Легенда о ретивом сердце

Захотелось спать. Стянул сапоги, снял рубаху, меч положил под голову, лег на широкую лавку и облегченно вздохнул...

Солнечный луч ткнулся в открытую дверь, подпер стену. Конь нетерпеливо постукивал о порог копытом. В избе никого не было. Исчезла и гора разноцветных игрушек. Горшочки стояли на своих местах. Илейка поднялся, стал хозяйничать — принес воды из колодца, напоил и почистил коня, сам обмылся до пояса. Разжег печь, испек на угольях конину и съел. Потом оседлал Бура.

Город выглядел совсем иначе, чем вечером. Он показался Илейке шумным и веселым, не таким, как Муром. Избы крепкие, ладные, хотя много и халуп с обомшелыми кровлями, улицы мощены битыми черепками, кругом столько вишневых и сливовых деревьев. Народ простой, но важных люден в дорогих одеждах много. Не по нутру им, видать, владычество Киева — редко-редко кто перекрестится на собор. Илейка миновал несколько улиц. Встретился человек с большущей рыбиной на плече, за ним бежали два облезлых кота. Спросил у него дорогу на торг.

Чего только здесь не было! Возы сена, кони, коровы, горами лежали овощи, вязанки сушеной рыбы, шкуры.

— Сбитень, блины, мякушки! — кричал торговец.

— От блох, от блох! — размахивал пучком травы другой.— Одной только прядочкой можно перевести всех блох в Рязани! Заморская травка, за год до сотворения мира вывезена!

Рядами стояли звонкие горшки гончаров, горнцы для кладов — большие для богатых, маленькие для крестьянина или лесного бродяги промысловика. Косы, лемеха, подковы, замки кузнецов, хитрые изделия косторезов и златокузнецов. А какого только народу здесь не было! Длинноногие белокурые новгородцы, чистые, румяные, у каждого на голове богатая шапка; местные эрзяне, что ютились в северной части города за внутренним валом, приземистые и черноволосые, с медными кольцами в ушах; смуглые мордовцы; люди из племени емь, привезшие с далекого севера дорогие шкурки соболя и бобра; булгары, торговавшие расписной посудой; гордые подтянутые киевляне, поглядывавшие свысока. Над торгом висел разноголосый гул. Илейку окружили несколько хитрых с виду хазар, сторговали у него все добытое оружие. Всыпали серебро в шапку и исчезли. Первым делом Илейка купил две меры овса, накормил Бура, потом купил горячую медовую ватрушку, съел ее. Тут он заметил своего вчерашнего хозяина. Гюрята торговал писанками, но, видно, дело шло плохо — часто прерывал песню и во все стороны вертел головой, высматривая покупателя. Увидев Илейку, поманил его рукой. Илья подошел. Старик выбрал из горы яиц самое красивое, малиновое, с желтым пояском, и протянул его Илейке. Тот было полез за деньгами, но старик отчаянно замахал руками: «Ой, дид, дид, ладо... Ой, люли-люли, ладо». Илейка поблагодарил и бросил несколько монет к ногам старика. Завернул в рогожку всю горку игрушек, понес их к коню. Гюрята не удивился, подмигнул Илейке весело, стал собирать деньги, не обращая внимания на то, что вокруг собирается толпа зевак. Люди с любопытством и завистью смотрели вслед Илейке. Проехал к Западным воротам, не оглянувшись даже на город, миновал подъемный мост через мухавец — крепостной ров, который в мирное время заболачивался и служил огромной ловушкой для мух. Хорошо отдохнул и чувствовал прилив сил. Копье казалось необычайно легким.

Дорога отступила от Оки, стало совсем скучно ехать. Два или три раза переезжал речки вброд, а один раз перебирался вплавь. Для этого разделся, привязал все к седлу и, держась за хвост Бура, поплыл. На другом берегу играла ватага мальчишек, и он подарил каждому по писанке. Поехал дальше, рассматривая оставшиеся, чтобы как-нибудь скоротать время. Налюбовавшись писанкой, дарил ее кому-нибудь, кто попадался навстречу.

Шел отец с маленьким сыном. Илейка останавливал их добрым словом и дарил мальчишке яичко. Шли девушки с лукошками, полными грибов. Он и их одаривал. А то ехал верхом в сопровождении свиты княжеский мытник на торг взимать пошлину. Илейка и его остановил, преподнес яичко. Мытник обалдело глядел, не зная, как отнестись к подарку, пошевелил усами. Илейка оставил себе — малиновое, с желтым пояском.

Кругом становилось все глуше и глуше. Последний, кого увидел Илья, был мещерянин-охотник. А потом началась настоящая глухомань. Ни человека, ни животины, даже березы не играли кудряшками. Все голо, дико. Дорога снова пришла к Оке, круто обрываясь книзу, а левобережье расстилалось широкою полосою песков. Несколько поросших кустарником островков походили на гривы погрузившихся с головами коней.

Во второй половине дня Илейка по едва заметной тропинке съехал к реке. Здесь, скрытый мощными кронами дубов, стоял чей-то шатер, когда-то белый, а теперь потемневший от пыли, с грязным, захватанным руками пологом и красным верхом. С его облезлой маковки чуть колыхаемая ветерком свисала растрепанная грива ковыля. Илейка остановил коня, сиял лук, вытащил из колчана стрелу, стал осторожно подходить. Затаил дыхание. Раздвинул мешавший смотреть куст... В шатре вроде никого. Пробегают по нему ленивые волны ветерка, шевелят ощипанную, когда-то золотую бахрому полота. Что-то ударилось в воду. Глянул — скачет по ней плоский голыш и тонет, только легкие круги идут во все стороны. За ним другой, третий. Кто бросает их? Пододвинулся ближе и обмер: совсем рядом, рукой достать, сидит девушка. Темно-каштановую косу закусила зубами и швыряет камни, откидываясь назад всем телом. Глаза серые, с косинкой, на шее ожерелье из золоченого стекла. Одета в шелковые шаровары, гибкий стан окутывает длинная полоса синей наволоки.

У ее ног лежат печенежская сабля, лук с колчаном, из которого торчит одна-единственная стрела.

Да ведь это же Синегорка!.. Илейка не поверил глазам.

Под ногою хрустнула ветка. Девушка вздрогнула, повернулась в его сторону, широко раздувая ноздри, и замерла, протянув руку к сабле. Глаза ее тотчас же стали сухими, а губы сжались в одну упрямую полоску. Она смотрела на Илью, как рысь, готовая к прыжку.

— Это ты? — тихо спросил Илейка.

— Я,— ответила она,— выходи, покажись, коли ты не Дух...

Илейка поднялся во весь рост, сделал несколько шагов и остановился:

— Нет, не дух я... Или забыла?

Синегорка не отвечала, она поднялась и стояла, в упор, немного исподлобья разглядывая его. Долго смотрели так друг на друга.

— Помню,— наконец вымолвила она, протянув к нему руки, — помню... Как зовут тебя?

— Илейка...

Его будто огнем обожгло, стоял, не в силах сдвинуться с места. Девушка сама подошла к нему, положила руки на плечи, прижалась лицом:

— Спасибо тебе.

Илейка увидел слезы в ее глазах.

— Чего ты? — спросил он, но Синегорка не ответила, отвернулась и стояла молча, кусая косу.

— Чего ты? — повторил Илейка, и девушка вдруг резко повернулась:

— Худо тебе от меня, худо руссу, худо печенегу...

Илейка отступил. Синегорка стояла с поднятой саблей, потом воткнула ее в землю.

— Сколько черепов то в поле белеется... Выеду по весне — сколько черепов из-под снега щерится, землею набиты, зубы скованы льдом...

Вдруг звонко и непринужденно расхохоталась:

— Глупый, Илейка! Вот и поверил...

Илейка действительно не знал, что и подумать. Девушка захохотала еще громче:

— В своем я уме, Илейка... Только, говорят, как ночь, оборочусь волчицею и но дорогам - шасть! Кто заблукал, не уйдет от меня... Крепко сожму зубы на горло. Так говорят... Веришь?

Спрашивала, а сама кусала волосы, и в глазах ее было что-то недоброе.

— У меня против оборотней стрелы заговорены,— сказал Илейка, подняв лук. Будь хоть Кощей Бессмертный, и тот падет замертво!

В словах его слышалась недвусмысленная угроза, рука уже натягивала лук. Девушка побледнела:

— Нет… не я люди так говорят, злые...

— А ну, перекрестись! — потребовал, улыбаясь, Илейка.

— Вот,— с готовностью перекрестилась девушка,— видишь? — и поглядела на Илейку нежно-нежно. Тот смутился. Девушка опустилась на траву: — Здесь я Синегорка, а там...

Она кивнула в сторону широкой заокской степи, где колыхались буйные травы и парили пернатые хищники... Дичью, волей тянуло оттуда; казалось, какие-то едва уловимые запахи касались ее ноздрей, они широко раздувались.

— Там меня зовут девушкой-гюль, — сказала она.— Знаешь, что это? Это цветок такой, колючий и красивый. Он раскрывается вместе с восходом и весь день следит за солнцем. Он растет по яругам, и ты его видел тысячу раз.

Синегорка говорила, устремив глаза за реку, и Илейка не мог оторвать от нее взгляда. Кто она? Откуда? Говорит загадками, и не ему разгадать их, по от каждого ее слова слегка замирает сердце, будто оно напоено пьяным солнечным зноем и пахнет, как те цветы по яругам...

Сердито оглядела Илейку с ног до головы:

— Не знаешь ты, как стучит бубен ночью в степи... как сердце стучит, как стелются травы и никто не спит... Ночь, ночь... Всякие звери и зверюшки затевают игры — веселые игры. И если заревет тур — мураши ползут по спине. Могучий голос. Я всякую ночь слышу его, слышу и остаюсь здесь... Проклятье этому берегу... Здесь меня ненавидят, называют колдуньей...

Синегорка не договорила, кинула взгляд на Илейку:

— Пригож ты, пригож... Ничего не скажешь. Может, полюблю тебя. А коли полюблю...