Лекарь Империи 6

— И наконец, пятое — поражение периферических нервов, — я добил последним аргументом. — Его жалобы на «дикую усталость» и слабость. Это не просто астения. Уверен, если мы проведем электронейромиографию, то обнаружим множественный мононеврит. Еще один хрестоматийный признак этого заболевания.

Я вытащил из истории болезни, что лежала наверху стопки с документами, анализ крови, тот самый, что стал вишенкой на торте.

— И шестое, — я постучал по нему пальцем. — Эозинофилия. Посмотрите, двадцать процентов эозинофилов при норме до пяти. Это не просто аллергическая реакция. Это системный пожар, бушующий во всем его организме.

Я сел и откинулся на спинку стула, сделав последнюю, решающую паузу, и закончил:

— Все шесть диагностических критериев налицо. Совпадение стопроцентное. Тут не может быть двух мнений.

А еще гранулемы в легких и носовых пазухах, которые нашел Фырк, и которые являются прямым гистологическим подтверждением диагноза. Но этот козырь я, пожалуй, оставлю при себе. Им и клинической картины должно хватить с головой.

В кабинете повисла тишина.

Шаповалов и Артем молча переваривали информацию. Я видел, как они снова и снова пробегают глазами по анализам, сопоставляя их с моими словами.

На их лицах скепсис медленно, но верно сменялся сначала глубоким удивлением, а затем — неохотным, почти вынужденным признанием моей правоты.

— Черт… — наконец пробормотал Шаповалов, откладывая бумаги. — А ведь и правда… все сходится. Как по учебнику. Невероятно.

Артем, как всегда, мыслил с точки зрения практика.

— Но если это так… то вся наша предыдущая терапия была бессмысленной. Гормоны в одиночку тут не справятся. Нам нужны цитостатики? Жесткая иммуносупрессия?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде больше не было сомнений — только вопрос «что дальше?». Я одержал интеллектуальную победу. Теперь нужно было переходить к действиям.

— Именно, — кивнул я. — Нам нужна тяжелая артиллерия. Цитостатики, плазмаферез для очистки крови от аутоантител. И начинать нужно немедленно. Завтра утром он должен быть в сознании.

Артем задумчиво пролистывал стопку анализов, его лоб прорезала глубокая складка.

— Но для стопроцентного подтверждения нужна биопсия, — произнес он, наконец. — Почки или легкого. И лечение… Илья, это же цитостатики. Тяжелая химия. Циклофосфамид, азатиоприн… Мы убьем его иммунитет к чертовой матери.

Я не мог с ним не согласиться.

Артем прав. Это не витаминки.

Это тяжелая артиллерия, которая бьет по площадям, без разбора уничтожая и взбесившиеся иммунные клетки, и здоровые, делящиеся.

Риск сепсиса, оппортунистических инфекций, да чего угодно, взлетает до небес. Но альтернатива — мучительная смерть от тотального васкулита в течение нескольких недель. Выбор, как по мне, очевиден.

— Именно, — кивнул я. — Плюс пульс-терапия кортикостероидами для подавления острого воспаления. Но есть проблема. Пока мы будем ждать результаты биопсии — а это минимум три дня в лучшем случае, с учетом нашей лаборатории — этот системный пожар может вызвать необратимые повреждения. Инсульт из-за васкулита сосудов мозга. Инфаркт миокарда. Перфорация стенки кишечника с массивным кровотечением. Отказ надпочечников. Что угодно. Мы играем в русскую рулетку, где в барабане пять патронов из шести.

— И что ты предлагаешь? — Шаповалов сцепил пальцы в замок, его взгляд стал жестким и внимательным.

Сейчас. Сейчас будет самое сложное.

Не просто предложить агрессивное лечение, а предложить чистое, концентрированное безумие с точки зрения любого нормального лекаря.

— Начать лечение немедленно. Сегодня ночью. А чтобы защитить его нервную систему от дальнейшей атаки и стабилизировать клеточные мембраны, я хочу использовать «Эгиду-семь».

В кабинете повисла звенящая тишина.

Она была настолько плотной, что я услышал, как пластиковая ручка, выпав из ослабевших пальцев Артема, со стуком ударилась об пол. Шаповалов, до этого сидевший ссутулившись, медленно выпрямился, его лицо окаменело.

— «Эгиду»? — переспросил он так тихо, что это прозвучало громче крика. — Разумовский, ты предлагаешь использовать алхимический нейроблокатор четвертого порядка? Это же почти боевое заклинание, запечатанное в ампулу! Его используют в редких случаях!

Он знает. Конечно, он знает.

Мастер старой школы, он наверняка читал о нем в закрытых отчетах Гильдии. Он прекрасно понимает, что именно я предлагаю.

— Верно, — подтвердил я, не отводя взгляда.

— Зачем такие крайности? — Шаповалов нахмурился, в его голосе прозвучало откровенное недоумение. — Пациент медикаментозно успокоен. Он стабилен. Мы никуда не спешим.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел ему прямо в глаза, переводя разговор из плоскости медицины в плоскость политики и… справедливости.

— Мы-то не спешим. А вот полиция — очень даже. Капитан Громов ждет признательные показания. Без них все наше дело по Ашоту развалится.

Шаповалов несколько секунд молчал, сопоставляя факты.

— И при чем тут «Эгида»?

На моем лице появилась холодная, хищная усмешка.

— Побочный эффект, Мастер Шаповалов, хоть и выглядит жутко, но он полностью контролируемый и обратимый, — детально и хладнокровно объяснил я, видя, что они готовы слушать. — Препарат действует ровно восемь часов, плюс-минус тридцать минут, потом метаболизируется печенью и выводится без последствий.

Шаповалов смотрел на меня, не мигая, и я видел, как в его умных, усталых глазах медленно складывается мозаика. В них разгоралось шокированное понимание.

— Ты хочешь… — начал он, но осекся.

— Я хочу стабилизировать его центральную нервную систему перед началом агрессивной иммуносупрессивной терапии, — закончил я его мысль, формулируя ее в рамках безупречного медицинского протокола. — А тот факт, что в процессе этой стабилизации он окажется в состоянии полной беспомощности и будет вынужден выслушать некоторые неприятные для себя вещи, — это всего лишь… терапевтический аспект. Полностью легальный и медицински обоснованный рычаг давления.

— Ого! — мысленно присвистнул Фырк. — Двуногий, да ты не просто лекарь, ты стратег уровня «Бог»! Использовать побочку как инструмент для допроса под видом лечения — это же гениально! Цинично, но гениально!

Шаповалов молчал долгих десять секунд, обдумывая услышанное. На его лице отражалась целая гамма эмоций: шок, недоверие, затем мрачное, почти брезгливое уважение.

— Нормально, — наконец выдохнул он. — На грани. Но нормально. С точки зрения здоровья мы ему не вредим, а то что он немного испугается, так ему это даже на пользу пойдет. Вон какой переполох его люди в больнице устроили.