Лёхин с Шишиком на плече

— А что за зверюги там были? Узнали?

— Какое там узнать. — Елисей махнул рукой, а Никодим торопливо закивал бороденкой. — Нас ведь, народу нечеловеческого, многообразно, каждого ль упомнишь? Только того, кто рядышком живет. Ты вот, Алексей Григорьич, отличишь африканца от австралийца, как они встанут перед тобой в одежках своего народа? Вот то-то и оно.

— Согласен. Но по той же одежке я скажу, что оба товарища не европейцы. Неужели этих зверюг даже в общих чертах вы не можете охарактеризовать? Ну хоть какие-то предположения есть?

— Предположения есть, Шишик же смотрел. Только все наши предположения коту под хвост пойдут, ежели мы главного о них не разузнаем.

— Давайте, что есть.

— Зверюги, как ты их обозвал, точно пришлые. Если б я только ту видел, которая телесная, решил бы, что из наших, земных. Но другая, воздушная, уж темнеть от будущей телесности начинает, а потому и видно, что пришли они из другого мира. Тут я с Саввой, привидением из подвального ресторана, согласен. Вы видели человека и четырех зверюг. Пока зверюги были воздушные, они питались привидениями. Чуть начали материализоваться, дошло дело до убийства. Помнишь, как та хрустела костями? А ведь еще почти прозрачная…

Лехин содрогнулся. Еще бы такое забыть.

— А что человек? Конечно, он был далеко. Наверное, даже Шишик ничего не разглядел.

— Разглядел-разглядел. С человеком дело плохо. Душа у него застряла между двумя мирами.

— Да?.. Этого я все равно не понимаю. Объясните популярно, как младенцу, что это значит и почему это плохо, может, пойму ваше беспокойство.

Домовые насупились друг на друга, и Лехину показалось, что они ведут тайный разговор без слов. Может, уговариваются, что сказать человеку, что — нет; а может, попытаются придумать объяснение попроще, чтобы младенец Лехин понял. Только самому Лехину внезапно стало холодно, да что там холодно — зябко до дрожи. Он встал, прошелся по комнате, даже подумал мельком, не надеть ли вместо тенниски рубаху, но джинсовая, любимая, со вчерашней ночи валялась среди грязных вещей, дожидаясь стирки, там еще пуговицы пришить надо, что-то другое лень было искать. Он снова сел на кровать, накинул на плечи одеяло и съежился под ним, обиженно глядя в окно: там царствовал, на удивление в этом году, роскошный август — жаркий и решительно солнечный.

— Так вот, Алексей Григорьевич, насчет того человека, — торжественно заговорил Елисей, — ежели по-простому, он и не мертвый, и не живой…

Джучи, бессовестно дрыхнувший за спиной хозяина, резко вскочил, зарычал и вздыбился на дверь. Стена справа от двери вдруг застрочила пулеметной очередью, плюясь бешено влетающими в комнату привидениями. Встрепанное нечто, в котором Лехин с трудом узнал Дормидонта Силыча, срывающимся голосом вскричало:

— Алексей Григорьич! Спасай соседа своего! Ибо смерть ему грозит! Страшная!

— Где он?

— На лестнице у твоего порога!

В первую секунду Лехин решил, что Федька Кривой с утра пораньше, вместо опохмелки, снова нашел, где надраться; внутреннему взгляду представилось, как сосед ползет по лестнице, с которой вот — вот сверзится. Но не успел Лехин схватиться за ручку входной двери, как сердце набатно и холодно забухало в груди от дружного вопля призраков:

— Куда без меча?!

18.

Только на бегу, затягивая ремни, Лехин понял, какой страх прозвучал в крике привидений. Этот страх взвинтил его до жуткого напряжения внутри и почему-то расслабил в движении, в ремни поэтому он почти нырнул, а не стал суматошно выдирать меч из ножен. Именно страх выбросил его из квартиры и с крутого виража вокруг лифта вынес на лестницу.

— О-о, сосе-эд!..

Федьку разнесло основательно: он стоял внизу, на предпоследней ступеньке, одной рукой упершись в стену, другой вцепившись в перила; стоял, набычившись вперед, словно лыжник, летящий с трамплина, но летящий странно — раскорякой, по-лягушачьи.

Лехина его явление просто оглушило, он успел представить сотню картин, в половине которых ночные зверюги Федькой уже вовсю закусывают. А тут на тебе: мутные глазенки счастливо закатываются, опухшее лицо озарено пьянейшей ухмылкой.

— Сы-сед!

Из-за лифта вылетело туманное облако (перистое) и, срываясь, вновь завопило:

— Тащи его в квартиру! Бога ради, скорее, Алексей Григорьич! Скорее!!

"Что происходит?! Что за черт?!"

Неуверенно сбежав по лестнице и отодрав левую руку Федьки от перил, Лехин машинально глянул на нижнюю лестницу. Через секунду пьяный сосед недоуменно бурчал что-то в живот Лехина, потому как Лехин свалил его кулем на собственное плечо и заторопился наверх.

Те двое на лестнице. Они подняли глаза на Лехина, и участь Федьки была решена. Неизвестно с чего, но Лехин твердо уверился, что эти двое убьют любого на своем пути.

Почудилось или шаги внизу и в самом деле зачастили?

Федька хоть и небольшого росточка мужичонка, оказался, как всегда, на удивление, тяжелым ("Второй раз за сутки тащу!" — мрачно вспомнил Лехин), как мешок с песком. Придерживая его, чтоб не сползал на сторону, Лехин свернул за лифт и отметил: неизвестные изо всех сил скачут по лестнице. Еще пара прыжков — и они будут у дверей лифта.

Подстегивающие вопли привидений так разогнали Лехина, что он влетел в квартиру, забыв закрыть двери. Домовые не забыли, ждали наготове: Елисей хлопнул металлической дверью, а шустрый Никодим подпрыгнул вверх — прикрутить замок и грохнуть маленьким засовом. Спрыгнул, чудом увернувшись от второй, деревянной двери, которую толкал Елисей на пару с Шишиком. Остальные Шишики сидели на полке над вешалкой и переживали, что не могут помочь: Джучи бдительно следил за порядком в доме ("Чужих не пущать!").

Между тем Лехин свалил недовольно хрюкнувшего Федьку на коврик и осведомился в воздух:

— И что дальше?

— Привел к себе — похмеляй! — обрадовался Федька, выделив для себя главное на сейчас, и сделал решительную попытку встать. К его счастью, ноги почти не держали, а то у Лехина немедленно зачесались кулаки одним ударом вырубить на время соседа. Где уж тому знать, что он невольно ограничил свободу своего "гостеприимного" хозяина.

В железную дверь громыхнули так, что зазвенело по всему подъезду. Сосед откликнулся на грохот витиеватей фразой, в которой если и были здоровые, нормальные слова, то заплетающийся язык превратил их в нечто неудобоваримое.

— В комнату его, — предложил Елисей, — здесь мешать будет. Позовем Прокла. Пусть возится со своим хозяином.

В дверь опять загрохотали — теперь уже чаще, отчего Федька жалобно и болезненно скривился и обнял голову ладонями со вздувшимися жилами. Лехин со вздохом подхватил его под мышки и втащил в зал: времени поднять Федьку не было, и виски у самого начинали ныть от безостановочного грохота. Домовые приплясывали на диване — "давай, мол, сюда, хозяин!" На диван Лехин уложил соседа скрепя сердце. Вещь-то куплена недавно, не дай Бог, Федька попортит. Уловив его сомнения, Елисей кивнул на потолок.

— Ничего, сейчас Шишики Прокла приведут да усыпят соседа. Они на это мастера. Ты только Джучи сюда не пускай. У кота ведь свои соображения, кому тут можно сидеть…

В прихожей Лехин сморщился и обратился к привидениям:

— Сделайте же что-нибудь! Вы же умеете на время входить в человека! Образумьте их, уведите куда подальше! И вообще… Кто это? Почему они так на Федьку взъелись?

— Федька-то им только по дороге попался бы… Как говорится, заодно уж. Шли-то они к тебе, Алексей Григорьич.