Легенда о черном алмазе

Солдат будто и не слышал его: все так же напряженно всматривался в находку саперов. Верзин пожал плечами и обошел странного застывшего солдата.

–  А, это ты, родимый,- обрадовался дед Пивень.- Ну, проходи, приятель, знатная картоха как раз поспела, да еще полный котелок!..

Он не сразу рассмотрел в руках у Михея Степановича шкатулку, а увидев, будто споткнулся, охнул:

Братец ты мой… Она!.. Васильевская!.. Ай да саперы!

Верзин подал шкатулку Акиму Назарычу:

–  Будь добр, сохрани, дедушка, в целости. Вечером я пойду в Рубежное к саперам. Дело, понимаешь ли, важное. Сам комбат пригласил,- рассказать о геологии, о Васильеве, о его находках. Вот перед вечером и заберу.

Дед бережно принял аккуратный желтый ящичек:

–  Да оставляй, милок, у меня не пропадет! Знаю, васильевское наследство.

К немалому огорчению Акима Назарыча, Верзин от угощения отказался: опять поспешил к Сухому колодцу, где саперы уже начали, как он объяснил второпях, небольшой, неглубокий, но важный раскоп.

А вскоре после того, как ушел Верзин, дровосек-солдат резко распахнул дверь:

–  Срочно, дед, к начальству… Твой Степаныч зовет.

Пивень торопливо надвинул шапку, взял свою длинную палку, с жалостью глянул на котелок и заспешил меж развалин к Сухому колодцу. Расстояние как будто и недалекое, но со старостью дороги удлиняются, а тут еще рытвины, да ухабы, да глубокая траншея поперек улицы… Наконец Аким Назарыч добрался до колодца и, заметив среди саперов Михея Степановича, окликнул его. Тот взглянул на деда удивленно:

–  Нет, я вас, Назарыч, не звал.

Пивень растерялся:

–  Как же не звал, если солдат передал… Тот самый, что дровишки заготавливает… Срочно, говорит, к Степанычу…

Майор Прохор Пташкин живо заинтересовался:

–  Солдат, говорите, передал? Хороню, я сам займусь тем солдатом…

Если дедушке Ливию, чтобы дотопать от своей мазанки до колодца, понадобились добрые полчаса, то майору Пташкину и двум сопровождавшим его саперам для этого достаточно было пяти минут. Перед убогим жилищем деда не было никого. Только белела горка свежих чурок, да в срезе чурбана торчал топор… Среди разбросанных щепок майор заметил и поднял махорочный окурок - он был еще теплым. Значит, солдат ушел совсем недавно…

Вскоре появились запыхавшиеся Михей Степанович и Пивень. Аким Назарович, переводя дыхание, оглянулся по сторонам:

–  А солдатик, значится, ушел? Или, может, греется у печурки?..

Дед приоткрыл дверь, протиснулся в мазанку. Было слышно, как он топтался там, в своем тесном жилище, опрокинул что-то металлическое, наверное, чайник. Потом испуганно вскрикнул:

–  Шкатулка!.. Васильевская… Батюшки-светы, куда же она девалась?..

Верзин тоже втиснулся в мазанку, чиркнул спичкой. Синеватый трепетный свет плеснулся по неровным кирпичным стенкам, по ящикам, по убогой постели Назарыча, по его руке, протянутой в отчаянии:

–  Тут я поставил ее, за печуркой… Тут!..

Два сапера, сопровождавшие Пташкина, молча стояли в сторонке, ожидая его дальнейших распоряжений. Майор резко крутнулся на каблуке:

–  Объявляю тревогу… Обшарить все закоулки хутора, разыскать того пришлого солдата! Исполняйте…

И откуда они взялись на безлюдной равнине, эти двое мальчишек, горластых и отчаянных? Может, прятались в зарослях терновника и в испуге наблюдали за неравным поединком? Почему же теперь их обуяла такая отвага, что, увидев на полянке человека с пистолетом в руке, они мчались к нему во весь дух, крича и размахивая руками?

Именно из-за них, из-за их неожиданного появления, тот человек с пистолетом в руке промедлил. Он был опытным стрелком и твердо знал, что на этот раз не промахнется, но сначала звук выстрела, долетевший с близкого расстояния, откуда-то из гущи терновника, а затем появление этих взбалмошных крикунов заставили его, прежде чем нажать на спуск, оглянуться.

А «черный змей» не дремал. Со свистом набрал, извиваясь высоту и снова, уже в третий раз, ринулся в атаку. В этот третий взмах арапника Митька вложил всю свою силенку. И был похож на молнию, только черного цвета, ударивший с высоты арапник… А когда черная молния тут же повторилась, человек с пистолетом взвизгнул, крутнулся на месте и побежал…

Он был, наверное, ослеплен и потому налетел на кустарник. В панике стал стрелять вокруг себя. Колючая ветка терновника накрепко вцепилась в полу его шинели, и он рванулся в сторону, хрипя и бранясь. Тогда-то Костик и заметил, что из-под распахнутой шинели разбойника или, быть может, из-под гимнастерки выпал какой-то серый ком.

Парнишка подбежал к терновнику и поднял серый тряпичный клубок. В нем прощупывался какой-то предмет, угловатый и твердый. Костик не успел развернуть лоскут - что-то обожгло ему ключицу. Воли он не ощутил. Зато очень удивился, что человек в каракулевой кубанке уже восседал в седле на рысаке. Когда же он успел остановить коня, вскочить в седло и опять выпустить из рук черного летучего змея?..

Разбойник схватился за голову обеими руками и побрел шатаясь в сторону от проселка, и ноги его путались в измятом, изломанном бурьяне. Он даже не заметил прямо перед собой, в каких-то пяти-шести шагах, мощную фигуру лейтенанта…

Василий Иванович стоял над ухабиной, широко расставив ноги, спокойный, неподвижный, будто каменный.

–  Оружие!
– приказал он и протянул раскрытую ладонь.

Разбойник не противился. Его пистолет системы «вальтер» на огромной ладони Бочки выглядел совсем маленьким.

–  Руки!
– приказал Василий Иванович и захлестнул их за спиной разбойника узким и прочным ремешком. Потом сорвал с его гимнастерки орден и медаль.

А в сторонке, за терновником, Костик все пытался развернуть лоскут клубка, подобранного под кустом, и почему-то не мог с ним справиться. Злясь, он рванул уголок лоскута сильнее; ткань поддалась, треснула - ив прорехе блеснули черные грани камня.

–  Старшой!
– закричал Костик, чувствуя, что все его лицо покрывается испариной.- Смотри-ка, Емеля… Не он ли это?.. Не Черный ли алмаз?..

И лишь теперь Костик увидел, что вся кисть его правой руки красная. Он едва не упустил камень, но успел подхватить его другой рукой, придержать у груди.

–  Я ранен, Емелька?.. Ты видишь?.. Кровь…

45 Пробуждение Кудряшки. Бешеный Ганс в бане. Бегство Хлюста. Верзин на сцене. Названия пластов. Песня о Привольном. Встреча через сорок лет. Учительница Анна Кудряшкина.

Анка проснулась первой. Чья-то осторожная и теплая рука лежала на ее лбу. Анке это было приятно, и она не открывала глаз.

Женщина в белом халате, присевшая на краешек постели, наверное, заметила, как дрогнули ресницы девочки, как глубоко она вздохнула.

–  Просыпайся, малышка… Мы уже поправились. Мы уже хорошо себя чувствуем. Правда?

Что за участливый и нежный голос? Нет, Анка никогда еще не слышала его. Она открыла глаза н увидела склоненное над собой женское лицо, молодое и очень красивое.

–  Мы проснулись?
– ласково спросила женщина, словно речь шла не только об Анке, но и о ней самой.- О, мы крепко отоспались!.. А теперь мы тихонько встанем и умоемся. Как ты чувствуешь себя, Кудряшка?