны и приятны его черты…

Внезапно рыцарь, словно почувствовав ее взгляд, обернулся и посмотрел прямо на нее. Луч луны озарил его лицо своим таинственным светом, и Джоанне почудилось, что Мартин улыбается ей — насмешливо и в то же время нежно.

Ей захотелось улыбнуться в ответ, но вместо этого Джоанна отвернулась.

Нет! Больше никогда она не поддастся на подобные уловки! Однажды она уже позволила себе подобную слабость — и что из этого вышло?

Джоанна не хотела думать об этом, но память упрямо возвращала ее в прошлое, к событиям, которые она стремилась забыть навсегда.

Перед ее мысленным взором возникло множество воинов. Это была Бургундия, город Везле, место сбора обеих крестоносных ратей — английской и французской. Все эти паладины — конные рыцари, пехотинцы, священнослужители и вельможи — с восторгом смотрели на нее, когда она, стоя на возвышении, пела по просьбе короля Ричарда воинственную песнь крестоносцев. Он и сам обладал великолепным голосом, но все-таки обратился к Джоанне, полагая, что боевой гимн в устах женщины, прекрасной, как Пресвятая Дева, наполнит сердца воинов большим воодушевлением.