Легенда о ретивом сердце

Илейка поднялся, отыскал глазами пасшегося неподалеку кони, подобрал копье. Вытащил из-за пазухи пропахший потом хлеб и рыбу, стал есть. Еды оказалось слишком мало, чтобы утолить голод.

Взобрался в седло и поехал, радуясь солнцу, греясь в его щедрых лучах. Все о Синегорке думалось. Кто она? Какого племени? Размышления Илейки прервал неясный шум.

Поскакал быстрей. Бур выбрасывал из-под копыт комья сырой земли — выскоки. Навстречу из-за перелеска вынырнуло дымящееся село. По всему было видно, что недавно здесь разбойничали печенеги. Слишком поздно прискакал Илейка. Степняки подожгли несколько изб, убили человек пять, столько же ранили, многих забрали в полон. Люди сошлись одной большой тучей и говорили все сразу. Илейка оглядел их — живые, здоровые, они и не подозревают о страшном несчастье в соседних весях, отстоящих от них в тридцати верстах. Измазанные сажей, оборванные, мокрые, но полные сил, полные жизни.

— Братия! — призывал худой, как посох, староста, пытаясь привлечь внимание.— Во язычестве пребываете! Не познали истинного бога и несете кару его разорением и пожарами! Наслал он неведомое племя, у коего глаза прорезаны камышом!

— Пошел ты, пес, кадильница поповская! Не молитвою надо, а мечом, — отвечал ему босой смерд, черный, усатый, что жук.— Мстить надо поганым.

— А я говорю, тыном огородиться, остолпиться надо. Прошли добрые времена, лютует день! — вставил свое слово другой, нескладный, как плохо сложенная печь.— Дубьем огородиться надо. Городом жить, не селом.

— Батюшка мой! — вопила женщина.— Угас ты, кормилец наш ненаглядный! Горе мне, горюшко...

— За тобой пойду, Мстиша, зароюсь в землю-то...— вторила ей другая,— детки-то малые остались... Мирко и Константин... Костя наш голопузенький.

— Смерды! Сядем на коней и достанем печенегов! В поле их достанем! Загоним в лес, всех перебьем до единого! — перекрывая общий шум, призывал высокий, подпоясанный вервием мужчина.— Вызволим своих из беды, достанем награбленное!

Люди разбирали жерди, подпиравшие стога сена.

— К богу! К богу обратитесь! — увещевал староста.

— Глядите! — показал кто-то рукой на приближающегося И лейку.— Боги послали нам витязя.

— Какой же он витязь? Обличье у него мужицкое,— подхватил босой смерд.— Эй, отрок, куда путь держишь?

— Вашим промыслом, по вашей дороге,— отвечал Илейка.

— Нужда до тебя есть! Ограбили нас печенеги, положили пустоту на землю, и мы решили догнать их. Поскачешь ли впереди?

— Да, да! Головным! Сноп без перевясла — солома.

— Они далеко не ушли со скарбом-то...

— Поскачу!

— Собирайтесь, люди! — замахал шапкой приземистый старик.— Якушка, Матюшка, Игошка, Любимка, берите коней, и пусть каждый прихватит топор, косу или рогатину. Выезжайте на околицу.

— Поспешайте, люди!

Толпа загомонила еще громче и разошлась. На пепелище остались только бабы. Одна сидела в оцепенении, другая время от времени вопила истошным голосом, третья разгребала руками угли. Большой тощий кот недоуменно обнюхивал обгоревшие бревна, потом занял свое место на глинобитной печке, обкрутился хвостом.

Илейка выехал на околицу, стал ждать. Вскоре появились первые конники. Приехал кузнец в кольчуге, дырявой, как брошенная рыбацкая сеть. На плече он держал тяжелую кувалду. Потом стали подъезжать другие, с вилами, дубинами, железными копьями для рытья кореньев и косами. Молча показывали оружие. Илейка только кивал. Прискакал вихрастый мальчишка лет десяти. Он подбрасывал рогатину, как заправский воин.

— Ты кто такой? — спросил Илья.

— Дедка Волчонком зовет,— бойко ответил тот.— Пойду, пойду с вами! Я знаю, как дерутся! Батогом, кулаком, жердью! А на пиру княжеском чашею и еще рогом!

— Пусть едет,— прогудел басом грузный смерд в сапогах из воловьей кожи,— не гляди, что с конопляное семечко, он крепкий.

— Пусть, пусть! — поддержало несколько голосов.— У него право! Убили родичей его не то варяги, не то печенеги, а может, булгары...

— Все ли в сборе?

— Кажись, так.

Илейка оглядел собравшихся. Неловко без седел. А кони! В лыковых сбруях. Куда им состязаться с печенежскими! Отяжелели за сохою. Под Игошкой совсем седой конь. Илейка чуть приподнялся в стременах, скрипнул седлом. Давно ждал этого часа, и час пробил. Покрепче прижать ратовище копья к плечу — и вперед! Все смотрят на него, ждут... Илейка взмахнул рукой.

— Бросай дорогу,— подъехал староста,— наперерез поскачем, лесом.

Потрусили. Всех человек тридцать, да пять или шесть догоняли. Загалдели было, зазвенели железом.

— Никшни все,— оборвал староста, перетягиваясь грубым полотенцем,— не на торг едем. Надо нежданно- негаданно.

— Чего уж,— зашептал кто-то сзади, — их не больше, чем нас, а то и по менее.

— А кони?! А сабли?! — огрызнулся кузнец. — Щиты у каждого, панцири!

— Зато... зато мы лютуем на них! — выпалил Волчонок.

— Не уймусь, пока не выточу крови ихней... К самому Киеву пойду на полдень. Брата моего Падидуба зарезали,— шептал кто-то в самое ухо Илейки.— Какого брата! Родней матери был!

Илейка не оборачивался, не видел лица, а тот все продолжал шептать, с трудом сдерживая себя.

Въехали в лес, прошли его насквозь. Около часа ехали долом. Прыгали во все стороны, пугая настороженное ухо, русаки, комары-толкуны висели копною. Оставили в стороне небольшую весь, никого не встретили. Только старичок стоял, кланялся низко и распрямлялся, перебирая руками клюку. Прошли лесной островок и вдруг увидели их. 'Гак близко, что можно было достать стрелой, если хорошенько натянуть тетиву. Остановились, замерли, и страшно хрустнула ветка под копытом коня. Печенеги расположились станом посреди поля. Пахло дымом. Свободно паслись нерасседланные рыжие кони. Со связанными руками сидели кружком полоненные.

— Дубравка! — воскликнул молодой парень, узнав свою нареченную.— Лада моя!

Ладонью кузнец зажал ему рот, а парень все пытался показать рукой — вон, мол, она... Тихо, только сорока покряхтывала в чаще.

Действовать нужно было решительно, каждую минуту печенеги могли открыть их, и тогда... А Илейка медлил, или ему казалось, что медлит. Ведь сердце так бешено стучало. Один скок всего! Ворваться в середину лагеря, а там будь что будет. Правда, их много, больше чем ожидали, но они спешены.

— Брат! — шепнул кто-то Илейке.— Возьми мое железо.

Сунул в кулак Ильи рукоять заржавленного меча.

Каждый, по древнему обычаю, очертил голову рукой. Илья рванул коня и сразу же оказался впереди всех. Затрещали сучья, тяжело затопали лошади. Березы слились вдруг в одну беленую стену, воздух ударил в уши. Скорей, скорей! Вот печенеги подняли головы, вот завопил кто-то, ударил в бубен, другие замерли, будто окаменели. Серые кожи, черные шапки, сидят, поджав ноги. Тяжело, молча скачут позади смерды... Илейка выбрал бритоголового, уставил копье. Не сводил глаз. Все ближе, ближе, растет, ширится грудь печенега, а морда — семь пудов. Судорожно глотнул воздух, ударил со всего маху — обновил копье. Рвануло с седла, мелькнуло впервые так близко лицо врага, широченное, толстенное, с узкими щелками глаз, в которых будто угольки перекатывались. Чудом удержался.