Лед Апокалипсиса 3

— Короче сначала Уйгур пришил тех, кто ему персонально не нравился. Назначил старшаков, вертухаев с дрынами. Те тоже постоянно кого-то убивали.

— Из администрации никого не осталось? Одни осиротевшие заключённые?

— Ага, сиротки. Словом, Уйгуру нравился фильм «Новая земля». Он игры устраивал: «Последний — мёртвый», кто последний в казармы забежит, того сжирают. Я сейчас имею в виду буквально, каннибализм. В общем, мы с парнями решили не ждать, когда до нас очередь дойдёт, дождались, когда старшаки спать лягут и драпанули прямо по снежку.

— Карты нет было?

— Нет.

— А сколько вас было?

— Четверо… В начале. Потом Митяй ногу подвернул, я остался ему помогать, соорудил волокуши. А Бородавка и Молодой ушли, бросили нас. Мы с Митяем простудились оба, ну оно не удивительно, одежда была из чего попало. Набрели на домик путевого обходчика, прожили там две недели, пока от голода не стали обойный клей с обоев жрать. Митяй не хотел уходить, предлагал кору собирать, однажды собаку убил… Только её сожрали другие собаки.

— Вы ушли?

— Я. Митяй снова заболел и через четыре дня умер. А я прикрыл его одним одеялком, второе намотал на себя, как пленные румыны. Я блукал по полям, наверное, с неделю. Потом увидел дом, многоэтажку.

— Который рядом с котельной? Или в каком-то другом месте?

— Этот, тутошный. Людей уже не было, сбежали все… Ну не все, несколько повесилось, кого-то зарезали. Вы их не найдёте, их мыши съели до костей. В общем, по сравнению с домиком путевого обходчика тут вполне комфортно. Я выкопал туннели из котельной. Тут рядом отвал со старым углём. Он горит. Поломанная мебель из дома горит. Хожу посредством туннеля, что полезное — беру… Вы меня не осуждайте, мёртвым их барахло без надобности. Сколько я тут живу… Не знаю, я потерял счёт дням. Книжки читаю, я ж в детстве читать любил. Журнальчики всякие. Жалко, электроника не работает. Освещаю себе керосиновой лампой и свечами.

— Генератора нет?

— Я нашёл один в гаражах, — он взял со стола свернутую в несколько раз бумажку, которая оказалась достаточно странной картой.

— Вот многоэтажка, тут гаражи, здесь три частных дома. Здесь склад… Но там ничего нет, его разграбили в первые дни. А тут вот магазин, мелкий, вроде сельпо, его разграбили тоже и всё равно что-то да осталось. Килька, просроченный йогурт, перловка. В общем, за несколько месяцев я расширил лабиринт туннелей. Жаль только, что следом за мной идут мыши. А за ними кошки. Короче весь этот зоопарк под ногами путается. Полезного почти ничего нет.

— Так вы с местными не столкнулись? Куда они делись?

— Судя по тому, что люди собирались в спешке, но сами, было что-то вроде эвакуации.

— А куда, кто вывозил?

— Шут его знает. Мы с местными не пересеклись, если не считать полосатых и мышей. Это местные. А я считай, пришлый.

— Слушай, пришлый. Твоя история в общих чертах понятна. Вопрос номер раз. Я тут кое-какую миграцию намерен запилить.

— Чего? Какую миграцию?

— Не суть. Твоё жизненное пространство я хочу использовать.

— Ну, давай торговаться. Предлагай, что ты мне дашь за эти все места?

— Я ничего не покупаю, а ты вообще не собственник, так что нос особо не задирай. Могу забрать тебя на юг, к морю. Взять в оборот с прокормом и одеждой более чистой, чем эта.

— А что не так с моей одеждой?

— То, что её нет смысла стирать, а надо сразу сжечь. Но живя с нами, надо работать и принять правила.

— Если у вас нет правила «последний — мёртвый», то как-то сработаемся. Если, конечно, вас не коробит то, что я бывший арестант. Подчеркиваю, бывший!

— С этим нет проблем, тут каждый первый не белый и пушистый.

Глава 19 Действие к результату

— Я уже говорил тебе, что такое безумие, а?

Безумие — это точное повторение одного

и того же действия.

Раз за разом, в надежде на изменение.

Это есть безумие.

Когда впервые я это услышал,

не помню, кто сказал эту хрень,

я, бум, убил его. Смысл в том, окей, он был прав.

И тогда я стал видеть это везде.

Везде, куда ни глянь — эти болваны.

Куда ни глянь, делают точно одно

и то же, снова и снова, и снова, и снова.

И думают: 'Сейчас все изменится.

Не-не-не, прошу.

Сейчас все будет иначе'.

Ваас Монтенегро из игры Far Cry 3

Чинарь успокоился. Он каким-то жабром понял, что мы не собираемся его бить, убивать и вообще люди не злые. И он начал говорить. Глаза его сделались хитрыми.

— Я понимаю, ребят, вы тут не местные, не всё знаете. Но ситуация такова, что мне известно не только это место, его потенциал, его ценность, его ресурсы, открытые и временно недоступные. Поэтому нам надо обсудить кое-какие гарантии и дополнительные выплаты, положенные такому ключевому участнику ситуации, как я. Преференции…

— Прехуенции, — недовольно буркнул Кипп.

Я же взял листочек со стола, большой карандаш и стал рисовать. Чинарь продолжил что-то говорить, стреляя глазками то на меня, то на Киппа, его губы время от времени вытягивались в сладкую улыбку.

А я рисовал.

Художник от меня от слова худо, но…

Я рисовал старый добрый мем.

Когда картинка стала узнаваемой, повернул рисунок к Чинарю.

— Турки, Георгий, говорят примерно следующее: «Ты не знаешь, с кем говоришь и поэтому ты говоришь глупости».

Чинарь заткнулся и попытался осмыслить одновременно картинку и мои слова про турок.

— Смотри… — вкрадчиво продолжил я, отложив карандаш. — Есть я, весь из себя обманчиво вежливый и не склонный к внезапным убийствам.

— Ага, не склонный, — съязвил Кипп.

— Ну, убил я твоих приятелей, чего ты обижаешься? — шутливо отреагировал я.

— Кого… его… каких приятелей? — тряхнул головой Чинарь.

— Общину одну, я тебе потом расскажу. Не будем отвлекаться. Есть у меня концепция. Для неё нужен промежуточный лагерь возле безымянной реки. А отсюда триста метров.

— Какой реки?

— Ты просто всю оттепель в сугробе просидел… Мне подходит эта локация. Тебе я готов предложить стать частью общины, но не элитарием каким-то, не дворянином с преференциями… У нас ты или лопатой работаешь, или ты под снегом, в силу разных причин. Поэтому… У меня, как у Кощея на картиночке, есть план, идея. И не факт, что она всем понравится. И тем не менее, концепт будет доведён до реальности. Я не говорю, что для этого пристрелю тебя, родное сердце, которое вообразило, что настал его звёздный час.