Легенды и сказы лесной стороны

ную, да всей стены между ними. Выкопали котлова-

ны и рвы, натесали камня белого, кирпича навозили

гора горой, заварили известь в ямах глиняных. И в

день непорочного зачатия все нижегородцы на моле-

бен высыпали. Под колокольный звон из церквей ико-

ны вынесли, а передом, на полотенцах льняных, бело-

снежных, икону Богородицы. Все труженики кремля,

простые люди и знатные, обнажили и склонили го-

ловы. Петро Франческо, мастер гордый и суровый, с

непокрытой головой незаметно в сторонке стоял. Ува-

жал он и народ и веру русскую, православную. Толь-

ко Джовани Татти, этот безумный Жеваный Тать, не

снимая шапчонки, среди народа важно расхаживал,

на православный обряд дивился.

Под конец моления стали нижегородцы нательные

крестики снимать и на дно котлованов бросать, что-

бы стояли башни и стены кремля веки вечные, не

поддавались вражьим осадам и приступам. Вот по-

дошла к яме Настасья Горожаночка, расстегнула на

груди пуговки, сняла с шейки крестик золотенький и

в котлован бросила. Тут откуда-то Жеваный Тать под-

вернулся, как угорь начал вокруг девки увиваться,

обнимать, да под расстегнутую кофту заглядывать.

Гляди того, целовать-миловать при народе начнет.

Оторопела было Горожаночка, но скоро образумилась

и наотмашь охальника по роже ладошкой ударила.

Попятился от нее Джовани Татти да в яму и свалил-

ся, озорник заморский, на смех всему миру нижего-

родскому. Свалился, а выбраться не может, злит-

ся и ругается по-иноземному: «О, Мадонна путана!»

Все видел и слышал Данило Волховец, и не стер-

пело сердце его. Подскочил он к яме, за руку Жева-

ного вытащил да тут же, не откладывая, ударил того

по одной щеке, потом по другой, поучая уму да раз-

уму: «По-вашему она путана, да по-нашему матерь

честная!» Стыдно стало Татти, что при народе по ще-

кам бьют, и за шпагу схватился. Но Данила его за

руки ловко поймал и, когда шпага вывалилась, в

охапку супротивника сгреб. И тут от боли нестерпи-

мой охнул новгородец, но приподнял злодея-тальяш-

ку и в яму с кипящей известью бросил. А сам, как

дуб подрубленный, медленно к земле склонился. Под-

бежали к яме люди — Джовани Татти вытаскивать,

да нескоро достали. А Данила без дыхания лежал*

с заморским ножом в подреберье.

Затужили, загоревали нижегородцы, заголосили,

запричитали бабы. Настасья Горожаночка в сторонке

стояла и платок свой в горячих слезах молча купала.

Потускнел лицом главный мастер Петро Франческо.

Жалел он земляка своего, Татти шалопутного, а еще

больше печалился о русском мастере Даниле Волхов-

це. Поговорили они с воеводой и распорядились, что-

бы обоих смертоубийц в подбашенных котлованах за-

хоронили.

Невесело разошелся с молебна народ нижегород-

ский. Недобрая примета при закладке башен получи-

лась. Не устоять долго стенам кремля, что близко к

Волге спускаются. Неохотно и каменщики за известь

брались, в которой безбожный тальяшка сварился^

Ватага Данилы Волховца молча работала, воздвигая

башню-памятник над могилой своего товарища. Весь

белый камень с берега Волги своими руками перено-

сили, известь по-своему в яме замесили и трудились

неистово, не жалея себя.

С каждым днем и часом прибывала, росла у Вол-

ги величавая суровая башня. Все остатки белого кам~

ня на нее израсходовали, и прозвал ее народ Белока-

менной. А на полдень от нее, из кирпича кроваво-ба-

гряного другая башня росла, Зачатьевская. Под ней

богохульник и хвастун тальяшка Тать лежал. Живые

же люди, как муравушки, на стены карабкались, кир-

пичи, камни, известь тащили, стены лепили с верой

великой, что простоят они веки вечные, никаким сти-

хиям и бедам непокорные.

А Настасья Горожаночка не забывала своего Да-

нилу Волховца, не затухала в ее сердце любовь к не-

му и ненависть к злодею Джовани Татти. Из года в

год, в погоду и непогодь, каждый вечер она на откос

выходила, к башне Белокаменной, и негромко свою

песню пела. Налетавший с Волги ветер обнимал крем-

левские стены, сердито гудел в бойницах, трепал по-

лушалок и косы Горожаночки, но не успевал осушать

ее слезы, не заглушал песни:

Горы хмурые, высокие,

Воды хладные, глубокие,

Сдвиньте к Волге стены тяжкие,

Что сокрыли ясна сокола!

Волга, реченька могучая,

Проложи русло под кручами,

Размечи струею быстрою

Прах злодея ненавистного!

И Волга, и Дятловы горы слушали ту песню, но

молчали. Молчали до поры до времени, как судьба

неисповедимая, что всю правду жизни знает, да не

скоро сказывает. Спустя много лет, словно исполняя

волю Горожаночки, подточили подземные воды склон

торы вместе с крепостью и башней Зачатия, чтобы

сползли они к Волге оползнем. А башню Белокамен-

ную не тронули, оставили памятником над могилой

мастера, сложившего крепость нижегородскую.

Подбросили к воро-

там Зачатьевской обители младенца. Ночью с Волги

холодом потянуло, озябло дитя и расплакалось. Услы-