Ледолом

И мы кричали, что есть силы «ур-р-р-а!». И Стасик, и Гарёшка, и Бобынёк, и я, взявшись за руки, плясали вместе со всеми, притопывая босыми пятками.

— Бежим в горсад, где пушка шмаляет, — предложил я. Друзья тотчас со мной согласились.

Бывшим пустырём, теперь тоже заполненным прущими навстречу нам людьми, мы добрались до горсадовского забора, возле которого несколько солдат дрались с какими-то парнями. В одном из них я узнал свободского ворюгу по кличке Лёха Бздила. Он показушно держался за задний брючный карман и вопил, отступая от наседавших солдат:

— Отыди — перешмаляю! Всех перешмаляю! Начисто! Сукадлы!

И рыгал отборной тюремной матерной бранью.

Но мы не остановились, чтобы узнать, чем кончится драка и на чём попался Бздила, а перелезли через высокий забор и по берёзовой аллее жиманули к дому, где размещалась жуткая коллекция восковых органов человеческого тела, поражённых различными опухолями и язвами. Как туда, в горсадовский домик, предназначенный для служащих в нём, попала эта коллекция — до сих пор не могу сообразить. Но она существовала, и её показывали всем желающим за небольшую плату, дополнительную к входному билету, а их-то мы никогда не покупали. Зачем? Всё вокруг и так наше.

Чутьё нас не подвело, точнёхонько на площадке возле дома стояла, задрав ствол, пушка, из которой и жахали в небо «букетами» и «фонтанами». Но нас и близко к ней не подпустили солдаты.

Потолкавшись поодаль, мы решили возвратиться на площадь — там было веселее и могло перепасть что-нибудь — у меня за пазухой уже перекатывались четыре чёрные внутри от пороховой гари гильзы и одна, похожая на огарок толстой свечи, недогоревшая ракета. Как мы её потушили, не расскажу — секрет.

Побежали назад через платный вход. Кстати, билеты сегодня не продавали — свободно пропускали всех желающих. Да и сами контролёры отсутствовали — праздник!

…Ликование на площади продолжалось вовсю. Народ всё прибывал. Часть прилегавших к ней улиц имени Кирова и Цвиллинга тоже оказались закупоренными людскими пробками. Над обширнейшей территорией громыхал голосами дикторов и обрушивался Ниагарой мелодий мощнейший радиорепродуктор, не заглушаемый хлопками ракетниц и уханьем пушки.

Мы, ликуя, любовались красивейшим зрелищем — уже на тёмно-синем небе не виднелось ни тучки, и электрической яркости россыпи огней представляли собой совершенно фантастическую картину, повторяющуюся многократно, но не копировавшую в точности предшествовавшую, — каждый раз новая комбинация, и, казалось, конца не будет этому волшебству по имени Мировой салют.

— Эй, Резан, чего хлебальник разинул?

Рядом впритирку стоял Алька Жмот, за ним — с ехидной ухмылкой — Толька Мироедов. Неприятная встреча.

— Да пошёл ты от меня! — взъерошился я.

И тут из толпы штопором вывернулся Генка Гундосик, с замурзанной, давно не мытой мордашкой и в объёмистом, обвисшем на костлявых плечах щёгольском синем пиджаке, явно чужом. Гундосик вплотную приблизился к Альке и что-то вынул из под полы пиджака, как мне показалось, какой-то пакет. Алька сунул его за пазуху, озираясь вытаращенными глазами.

— На пропале [175] будешь стоять? — спросил он меня и, оттопырив ворот рубашки, показал чёрный, с потёртым углом, кожаный бумажник, раздутый содержимым.

— Лёнчик щиплет, [176] уже полтора куска [177] натаскал, — похвастался Генка.

— Какой Лёнчик? — спросил я.

— Залётный. Из Питера, — похвастал Генка. — Гастролёр…

Алька считал деньги, вынимая их горстями из-за ворота, и рассовывал по карманам. За его руками заворожённо следил полоротый Вовка-Бобка, старший брат шустрого Генки, которого и по имени-то никто не зовёт, а все кличут, словно беспризорного пса. Потому что считают его дураком, шизиком и дебилом.

175

Пропаль — взять украденную вещь у вора, чтобы щипача (карманника) не задержали с поличным (воровская феня).

176

Щипать — воровать, опустошать карманы, но так, чтобы потерпевший не «шуранулся» (не «щекотнулся»), то есть не обнаружил пропажу тут же, на месте (воровская феня).

177

Кусок — тысяча рублей (феня).

А тут и сам залётный будто из-под земли вывинтился — в кепочке-восьмиклинке, надвинутой на глаза, в новой синей косоворотке.

— Сколько я у этого «галифэ» [178] сдёрнул? — поинтересовался он у Генки.

— Полкуска с лихуем, — ответил за него Алька.

— Ништяк, — довольный, произнёс залётный и ухмыльнулся, обнажив фиксу. — Фартовый сёдня денёк…

В этот момент я узнал его, несмотря на то, что ряшку Лёнчик отъел и отмыл её перед «работой». Это был тот самый налётчик, сами себя они называли «штопорилами», что обшаривал меня в паровозном тендере в сорок третьем. Когда я на фронт пропеллер «ястребка» вёз. Негодяй!

178

Галифе — военнослужащий (феня).

— Скидывай бобочку, [179] — приказал он Альке. — Перелицеваться короче, а то «галифэ» засёк меня, когда я у него лопатник мацал. [180]

— Чичас, только лопатину [181] спулю, [182] — засуетился Алька.

— Ну-ка ты, давай махнемся, [183] — тоном, отметающим возражения, приказал мне «залётный».

— Не дам, — отрезал я.

179

Бобочка — рубашка (феня).

180

Мацать — щупать, ощупывать (феня).

181

Лопатина (лопатник) — портмоне, бумажник (феня).

182

Спулить — сбагрить (феня).

183

Махнуться — поменяться (феня).

— Че-ево? Да я тебе… Ваш пацан? — спросил он Вовку-Бобку.

— Не-ка, — ответил Вовка. — Это Ризанов, домашняк… — и расплылся в улыбке ни с того ни с сего.

— Фраерюга! — презрительно произнёс залётный.

— На, — протянул Алька свою замызганную рубаху — он уже успел выбросить под ноги толпе бумажник и кошельки — пустые.

Лёнчик натянул на себя тесную Алькину рубашку, Генке кинул:

— Кустюм дай.

Набросив на плечи пиджак, кивнул Тольке:

— Хляй [184] за мной… Масть сёдня прёт — одна «краснота».

184

Хлять — идти, следовать. Имеет и другие смыслы (феня).

— Я тоже, — пробубнил Вовка, порываясь вслед за Лёнчиком и Толькой.

— А ты тут стой, дурак, — быстро произнёс Лёнчик и нырнул в толпу вместе с Мироедом.

Вовка заплакал, размазывая слёзы по физиономии.

Вот так встреча! Ну и гад! В такой день, в такой великий праздник он по чужим карманам шарит! И они — с ним… И у кого украл! У защитника Родины. Фронтовика!

— Алька, вы что творите? — наступал я. — Кого обворовываете? Они же нас от фашистов защитили…

— Замозолчизи, — огрызнулся на тарабарском языке он, — аза тозо шнизифтызы Лезёнчизик вызырезежит.

— Чихал я на твоего Лёнчика, — распалился я, ещё не зная, чьи глаза меня в этот момент фотографируют, в какую неприятность попадаю, вернее — попал уже.

— Идём, — потянул меня за рукав Юрка. — Не связывайся…

— Славку надо найти. А то мама такую трёпку мне устроит…

Праздник, казалось, окончательно испортили последние события с Лёнчиком. Я никак не мог прогнать, вычеркнуть из памяти эту встречу.

— Всё равно их милиция поймает, — успокоил меня Гарёшка.

— Всё равно-то всё равно, — возразил я. — Но получается, что и мы как бы с ними заодно.