Легенда о двенадцати ковчегах

— А мы скажем об этом Арине? — поинтересовался Пучков, наливая себе вторую чашку чая.

— У нас нет выбора — это ведь она принесла карту. Мы должны быть с ней откровенными.

— Так почему же мы должны все скрывать от Игната?

— Тёма, я тебе уже говорил, мне вообще не нравится идея с привлечением к нашему делу какого-то коммерсанта, да еще занятого в игорном бизнесе.

— Но почему?

— Потому что публика эта опасная. Неужели ты не читал, как многие из них сколотили свое состояние? Я уверен, честный человек таким делом заниматься не будет.

— Но ведь бывают исключения, — возразил Пучков.

— Бывают. Но я в них не верю. Если бы не нужда в средствах, я бы близко не подпустил его к нашей экспедиции. От таких людей никогда не знаешь, чего ждать. А вдруг он убийца?

— Ну, что вы такое говорите? — Пучков даже привстал. — Я хорошо его знаю, он славный парень и никакой не злодей. Когда вы его увидите, он вам сразу понравится.

— Хорошо, говоришь, знаешь? И давно ты с ним знаком?

— Да уж месяца два.

— Два месяца?! И ты хочешь сказать, что за такой короткий срок успел достаточно узнать этого человека?

— Он такой простой, настоящий провинциальный мещанин. Не слишком образованный, но ведет себя вполне прилично.

— Тёма, не надо меня уговаривать, я ведь уже согласился на его помощь, но мнения своего на этот счет менять не собираюсь. Завтра, после беседы с Ариной, позвонишь ему и назначишь встречу у нас в университете. Надо будет обсудить все детали предстоящего мероприятия. Ты говорил, у него есть возможность организовать транспорт, я имею в виду автомобиль.

— Конечно, Альберт Родионович, хоть два.

— Ну, два, я думаю, нам не понадобятся, а один, пожалуй, придется кстати.

— Отлично! — Пучков залпом допил чай и поднялся. — Позвольте на сегодня откланяться. Надо выспаться. Вы завтра во сколько будете в университете?

— Очень рано не хочу, думаю, часикам к десяти подъехать, — зевая и потягиваясь, ответил профессор.

— Вот и чудненько, я тоже к этому времени буду. Спокойной ночи! — сказал Пучков уже в дверях.

Бершинский лениво махнул ему на прощание рукой и медленно притворил дверь. Звонкий щелчок замка, наконец, позволил ему остаться в одиночестве. Профессор растерянно огляделся, как будто ища что-то, потом прошел в единственную комнату, служащую гостиной и спальней одновременно, взял со стола тоненькую желтую папочку и улегся на диван. Из папки выскользнул тонкий лист бумаги — копия загадочной карты — и упал Бершинскому на живот. Что это за место, профессор уже знал, и сама карта теперь мало занимала его. В значительно большей степени его интерес возбуждался странной надписью, выполненной неизвестными символами, значение которых Бершинский теперь должен был постичь. Иначе и быть не может, иначе он не ученый, а так, мелкий дилетант.

Через час кропотливого труда на бумаге, наконец, появились несколько слов, составивших довольно замысловатую фразу: «И яко венец облечи и нетление обрети».

«Надо будет Артему показать», — подумал Бершинский.

Когда стрелка часов приблизилась к двенадцати, усталость, наконец, взяла свое, и левая рука с картой медленно опустилась на грудь, а из правой выпал и покатился по полу карандаш. Бершинский уснул…

5

Ровно без пяти минут три Бершинский и Пучков стояли у входа в ресторан «Вечеряти». Поначалу профессор не хотел брать доцента с собой, денег и так было в обрез, но Пучков посмотрел на него таким умоляющим взглядом, что Бершинский сжалился и позволил тому присоединиться. Погода стояла жаркая, и оба ученых невольно жались к стене здания, пытаясь спрятаться в узенькой полоске тени, с нетерпением высматривая в проходящей толпе Арину.

Еникеева появилась ровно в три. Подошла и, едва заметно улыбнувшись, протянула руку, сначала профессору, потом доценту. Впрочем, улыбка ее вряд ли означала что-либо большее, нежели простое проявление вежливости. Взгляд у нее был слегка задумчивый, а надетый по погоде белоснежный костюм выгодно подчеркивал ее великолепные формы.

— Очень рад вас снова видеть, Арина, — улыбнулся в свою очередь профессор.

— Я тоже рада.

— Не изволите ли пройти внутрь. Я полагаю, там прохладно, и мы сможем подробно обсудить наши планы.

— Даже так? — спросила Еникеева, проходя через предупредительно открытую Бершинским стеклянную дверь. — Значит, вам есть, что мне сказать?

— Признаюсь, да, — ответил Альберт Родионович, усаживая Арину за стол.

Он обошел вокруг и сел напротив. Пучков устроился возле него и молча пялился на Арину. В глазах его было то ли сомнение, то ли недоумение: зачем мы, мол, связываемся с этой надменной особой?

— Что-то не так? — спросила Еникеева, перехватив его взгляд.

— Нет, нет! Все в порядке, — встрепенулся Пучков и уставился на свернутую перед ним салфетку.

— Итак? — Арина перевела взор на Бершинского.

— Итак. — Профессор сделал паузу, постучал ногтем по пустому бокалу, отчего тот напряженно зазвенел. — Мы знаем, что это за скрижаль. — Он посмотрел Арине в глаза и продолжал: — Однако это долгая история, поэтому я предлагаю сперва сделать заказ, а уж после я расскажу вам все, что знаю.

Еникеева против такого плана не возражала, а уж тем более Пучков. Арина остановила свой выбор на пармской ветчине с дыней, Бершинский заказал спагетти, а Пучков после долгого раздумья выбрал огромную пиццу с колбасой. Кроме того, Бершинский попросил принести графин домашнего вина, и, пока официант выполнял заказ, он начал свое повествование.

— Вы, Арина, наверное в курсе, что ваша родина, я имею в виду, Ольшаны, находится как раз на месте поселения древнего славянского племени, именовавшегося древлянами. Это был очень интересный и довольно самобытный, гордый народ. Люди отличались воинственностью, а порой и неприкрытой жестокостью. Например, врагов своих, из тех, что позначительнее, они казнили в специально отведенном «священном» месте, привязывая жертву за руки и за ноги к четырем согнутым и притянутым толстыми веревками к земле деревьям. Потом просто перерубали веревки, и деревья, взмывая вверх, разрывали жертву на части. Этакий способ четвертования. Представляете? Таким вот образом они совмещали казнь с жертвоприношением… Простите, я, наверное, зря это рассказываю за столом? — замялся профессор.

— Нет, нет, что вы! Прошу вас, продолжайте, — кивнула Арина.

— По легенде, древляне были богатым народом, за долгие годы им удалось захватить несметные богатства у соседних племен и прочих народов, представители которых опрометчиво пытались пересечь древлянские земли. Все сокровища были помещены в двенадцать сундуков, которые они называли ларями или ковчегами. А сами ковчеги спрятаны в специально построенном вертепе, то есть в пещере. После того, как вертеп был готов, а ковчеги благополучно перенесены в него, вождь древлян приказал убить всех, кто знал о том месте. В живых оставили только одного, заставив поклясться хранить тайну вертепа. Этого человека называли ротный, от слова «рота» — клятва. Правда, для верности ротному вырвали язык, чтобы случайно не сболтнул лишнего. Должность ротного была очень почетной и передавалась из поколения в поколение. Правда, со временем обряд с вырыванием языка был упразднен, что в последствии и послужило началу падения тайны древлянской пещеры.

Во времена становления Киевской Руси древляне поняли, что с таким сильным и быстро развивающимся соседом им вскоре придется несладко. По примеру Киева решили они призвать на княжение человека со стороны. Однако, в отличие от русичей, остановили свой выбор не на варягах, а на южных соседях — хазарах. И призвали они хазарского князя Мала с дружиной. Мал — старый враг киевлян, начал совершать набеги на Киев. Однажды он хитростью заманил к себе небезызвестного князя Игоря, жестоко расправился с ним, а затем направил в Киев послов свататься к вдове Игоря Ольге. Таким образом, Мал не только попытался унизить княгиню и ее покойного мужа, но и заявил о своем праве наследования киевского престола.