Ледобой. Зов

— Дозор ничего не обнаружил, но что-то неспокойно мне, — подъехал Взмёт и, не глядя на Безрода, показал головой вперёд, на скалу.

— Конный десяток оставь здесь, — Сивый даже головы не повернул. — За скалу не води.

Взмёт мрачнее тучи скосил взгляд.

— Вести князю?

— Да.

Догляд, уходящий с остальным строем по еле видной тропе, аж голову назад выкрутил. Да что это за подранок такой, если Взмёт с ним шушукается и по всему видать не о бабах?

— Шею свернёшь, — одёрнул его Стюжень. — Гляди на дорогу!

Тот лишь хмыкнул.

Вскоре навстречу проскакал конный десяток — в обратное, стало быть, ехали — и впереди сделалась видна помянутая скала. Ветрами, дождями, древесными корнями и прочей непогодой этот каменный вывес основательно подмыло и высекло, и походил он на шляпку древесного гриба, растущего на стволе. Некогда вывес был много больше, да время его победило — значительная часть лежала на тропе, сузив проход мало не до угольного ушка, и, наверное, случилось это так давно, что просветы между противолежащей скалой и упавшим обломком полностью занесло пылью и землей, а щели наглухо заросли деревьями и кустами.

— Ничего странного не замечал?

Взмёт призадумался.

— Про лазутчика говорил уже. А ещё треск пару раз мерещился. Ровно тканину рвут, и каменная крошка сыплется. Так ведь горы же, камни падают. Ладно, я вперёд. Моё место там.

Безрод молча кивнул, сделал знак Стюженю: «Придержи гнедого, начни отставать и держи этого при себе». Скала росла на глазах, делаясь больше и больше и загораживая небо. Прямо перед каменным вывесом Взмёт остановил ход, подождал немного и пустил коня вперёд. Крошечный рядом с горами человек ступил в тень громадной скалы, задрав голову, въехал под камень. Ветер баловался с кронами деревьев, что полого уходили вверх вместе с подъёмом, где-то в отдалении лес жил своей жизнью, и только вокруг скалы перепуганные пернатые молчали. Подсотенный дал знак, и напряжённая дружина, готовая в мгновение ока спешиться и отгородиться от опасности щитами и мечами, возобновила ход. Вот прошли конные десятки, утянулись под скалу пешие с щитами наперевес, поползли под вывесом телеги со скарбом, а стрелы из-за деревьев не летели, никто диким боевым кличем здешнюю тишину в клочья не рвал.

Проходя под камнем, Безрод покосился наверх. Желто-бурая скала, щерилась отрозубыми сколами, и вроде стоит себе смирнёхонько, и вроде полперестрела вверх до каменных клыков, а гнетёт что-то, к земле пригибает, только не на плечи — на глаза давит. И без того в горы забрались, ровно воротами от долины отгородились, так тут, внутри, ещё одна дверка обнаружилась, вон висит в воздухе по правую руку, ровно неработающая калитка от времени в землю вкопалась. Ага, поползла калиточка назад. Прошли. Скоро полперестрела ляжет между хвостом хода и скалой. Стюжень оглянулся, показал «от сердца отлегло», шумно выдохнул. Безрод усмехнулся.

Сзади, там, где каменная грибная шляпка соединялась с материнской скалой, посыпалась крошка, как это бывает, когда крупный валун «вздыхает и ворочается» в своём ложе. Сивый нахмурился, посерьёзнел, придержал Теньку на месте и свистнул, а когда коленце, запущенное человеческой змейкой по всей длине — люди поворачивали головы — дошла до Взмёта, подсотенный вскинул руку и остановил движение. Безрод приложил палец к губам, и знак так же скоро убежал к голове хода. Молчали все: всадники, поглаживая лошадей, успокаивали их и просили стоять ровно, не шевелясь и не переступая ногами. Опять посыпалась каменная крошка, и еле-еле, на самом пределе человеческого слуха прилетел треск, не тот ли самый, что слышал Взмёт? И вроде нет в камнях души, не поговоришь, ровно с задушевным другом, но Сивый нахмурился — будто рот у каменюки протрещился и прилетело сзади: «Ну наконец-то, голубчики. Я уже заждалась!» И точно обхватил кто-то липкими руками за плечи, прижал к себе, задышал смрадно в ухо, и аж в хребет отдалось голодное урчание пустого и алчного пуза.

Мать твою в перемать, в бабушку-прабабушку, как говаривает Перегуж! Безрод ещё раз оглушительно свистнул, рявкнул: «За мной!» и подхватив Доглядова буланку под уздцы, пустил Теньку в обраточку намётом. Взмёт будто знал, будто готов был, тут же повторил: «Назааад!» Гремя снаряжением обратно понеслись пешие, постепенно разгоняясь к каменной калиточке полетели конные десятки, «Телеги оставить!», — рявкнул Взмёт, заставляя возниц спрыгнуть и бежать к скальному вывесу, сломя голову.

Не успели. Затрещало так оглушительно, и показалось, будто воздух уплотнился настолько, что через ухо подбил колени людям, а там, где пролегала мнимая граница между материнской скалой и каменным вывесом, будто спружинило — камни с треском взлетели вверх, чисто выпущенные из пращи, и закладывая высокие, покатые дуги, словно карабкаются на невидимую горку, полетели вниз, на головы.

— Стоять! — срывая голос, рявкнул Сивый, и мало на дыбы не поднял Теньку.

«Калитка» пришла в движение, исполински содрогнулась, швыряясь во все стороны каменной крошкой — та крошка даже лошадиную голову сняла бы с могучей шеи к Злобожьей матери — и поползла вниз по наклонной скале, точно на салазках, а когда достигла тропы, земля вздыбилась и толкнула в ноги уже без всяких шуток. Глыбища, глубоко вгрызаясь и распахивая ущелье поперёк, собрала складками верхний плодородный слой с травой деревьями и кустами, точно старую овчинную верховку, подтащила к давнишнему обломку, своему старшему брату, и с разгону влепилась в «родича», запечатав мало-мальские щели грязью, песком, кустами и деревьями. Люди, раскрыв рты, с тоской в глазах следили за тем, как стремительно сужается просвет между двумя глыбами, а когда между молотом и наковальней попало дерево — могучая, толстенная сосна — и жалобно треснуло, замотав от бессилия верхушкой, рёв злости и отчаяния улетел в небо. Всё. Ещё клубилась повсюду пыль, ещё летали в воздухе листья, иголки и прочий невесомый сухостой, но скальные обломки соединились, наглухо запечатав проход на ту сторону долины.

Сивый огляделся. Двоим досталось от булыжников, исполинской силой выпертых в небо, точно из пращи, кое-кто так и сидел на земле, пара лошадей испугалась и понесла от скал куда-то в глубину ущелья. Безрод мрачно выглянул на Стюженя, и тот ответил безрадостным взглядом. Десятники, начали окликать своих людей. Подъехал Взмёт, кивком позвал отойти чуть подальше, и вдвоём они подошли вплотную к скалам, насколько это оказалось возможно.

— Как?

— Треск, — пояснил Сивый.

— Случайность?

— И никто не вернулся, — усмехнулся Безрод. — А со скал на ладью головы побросали.

Млеча аж перекосило.

— Как такое можно устроить?

— Не знаю. Но эта случайность очень дурно пахнет.

Взмёт огляделся, показал пальцем:

— Сможем выбраться, сможем! Скальный подъём полог, лес растёт, а там, где растут деревья, человек и подавно пройдёт. Подниматься всего-то на перестрел-полтора. Обогнём обломок чуть повыше скола, и мы в долине. Вот исполним поручение князя, а на обратном пути придётся напрячься.

— Боюсь, дело хуже некуда. Как со зрением?

— Не жалуюсь, а что?

— Гля, — Сивый показал. — Внимательно смотри. Солнце мешает, а ты смотри.

Млеч ладонью прикрыл глаза, прищурился, вгляделся. Солнце встало, бьёт в спину, горы залиты светом, как низинный луг весной, сама скала светла, что речной песок, и как… как можно разглядеть в яркий солнечный день на жёлто-буром камне сполохи цвета огня, расцветающие на валунах на мгновение-другое?

— Что это?

Сивый пожал плечами, кивнул на обвалившийся каменный навес.

— Там, за кромкой торец обломка. Высоко. Мы его не видим. Между материнской скалой и обломком есть узкий просвет. И там что-то блещет.

— Там ничто не может блистать, — млеч с широко раскрытыми глаза помотал головой. — Скала только-только отломилась!

— А оно есть и сверкает, — криво ухмыльнулся Безрод. — Рисуй боевые порядки. Готовь к обороне.

Глава 28

Сотня окопалась. Ровно посередине ущелья, за телегами и палыми брёвнами, что натаскали со склонов, за щитами и невыразимым желанием пережить этот день. Вполголоса недоумевали, почему не прижались к скале-повалке, да сами себе и отвечали: Потому что! В воеводах тоже не дураки ходят, наверное, знают что-то.