Леди разочарована
Шрифт:
– Еве следовало бы родиться мужчиной с ее самоoбладанием и мудростью, - одобрительно произнес отец и улыбнулся мне с нескрываемой гордостью.
– Она знает куда лучше тебя, Эдвард, когда стоит забыть о личных обидах и посмотреть на ситуацию отстраненно.
Будь это сказано кому-то другому, наверняка разразилась бы буря. Пднако же Второй полностью стоил меня и был уверен в собственных достоинствах, чтобы гордо выпрямиться, услышав похвалу в адрес своей старшей сестры.
– Я могу только малодушно радоваться, что Ева родилась женщиной и ее совершенства уравновешиваются извечными женскими слабостями.
– Итак, когда Мануэль снова попытается наладить со мною отношения, я должен?..
Брат в первую очередь посмотрел на отца, но тот явно давал возможность высказаться именно мне.
– Пообижайся немного, но он не должен не сомневаться в том, что ты примешь, в конечном счете, его извинения. Не продешеви, он должен понять, насколько грубо и неуместно поступил сегодня, - приняла я решение, которое показалось наиболее разумным.
– Помни, ни я, ни Эмма, ни родители не подозревают ни о чем,и понятия не имеют, что ты завел интрижку с цыганкой.
Услышав мои последние слова, младшая не выдержала и прыснула.
– А чего ты веселишься, младшая? – фыркнул Эдвард, широко улыбнувшись.
– Если мужчина не может чего-тo объяснить, он посчитает, что все дело в интрижке. По сути, что еще может связывать меня и Чергэн? Не говорить же было о том, что она приходится мне родственницей.
Искать примирение Мануэль явился уже на следующий день и выглядел при этом даже несколько смущенным, за его спиной маячил хмурый Теодоро. Встречать гостей вышли мы с Эммой, быстрo обсудив с Эдвардом, мы посчитали, что для пробуждения совести Мануэля следует сделать так, чтобы при первом визите после ссоры ему не удалось увидеть самого Эдварда.
– Леди Ева, леди Эмма, счастлив видеть вас. Ваша красота сияет ярче солнца, - рассыпался в привычных любезностях ибериец, но звучали они сегодня не так чтобы и убедительно. Видимо, размолвка с Эдвардом все-таки тяжелой ношей легла на плечи Де Ла Серта.
– А где же ваш брат?
– спросил в итоге Мануэль о моем Втором.
Я демонстративно замешкалась, словно бы силилась найти подходящее объяснение для отсутствия Эдварда. Те, кто знал меня лучше, понимали, что лгать я способна легко и виртуозно. Однако же тут мне нужно было заставить гостей понять: говорю я неправду,и мой Второй просто не желает к ним выходить.
– Он сейчас помогает с делами нашему отцу, – с любезной улыбкой, наконец, сказал я.
– Боюсь, сегодня вам не удастся встретиться с Эдвардом.
Старший сын посла после таких слов как будто поник. Весь вид Теодоро явственно выражал «Я же говорил тебе».
– Могу я предложить вам чаю?
– спросила я на правах хозяйки дома, каковой являлась в отсутствие матушки.
Разумеется, чай не особо интересовал иберийцев, но ради приличия они согласились провести со мною и Эммой время. Возможно даже, что они надеялись дождаться появления Эдварда. Второго случиться гарантированно не могло, поскольку Эдвард устроился в своей комнате с делoвыми бумагами
и не вышел бы из нее до тех пор, пока гости не покинули бы наш дом.Мануэль по время чаепития пытался осторожно выяснить, не поведал ли Второй чего-либо о вчерашних происшествиях, но мы с младшей проявили редкостную неосведомленность во всех делах. Младший Де Ла Серта подозрительно щурился, словно бы догадывался о том, что мы с сестрой хитрим, но молчал и держался безукоризненно вежливо.
– Быть может, леди Ева, вы не сочтете за труд передать кое-что вашему брату?
– наконец сдался Мануэль, осознав, что Эдвард вовсе не спешит возвращаться, а чай больше не лезет.
Я кивнула и заверила, что это не доставит мне большого труда.
– Скажите Эдварду, что я приношу ему свои извинения за… то недоразумение, которое случилось. Я был непозволительно резок в словах, и готов признать это. Мне не хотелось бы терять такого замечательно друга из-за…
Причину, по которой дружба Эдварда и Мануэля могла быть разорвана, называть мне не стали, но и так я поняла, что виновной посчитали безродную цыганку Чергэн. Именно ее признали между собой Де Ла Серта корнем всех зол,таким образом заодно и обелив Эдварда, которого сочли совершенно невиновным в ссоре. Это было мне на руку, но все равно я почувствовала некое неясное чувство, до странности напоминающее обиду.
– Разумеется, я все передам брату, - чинно отозвалась я, уже одной этой фразой дав понять,что между нами пробежала черная кошка. Когда мы общались более дружески, то чаще говорили с Эдвардом друг о друге «Первая» и «Второй».
– Тебе стоило придержать тогда язык, – еле слышно сказал брату Теодoро на иберийском. – Какая разница что брякнула цыганка?
Мануэль досадливо дернул щекой и принялся витиевато прощаться со мной и с сестрою.
После беседы с братьями Де Ла Серта я ощутила полнейшее удовлетворение. Пока шло все именно так, как я того желала,и как я ожидала. Даже чуть быстрей, чем можно было рассчитывать. Мапуэль уже раскаивается и просит о мире. Он готов вымаливать прощение у моего брата, значит, мы все ещё контролируем ситуацию.
– Ты кажешься очень довольной, Ева, дорогая, – отметила сестра, когда гости нас покинули.
– Видимо, пока все идет согласно плану?
Я согласно кивнула.
– Все верно. Значит, я все еще вхожа в дом Де Ла Серта и на что-то способна повлиять. Нельзя же позволить неизвестному колдуну убить ни в чем неповинного человека. Да и сделки с нечистым… Это не то, что стоит просто так спускать с рук.
В этом младшая со мной соглашалась, однако Мануэль Де Ла Серта оказался полностью лишен ее благоволения. И то, что он дурно обошелся формально не с ее сестрой, а с бродяжкой с улицы, никак не могло ее убедить простить молодому иберийцу его дурное поведение.
Эмма подчас могла быть весьма резка в своих суждениях.
Второй ожидал моего вердикта в своей комнате и изрядно обрадовался, узнав обо всем произошедшем.
– И все же не будет ли тебе неприятно , если я так легко продолжу общаться с Мануэлем и Теодоро? – спросил брат с искренним участием.
Я махнула рукoй со вздохом.
– Это тебе, Эдвард, не доводилось примерять на себя другую личину. Ты всегда был только сыном лорда. А вот бедной цыганке приходилось терпеть обращение и куда бoлее худшее.