Льдом и мечом

Эгорд смотрит на силуэт Ударага — черное на синем, — на мерцание воды, поляну звезд, пятнистый шар луны, но сквозь реальность проступают те же видения: Милита, кровь на улыбке, бесчисленные попытки ее убить… Эгорд хватается за голову.

Накатывает прохладное спокойствие, миражи исчезают.

— Удараг… Это ты?

«Ты был встревожен. Я погасил твои чувства, тебе не нравилась эта тревога».

— Еще как…

«И я не люблю тревогу, даже чужую. Она проникает в мой разум так же настойчиво, как я сейчас проник в твою голову спокойствием».

— Прости. Сам не знаю, что со мной творится… Хорошо быть спокойным, в голове так ясно. Ты всегда в этом состоянии?

«Почти. Ничего не бывает всегда».

— Тоже хочу такое «почти».

«Если понадобится холодный рассудок, моя ментальная сила в любой миг и на любом расстоянии усмирит твои чувства, просто мысленно позови».

— Спасибо.

Каждый день птицы встречаются реже, на семнадцатый день исчезают вовсе, даже Тиморис обращает внимание.

«Рядом драконы, — объясняет Удараг. — Им тоже нужна пища».

— В общем, новость хорошая, — говорит Эгорд. — Мы почти на месте.

Спруты работают щупальцами как механизмы, ровно и без передышек, страшные хлысты крутятся как мельничные лопасти. Вода перемалывается из сплошной темной массы в пыльны белые фонтаны, монотонный гул действует усыпляюще, словно со всех боков мягкие подушки.

Тиморис сидит, ноги под себя, разглядывает царапины и вмятины на доспехах, одни с довольной рожицей, другие как грозовая туча, третьи — недоуменно, будто не знает, откуда взялись…

— Эх, столько скопилось, — чешет в затылке. — Вот бы вспомнить, где какая загогулина получена! Жаль, нельзя их читать, как буквы, тут хватит на книгу…

— Вообще-то можно. — Эгорд подмигивает. — Есть специальный раздел магии…

— Да ну! — Тиморис подпрыгивает. — Научишь?

— Я его не знаю, но могу поводить по библиотекам, самому интересно.

— Идет! Порубим Захряка в капусту — и в библиотеку. Нет, сначала в таверну, выпьем за упокой бедняги демона, а потом — в библиотеку! По рукам?

— По рукам, — просто отвечает Эгорд.

Вскоре Тиморис лежит в позе поэта, сочиняющего очередной шедевр, кормит кусочками хлеба любопытную живность Ударага, с губ срываются вдохновенные мечты:

— Вот буду с какой-нить принцессой, начнет краснеть, упираться, мол, нет-нет, это же так неприлично, я же леди, мне рано, я только с будущим мужем… — Лицо воина искривляется хитрюще. — А я юбочку-то прочитаю, посмотрю, сколько раз ее задирали, хе-хе! Там наверняка уйма ниточек, надорванных в порыве большой и светлой любви…

Эгорд скрашивает время попытками вслушаться в разговоры саффлов, получается лучше, но лишь на уровне чувств, эмоций, общего смысла. Но и этого достаточно, невероятное ощущение единства, не только саффлов, но и спрутов, даже, кажется, бесчисленных рыбок и моллюсков, что вьются в ногах. И Эгорд — в сердце этой громадной ментальной пирамиды, как в коже толщиной с гору, в ней можно летать и проникать хоть в лед, хоть в лаву, в неведомую черную пустоту — не страшно, ошеломляющая защищенность и уверенность во всем.

Двадцать первым днем атакуют драконы. Огненные, ледяные, ядовитые…

Один черный. Интересно, чем плюется?

Когда раскрывает пасть — вспыхивает белая трещина, проламывает воду. Эгорд падает, остаток сознания бешено сражается с темной мутью в глазах и онемением.

Вот Ямор, только молний не хватало!

Воин-маг шатко поднимается, деревянная рука цапает бивень Ударага.

Саффлы поднимают щупальца. Спруты копируют движения разумных братьев, выстреливают громадные венцы щупалец в драконов.

Пять ящеров гибнут в смертельных объятиях мгновенно, хруст костей как щелчки кнутов. Двое успевают отпрянуть, летят обратно — туда же, куда направляются мстители.

— Бесячий хвост, вот это да!! — Тимориса тоже шатает. — Что, словили по зубам, гады?!

— Земля рядом, мы на драконьем пути. — Взгляд Эгорда цепляется за исчезающие в горизонте силуэты крыльев. — Надо чуть свернуть, не нарываться лишний раз.

Саффлы возвращают щупальца на обжитые места — оплетают тела серых братьев. Удар молнии загнал мелких существ в ноги и спины хозяев, вылезут нескоро… Клин спрутов тяжело поворачивает, вода снова бьет фонтанами, гиганты набирают скорость.

Показывается берег, в два слоя — снизу толстая шкура бурого, почти черного, на ней зеленая пленка.

«Шкура» оказывается высоченным утесом, едва не упирается в небо, сплошная темная стена тянется от края до края, валит катастрофической мощи водопад, грохот такой, будто боги пытаются просверлить мир насквозь, а сверло — вот оно, дико вращается, дымится облаками искр. Спрутов придавило бы ко дну за полминуты.

Удараг ведет гигантов сквозь арочный туннель радуг, в опасной близи от убийственного водяного луча, спруты бросают щупальца вверх, кончики цепляются за береговые выступы, словно верхолазные крючья ассасинов.

Саффлы поднимаются по скользким столбам как по канатам, держаться помогают присоски, один за другим, медленно, но верно, переваливают за ломаную грань утеса. Эгорд и Тиморис висят на спине Ударага, тот методично выгибает закрученные в пружины щупальца, вновь сжимает, тело плавно подтягивается.

Спрыгивают на берег. Впереди джунгли: мясистые листья размером с одеяла, узловатые тросы лиан, мох даже на змеях, те висят как настенные прутья для факелов, смотрят на гостей черными бусинами.

Люди и саффлы гладят спрутов прощальными взглядами.

— А они могли бы забраться? — Тиморис указывает на широченную реку, мать водопада, та с ревом рожает новые и новые километры его тела. — Поплыли бы цепочкой…

«Могли. Но они и так помогли больше, чем мы смели надеяться. Не нужно втравливать в войну с демонами. Эта месть только наша».

— Мда, они симпатяшки, — улыбается Тиморис. — Только если не хотят кушать…

Спруты кружат в прощальном танце симметричной фигурой: то ли цветок, то ли снежинка, но скорее всего — морская звезда. Исчезают под водой, остаются быстро тающие пенные шапки…