Легенда Татр

– Ну, что ж делать! Ведь он не знал, зачем я к нему иду.

– А уж я, Бартек, думал, что ты спятил.

– Да он и спятил. Еще этого не бывало, чтобы кто-нибудь медведя из капкана вытаскивал, – сказал Мардула.

– Жаль мне его стало, как старому Кроту той девушки, что у Топоров жила, – медленно сказал Галайда.

– А он сильный? – спросил Кшись.

– Еще немного, и я бы его не удержал, – отвечал Галайда. – Он и корову убить может, если рассердится.

– Ишь. Так он и тебя убить мог?

– Мог, – ответил Галайда.

Кшись вытаращил на него глаза. Они отправились дальше.

Солнце уже высоко стояло на небе, когда они вышли из леса.

Мардула шел впереди, за ним Кшись, а последним Галайда.

Вышли на холмы, поросшие желтой осенней травой, кустами можжевельника и поздними осенними цветами, синими звездочками горечавки на коротких стеблях и грустными лилово-синими колокольчиками с крупными одиночными венчиками. Волнами колыхались эти покрытые цветами пригорки над Липтовской долиной. Оттуда видны были ближайшие деревни и местечки.

Они направились прямо к Прибилине над рекой Белею.

– Я бы поплясал и украл бы что-нибудь! – сказал Мардула.

– Я бы водки выпил и поиграл бы, – сказал Кшись. – А ты, Галайда, что бы сделал?

– Я бы поспал, – ответил Галайда.

– Так зачем же ты с нами пошел? Спать ты мог и в лесу.

– Да ведь вы меня позвали, – ответил Галайда.

– Знаешь, Бартек, ты не сердись, да только ты все равно что мураньский вол, – сказал Мардула, – куда тебя гонят, туда ты идешь.

– Хо-хо-хо! – рассмеялся Галайда и через минуту сказал медленно, как всегда – А мне вспомнить весело, что медвежонок тот по лесу скачет. И ему радость!

Мардула глянул на него:

– Бартек, я тебе сказал, что ты мужик на редкость, но если б все были такие, мы бы и до сих пор камнями землю пахали, как Адам в раю.

– Мне ничего не выдумать – это верно, – ответил Галайда. – На то есть другие!

Возрадовалась душа Кшися, ибо прямо против них, за перелеском, показалась корчма, одна из тех, которые он хорошо изучил в своей жизни.

Это был большой деревянный дом с высокой гуральской крышей, с белой дымовой трубой и стенами, посеревшими от времени. Дом разделялся на две половины сенями, в маленьких и узких окнах виднелись толстые железные решетки, заржавевшие и затканные паутиной. С левой стороны при доме был чулан без окон, лишь с небольшим квадратным отверстием, пропускавшим немного света.

Перед корчмой был двор, засыпанный сеном, овсом, мусором, во дворе – колодец с журавлем, за ним – навозная куча, в которой пенилась желтая конская моча. Лошади стояли у возов, жуя сено. Между лошадьми ходили куры и гуси еврея-корчмаря. На другой стороне двора стоял сарай для телег, с которым соединялся коровий хлев, принадлежавший корчме.

Молодая, крепкая девушка-словачка мыла у колодца лохань, засучив рукава рубахи, подоткнув юбки до колен; две короткие каштановые косы, туго заплетенные и перевязанные на концах голубыми лентами, лежали у нее на плечах.

– Марта! – неожиданно крикнул Мардула у нее за спиной.

– Ай-ай-ай! – ахнула испуганная девушка.

А Кшись, развеселившись, ухватил девушку за ногу.

– Ай-ай-ай! – крикнула она опять, отскакивая.

– Здравствуй! – сказал Кшись.

– Здравствуйте. Откуда идете? Из Польши? – отозвалась девушка, повернувшись к ним лицом.

– Из Польши. На работу. А шинкарь дома?

– Куда ж ему идти? Дома.

– А шинкарка?

– И хозяйка дома!

Эй, шинкарочка, не гони ты нас!

За все заплатим, если в долг не дашь! –

запел Кшись, направляясь к сеням.

Из корчмы вышел еврей, высокий, седой, плечистый, с длинной бородой, в засаленном халате.

– Здравствуй! – крикнул Кшись. – У тебя, пан, водка есть?

– Есть, – ответил корчмарь.

– Так давай!

И они подошли к дому.

– А куда это вы идете? Оружия-то сколько! – воскликнул еврей, подозрительно поглядывая на пистолеты, торчавшие у Мардулы за поясом, и на ружье у него на плече.

Но Кшись ответил:

– Разбойников боимся. Мы купцы из города, из Нового Тарга, – знаешь, пан? Лошадей покупаем. Нас двое, – он указал на себя и на Галайду, – а этого мы наняли, чтобы он нас защищал. – Он указал на Мардулу. – Это мой работник.

Мардула поморщился от такого представления и важно спросил:

– Вино есть? Токайское?

– Есть и токайское.

– Подай!

И он первый пошел в сени, а оттуда в комнату налево.

Там молодая еврейка стояла у печи и что-то варила в кастрюлях, а другая, старая, сгорбленная, сидела на табуретке и щипала перья. Несколько ребятишек бегали по комнате.

За столом сидели словацкие мужики и пили водку. Они с любопытством поглядели на пришедших, а хозяева о чем-то полопотали между собой. Мардула, желая сгладить впечатление, произведенное выдумкой Кшися, угощал Галайду:

– Ешь! Пей! Заказывай, что хочешь!

И они пили, а Мардула, чтобы показать, что они люди настоящие, повидавшие свет, затянул всем известную разбойничью песню. Кшись ему вторил:

Мощеная дороженька, кирпичная корчма,

В ней юная корчмарочка парней свела с ума.

Пришли в корчму три молодца (а ночь темна была).

Огонь зажгла хозяюшка. Все сели у стола.

«Пригожая корчмарочка, позволь нам поиграть,

Мы потанцуем чуточку и скоро ляжем спать».

Пригожая корчмарочка в ту ночь была добра,

И танцевали молодцы до самого утра.

Вскоре Кшись взялся за скрипку, а Мардула пошел плясать. Тело его напряглось, а глаза стали неподвижны, лишились всякого выражения и лишь отражали какую-то бездумную силу бродившей в жилах крови, туловище еле шевелилось, покачиваясь, зато ноги двигались стремительно, как молнии, с неистовой быстротой. Становясь на цыпочки, он проделывал ими такие быстрые движения, что глаза зрителей не могли уловить их. В ногах у него была такая легкость, что казалось, он лишь слегка касался земли и, кружась, плыл по воздуху.