Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3

– Хотелось бы в это верить, – вздохнула Джастина и, постояв еще какое-то время возле мужа, неслышным шагом вышла из столовой…

В этот момент Лиону почему-то захотелось догнать ее, поцеловать, сказать что-нибудь хорошее, но в последний момент, словно устыдившись своего порыва, он, тяжело вздохнув, отвернулся к окну…

После той неприятной сцены в столовой прошла неделя…

Казалось, все шло своим чередом, как и должно было идти: Джастина каждое утро уходила в колледж на репетиции, и возвращалась несколько позже обычного: близился день премьеры, и ей хотелось дебютировать в новой для себя роли (в качестве режиссера) как можно более успешно.

– Знаешь, – сказала она Лиону, – ведь меня помнят как знаменитую актрису… И потому ждут от меня очень многого… Так что извини – мне придется бывать в колледже святой Магдалины больше, чем я планировала с самого начала…

Лион только махнул рукой.

– Да что ты, можешь не оправдываться… Я ведь знаю, что ты привыкла выкладываться везде и во всем…

– И везде и во всем быть первой – это ты хотел сказать?

– И это тоже…

– Ну, – улыбнулась Джастина, – все-таки, что ни говори, а здоровое честолюбие – это замечательное качество…

– Думаешь, что тут, в Оксфорде тебе удастся удовлетворить его в той степени, в какой ты сама этого хочешь?

Джастина снова улыбнулась – робко, почти застенчиво, и произнесла:

– Знаешь, Юлий Цезарь, о котором мы ставим спектакль, как-то сказал, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме…

– Но ведь Оксфорд – не провинция, – возразил Лион.

– К тому же я никогда и ни в чем не была второй… В том числе и в Риме, – ответила Джастина, вспомнив свои итальянские гастроли семи– или восьмилетней, кажется, давности.

Уолтер и Молли тем временем уже ушли в школу – Лиону пришлось выдержать полуторачасовой разговор с ее директором, всеми силами убеждая его «проявить к этим несчастным детям максимум такта и внимания, потому что они не такие, как все».

Лион честно, ничего не скрывая, рассказал директору историю своих приемных детей, делая акценты не столько на терроризме их родного отца, сколько на странной с точки зрения нормального человека неприязни Уолтера к англичанам и ко всему, что связано с Англией.

– В воспитательном доме, где они жили последний год, дети систематически издевались над ними за их ирландский акцент, – сказал тогда Лион, – и потому, мистер Клиффорд, я был бы вам очень признателен… Мне не хотелось бы, чтобы это повторилось вновь… Ну, вы, наверное, понимаете, что я имею в виду…

Директор школы, мистер Клиффорд, добродушного вида толстяк с пышными бакенбардами и округлым животиком, по которому Лион безошибочно определил в нем большого любителя пива и эля, поспешил успокоить его:

– Ну что вы, что вы, мистер Хартгейм… Ведь у нас хорошая частная школа, с прекрасными традициями… Здесь не воспитательный дом, и сыновья кокни [6] у нас не учатся… Да знаете ли вы, сэр, – с пафосом воскликнул мистер Клиффорд, – знаете ли вы, что у нас учатся и дети пэров, и дети из семей настоящей, неподдельной аристократии… Очень многие затем продолжают образование в университете… Нет, не думаю, что в нашей школе возможно что-нибудь подобное… Во всяком случае, если и найдется кто-нибудь, кто станет иронизировать, – мистер Клиффорд сознательно употребил это слово, избегая хлесткого слова «издеваться», – если и найдется какой-нибудь не очень воспитанный молодой человек, которому придет в голову скверная мысль иронизировать над специфическим ирландским произношением ваших детей, то сами ученики одернут его… Нет, нет, что вы…

6

Так в Лондоне и вообще в Южной Англии до середины нынешнего столетия пренебрежительно именовали простонародье, пролетариев с рабочих окраин (прим. Переводчика)

Как бы там ни было – или же мистер Клиффорд самолично решил проконтролировать ситуацию, или же школа действительно оказалось такой образцовой, как и рассказывал ее директор – во всяком случае ни Молли, ни тем более Уолтер никогда не жаловались, что их обижают только потому, что они – не англичане, а ирландцы…

Все шло своим чередом – Уолтер и его сестра, казалось, уже окончательно, навсегда свыклись с мыслью, что им придется жить в этом доме если и не всю жизнь то, во всяком случае, очень долго; и они уже называли своих приемных родителей не «сэр» и «миссис», а так, как того желали последние: Лион и Джастина.

Уолтер уже не смотрел на Лиона зверем, не говорил о «скверных англичанах, которые оккупировали Ольстер» – к удивлению и радости Лиона, он увлекся школьными занятиями и пристрастился к чтению хорошей литературы.

Лион, по вечерам заходя в детскую, чтобы проверить, как брат и сестра готовят уроки, иногда задерживался там, проводя много времени в разговорах (по большей части, с Уолтером) – мальчик, как он выяснил, был неглуп, природа наделила его острым умом, цепкой памятью, склонностью к анализу – это особенно радовало Лиона! – Но, по-видимому, своенравным характером и бурным темпераментом.

– Знаешь, – сказал как-то Лион, – я ведь в свое время… Ну, когда мне было немножко побольше лет, чем тебе сейчас, тоже думал, что людей можно различать только по одному признаку: по национальной принадлежности… Ты слыхал что-нибудь о Второй Мировой войне?

Подумав, Уолтер вспомнил несколько книг, прочитанных им на эту тему.

– А-а-а, знаю: немецкие бомбежки Лондона и Бирмингема, реактивные снаряды «Фау», разгром армии Роммеля в Северной Африке?

– Ну да… А знаешь, кто развязал эту никому ненужную войну?

Мальчик вопросительно посмотрел на своего приемного отца и спросил:

– Наци?

Лион кивнул в знак согласия.

– Да, немецкие наци…

– Я читал об этом, – добавил Уолтер.

– Но все началось с того, – продолжал Лион, – что кучке ненормальных удалось вбить в голову целому народу мысль, будто бы немцы – лучше, чище, умнее других народов… Если ты читал о войне, ты должен знать, чем она закончилась…

Уолтер думал, наморщив лоб.

– Лион, – начал он после непродолжительной паузы, – я не совсем понимаю…

– Тогда объясню, – прервал его тот, – когда ты впервые попал в этот дом, ты во всем винил англичан…

– Но ведь именно они оккупировали Ольстер! – со всей горячностью, на какую только был способен, воскликнул мальчик.

– Это не делает им чести, – согласился Хартгейм, – Но это совсем не значит, что следует обвинять огульно всех англичан, будто бы они – плохие, а все ирландцы – хорошие… Так недолго превратиться в наци… Только ирландского…