Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

…Через неделю с жареной спины моей — уж в который раз за лето — слезла кожа, и на её месте наросла новая, поначалу очень болезненная и чувствительная к теплу и прикосновениям. А колодезное происшествие постепенно забылось. Единственное, что надолго врезалось в память, невероятная синь словно вырубленного квадрата полуденного неба, синего-пресинего, и хрустальной яркости звёзды, с надеждой мерцавшие мне в глубине колодезя. Так его назвал путевой обходчик.

1957 год
Гвоздика
Гвоздики пряные, багряно-алые Вдыхал
я вечером — дала их ты…
А ночью снились мне сны небывалые, И снили алые цветы… цветы…
Мне снилась девушка такая странная, Такая милая, а взгляд — гроза. И душу ранили мечты обманные, И жгли лучистые её глаза. И снилось, будто бы на грудь усталую Припала с ласками, на грудь мою… Гвоздику пряную, багряно-алую, Благоуханную с тех пор люблю. Александр Ширяевец Пробуждение. 1915. № 15

Водолазка [198]

Лето — осень 1945 года

— Жавтра на Подгорнай [199] кошти выброшат, — почти шёпотом зажужжала Герасимовна, приблизив свои губы к уху моей мамы. — В акошке. От верново шеловека шлышала. По блату. Штаруха одна. Вожля калбашного жавода и живёт. По два кило в руки, по жапиши.

«Запись» значила проставление организаторами очереди на ладони химическим карандашом номера каждому очереднику.

198

Опубликован впервые в сборнике Ю.М. Рязанова «Родник возле дома» (Свердловск: Средне-Уральское книжное издание, 1991. С. 108–144).

199

Так называлась (возможно, и сейчас называется) одна из улиц Челябинска — Подгорная.

С заговорщическим видом Герасимовна озабоченно зыркала по сторонам, словно опасаясь: не подслушал бы кто. Меня её поведение изрядно удивило: здесь, на общей кухне, кого она опасается? Похоже, бабке постоянно бластилось, что её могут подслушать, незаметно подсмотреть и этим нанести урон.

— Егорка пушшай утрем пораньше прошнётша, да вмеште и пойдём, ш Богом…

— Не с богом я отправлюсь за костями, а с корешами, — решил я. — Богу кости ни к чему. А вот Юрке и Вовке с Генкой очень даже будут кстати — бульон сварить. К тому же редкая удача — кости будут «давать» по дешёвке и без продуктовых карточек.

Перед сном я очень удачно успел обежать друзей — Юрку Бобылёва и Игорька Кульшу — и поделился с ними бабкиным секретом. Хотя у Игорёшки Кульши мать работала продавцом в хлебном магазине, от двух килограммов костей и они не отказались. Не одни воры в магазины поустраивались, встречались и честные продавщицы.

— Утром с Галькой собрались на поле, на седьмой километр, — деловито сообщил Юрка. — Картошку второй раз окучивать. Вот уж и тяпки наточил.

— Эх ты. Это ж натуральные свежие говяжьи или свиные кости. А вдруг с мозгом попадутся? Навар такой получится — со всей Свободы собаки сбегутся на запах. А прополку можно и на завтра…

Юрка колебался.

— А не свистит [200] твоя бабка? — усомнился он.

— Да ты что?! Бабка — честная.

— Божись.

— Во! — я прикоснулся пальцем к звёздочке на

своей тюбетейке. — А на картошку мы вместе послезавтра чесанём. За одно и того одноногого инвалида поблагодарю. Ну?

Гарёшка согласился не раздумывая — фартовый случай, не часто выпадает, всякому дураку понятно.

— А что мы из тех костей сварим? — поинтересовался я у мамы, уже лёжа в кровати. — Борщ? Или щи?

200

Свистеть — врать, обманывать, рассказывать невероятные байки (уличное слово).

О вкусном, наваристом борще со сметаной я уже давно, можно без преувеличения сказать, мечтал.

— Зелёный суп. Молоденькой крапивы нащиплешь, ботвы свекольной аккуратно срежёшь, моркови покрупнее выдернешь пару штук, вот и получится суп на славу, — посоветовала мама. И предостерегла:

— Картошка ещё не подросла — один горох. Не трогай.

— И без картошки сойдёт, — подумал я. — С костями-то.

Мама разбудила меня — солнышко лишь наполовину выглянуло из-за крыш.

Обвеваемый утренней сыростью, по ещё холодным булыжникам мостовых я пробежался до Юрки и Гарёшки, к Сапогам заглянул, и мы по безлюдной, но уже чисто подметённой матерью Альки Каримова родной улице Свободы припустили к реке.

Обнесённый зелёным высоким забором — по ту сторону которого хрипло и грозно брехали цепные псы — колбасный завод, так все называли мясокомбинат, выглядел неприступным и опасным. Посередине забора, у совершенно незаметных, закрытых изнутри ставней, собралась немая неподвижная длинная очередь из стариков и старух, начавших бдение, вероятно, ещё с ночи. Бегали по берегу и несколько пацанов с девчонками, явно знакомых между собой. Местные, нагорновские.

Тут же, в дорожной пыли, втихомолку играли две или три совсем маленьких девочки — их для получения номеров привели. Тоска какая-то! Заняться бы чем-то стоящим! Но вот началось!

Мне на наслюнявленной ладони химическим карандашом вывели номер тридцать семь. Герасимиха, обогнавшая нас, привела с собой большеголового внука Валерку, чтобы получить лишний номер. Малыш спал, положив рахитичную голову ей на колени, обтянутые широкой длинной юбкой, сшитой из разноцветных ситцевых лоскутков. Мне она шепнула, что номер мне выпал нехороший: «от шатаны». На болтовню бабки я не обратил внимания — мало ли предрассудков ей может взбрести в голову.

На выцветшем светло-голубом небе — ни тучки. Как под таким солнцем усидишь возле закрытых ставней киоска? И уйти нельзя — вдруг пересчёт. Решили: оставляем в очереди дежурного, остальные — купаться. Миасс — рядом. Стремглав с пригорка вниз — аж пятки к затылку подбрасывает. На ходу скидываю тюбетейку, рыжевато-белёсые трусы, ещё в прошлом году чёрными были — выцвели, ветхую майку — и бултых!

Во все стороны серыми стрелками с невероятной скоростью скользят мальки речной рыбёшки — спасаются.

Ах, Миасс, отрада наша! Без оглядки наперекор течению что есть сил гребу на серёдку — с азартом! И брызги от бултыханий ногами зеркальными осколками слепят, и на душе весело так, что забываешь обо всём на свете, о многочисленных заботах и обязанностях, — свобода! Помнишь лишь о номере на ладони.

Остров-сад остаётся слева, течение всё дальше сносит меня к ЧГРЭСу. Пора возвращаться назад.

Подплывая к желанному берегу, я заметил неподалёку в водной ряби чёрную собачью голову. Животное плыло мне навстречу. Увидев меня, собака резко развернулась и ещё резвее зачапала лапами по поверхности воды, устремившись к берегу. Я — за ней. Но рука…

Мы выучились плавать, держа одну руку над поверхностью воды. Её нежелательно мочить — на ладони написан порядковый номер — право на получение того блага, ради которого мы вынуждены провести томительные часы ожидания в длиннющей очереди.

Поделиться с друзьями: