Ледяное сердце

— Куда едем-то?

— В одно место, — ответил тот коротко и только пришпорил коня.

Скакал смело, хоть и дороги почти не было видно, а Бёртон ехал за ним, бранясь и думая, что вот так вслепую и шею себе свернуть недолго. Ехали долго, туман поднялся выше и рассвело. Наконец, Дарри вскинув руку вверх, резко остановился, спрыгнул и протянул Бёртону поводья:

— Стой здесь.

Лошади потоптались на месте и принялись выщипывать из жухлой осенней травы редкие зелёные стебли. Справа шумела река, судя по звуку, натыкалась на пороги. На этот звук и пошёл Дарри, остановился, постоял некоторое время, опустившись на одно колено, потрогал траву и исчез в зарослях тальника. Вернулся спустя некоторое время с саблей в руках.

— Что стряслось? — спросил Бёртон, на капитане лица не было.

Дарри положил руки на луку седла и стоял, глядя на осиновую рощицу на другой стороне реки, будто и не слышал вопроса.

— Капитан?

— Зверь… Он был здесь, — ответил, наконец, хрипло.

— Да не может быть! Это же за столько от границы?!

— Может, Бёрт! Может! — Дарри запрыгнул на лошадь. — Он убил моего друга…

— Здесь?

— Да, — капитан посмотрел ещё раз в сторону леса, на небо и шумящую реку, и сглотнул, казалось, ему не хватало воздуха, а потом добавил: — И за это… нет Бёрт, я не буду его больше ловить. Я его убью. Сам. Обещаю.

Глава 7. Лучшая партия

…готовы, ваша милость, в обмен на вашу протекцию обеспечить большие поставки для нужд армии, не молод, конечно, но очень богат…

…племянника помочь продвинуть по службе, ваша милость…

…замолвить слово перед королевой, мальчишка же, дуэль-то глупость была, всё-таки старший сын, а младшенького готовы женить, он, правда, немного косенький и прихрамывает, но надел земли обещают очень хороший…

Почтенная Маргаретта шептала генералу прямо в ухо. Она то исчезала в толпе, то внезапно появлялась с очередным кандидатом, представляя его генералу и Кайе.

Тот, который был «не молод», на самом деле оказался седым как лунь глубоким стариком, он и видел-то плохо и как будто и вовсе не интересовался невестой, а, скорее, тем, куда бы присесть — больные ноги его едва держали.

«Косенький» оказался совсем юн и сильно приволакивал ногу, а его макушка оказалось где-то на уровне носа Кайи, и как только она представила их вместе в Храме, ей захотелось плакать. Было жаль и его, и себя.

Купец таращился на неё сначала, как на неведомого зверя, потом вынул пенсне из кармана красного парчового жилета, обтянувшего огромный живот, и, водрузив его на нос, принялся разглядывать будущую невесту внимательно, как тюк шёлка или шерстяной камзол. Наконец, расплылся в довольной улыбке и припал поцелуем к её руке так, что у Кайи даже холодок пополз по спине от отвращения — губы у него были огромные и мокрые, как те ужасные моллюски, которых здесь продают на рынке из корзин, и, казалось, мокрой стала даже её кружевная перчатка.

А Маргаретта всё приводила и приводила женихов, шепча без устали отцу на ухо подробности предложений. И хотя каждый из них, стоило ему увидеть Кайю, начинал глупо улыбаться, целовать руки и оговаривать танец, было понятно, что её молодость и красота всего лишь приятное дополнение к сделке, которую устраивала почтенная Маргаретта с генералом.

Отец привёз Кайе колье — большой изумруд в золотой оправе. На неё надели светло-зелёное платье — Маргаретта сказала, нужно подчеркнуть цвет глаз, раз уж больше нечем хвастать. Волосы уложили на шее валиком и украсили гарденией, завили две длинных прядки на висках. И затянули корсет так, что всё время кружилась голова.

Но Маргаретта сунула ей тюбик солей в крохотную атласную сумочку на поясе со словами: «Настоящая леди никогда не расстаётся с ними и веером. Как только ты видишь, что мужчина допустил бестактность… — Кайя посмотрела непонимающе. — …о Боги! Ну схватил, тебя, к примеру, за зад… то леди может себе позволить в обморок упасть или понюхать солей. А если полезет с поцелуями, то тут веер в самый раз и пригодится. Не понимаю, чему вас только учили в этом монастыре!».

Делать вино, масло, порошок от ран и отравлений, коз доить, писать, считать, говорить на семи языках Коринтии и Побережья, много ещё чему. Да только всё это бессмысленно теперь.

Дворец Лирайе её удивил, как и предсказывала Маргаретта. Длинные мраморные лестницы, как распахнутые объятья, встречали всех и вели к большому залу с открытой террасой, где на столах, украшенных фигурами лебедей, стояли вино и закуски. Утопающие в цветах комнаты были полны нарядных гостей, между которыми туда-сюда сновали слуги в голубом шёлке. Фокусники и танцоры у фонтана веселили публику, а в большом зале оркестр играл изумительной красоты музыку на таких инструментах, каких Кайе видеть никогда не приходилось. Экипажи подъезжали один за другим, и глашатай едва успевал бить в гонг, провозглашая имя очередного гостя, а девушки в белых туниках бросали гостям под ноги лепестки роз и серпантин.

Отец протянул ей бокал и велел выпить немного. А она выпила бы и больше, напилась бы до бесчувствия, чтобы не видеть всей этой вереницы «хороших партий», которую тащила за собой почтенная Маргаретта. Хромых, косых, старых и толстых, раздевающих её глазами, воняющих потом и луком вперемешку с духами и ароматным маслом, которым все купцы тут зачем-то мазали волосы.

Первый танец ей пришлось танцевать со стариком из Скандры, страдающим отдышкой и подагрой. Он наступал на ноги ей, а она ему, и непонятно было, кто кого поддерживает. Он спросил её, далеко ли от Скандры дом, в котором она живёт, но Кайя даже не нашлась, что ответить. Сказать, что и дома у неё нет? Или что его и не было никогда? Подумала и ответила — далеко, на востоке. А в середине танца, сославшись на духоту, попросила отвести её на кушетку, и старик был этому только рад. Потом был купец, прижимавший её к своему большому животу с такой силой, что про духоту и придумывать не пришлось, она едва не потеряла сознание к концу танца. И даже нюхательные соли, которые впервые в жизни ей пригодились, показались ароматными в сравнении с духами и потом купца.

Отказывать на Балу невест никому нельзя. И она танцевала с каждым, чувствуя только ужас и отчаянье, и в итоге пришла к мысли, что из всех кандидатов, она, пожалуй, выберет того «косенького» юнца, о котором Маргаретта, правда, отзывалась пренебрежительно. Он хотя бы бить её не будет. Да и во время танца он спрашивал, на каких языках она умеет говорить, и, узнав, что на семи, был впечатлён, а когда музыка стихла, вёл её к кушетке торжественно и очень долго и церемонно кланялся. И не важно, что она почти на голову выше него. Какая, в общем-то, разница…

Хотя вот Дарри бы над ней начал подшучивать…

От этих воспоминаний стало больно. Неужели он так на неё обиделся за то, что она убежала? Уехал, даже не простившись.

Она щёлкала веером и думала о том, что завтра будет ещё один день этого кошмара — маскарад. Сегодня смотрины невест и женихов — весь вечер и полночи свахи и родственники будут обмениваться предложениями, а уж на маскараде эти предложения нужно будет принимать или отклонять. Завтра обещали приезд самой королевы, говорили, это большая удача, что её величество посетят в этом году Рокну.

Кайя вышла на террасу, постояла, глядя, как внизу среди кустов цветущих роз факельщик дышал огнём и вращал подвешенные на цепях плошки с горящим маслом. Отец разговаривал с важными людьми, Маргаретта, обмахиваясь веером, тащила за руку лысоватого мужчину в атласном жилете, белых бриджах и с большим шёлковым галстуком во всю грудь, какие носят банкиры. Кайя отошла в тень оливковых деревьев в больших вазонах, отделявших залу от террасы.

Может, её и не заметят.

Обернулась…

Он стоял у окна в окружении трёх прелестных дам в светлых платьях и что-то им говорил, а они смеялись. Но смотрел он поверх их голов на Кайю. Тёмные волосы, строгий чёрный фрак и крахмальная белая рубашка с жёстким воротничком, схваченным чёрной бабочкой, из-за которого едва ли можно согнуть шею. Лаковые сапоги, широкий атласный кушак на стройной талии. Бледное лицо, чёрные брови. И глаза, которые нельзя забыть.