Лекарь Империи 6

— Через неделю будет транспортабелен, — сообщил я Громову, не глядя на Мкртчяна. — У него ранний послеоперационный период, плюс необходимо закончить курс лечения основного заболевания. Раньше нельзя, швы могут разойтись.

— Ты… ты меня обманул… — едва ворочая губами, прошептал Мкртчян, глядя на меня с бессильной ненавистью.

Обманул?

Я встретил его взгляд. Ну вот так. Я просто использовал правду как скальпель. А ты оказался опухолью, которую нужно было удалить.

Громов проигнорировал его реплику, словно ее и не было. Он склонился чуть ниже, чтобы Мкртчян хорошо его слышал, и произнес приговор.

— Вашего признания и показаний потерпевшего, — он едва заметно кивнул в сторону койки Ашота, — будет более чем достаточно для обвинительного приговора. Учитывая ваш послужной список, рассчитывайте лет на двадцать строгого режима. Если повезет. Ваших подельников тоже арестуют. У входа в палату будет дежурить охрана. Можете начинать наслаждаться заключением.

Они вышли. Дверь за Громовым и его сержантом тихо щелкнула, отрезая меня от мира закона и протокола. Я остался наедине с Мкртчяном, в пространстве, где действовали только мои правила.

Действие лекарства снова набирало силу. Его губы уже еле шевелились, последние остатки контроля утекали, как песок сквозь пальцы. Он бы и хотел вымолвить проклятие, угрозу, хоть что-то, но из горла вырывался лишь бессильный хрип.

Я смотрел на него. На его глаза, полные бессильной ярости.

— Кстати, о вашей болезни, — сказал я, возвращаясь к кровати. Мой голос был спокойным, почти лекторским. — Синдром Черджа-Стросс требует пожизненной, агрессивной терапии. Без лечения — мучительная смерть в течение года. С лечением можете прожить еще лет тридцать. И я, как и обещал, начал ваше лечение. Немедленно.

Я сделал паузу, давая ему осознать мои слова.

— Собственно говоря, — продолжил я. — То, что вас парализовало, — это не осложнение болезни. Это прямое действие очень эффективного лекарства, стабилизированного магией. «Эгиды-семь». У него есть такая побочка, да. Ну, вы теперь сами понимаете, почему ее в общей практике не применяют. Но у вас особых вариантов не было. Если вы конечно хотите жить.

Я видел, как в его глазах ненависть на мгновение сменилась шоком, а затем — новым, еще более глубоким ужасом. Он понял, что его паралич был не случайностью, а частью продуманного плана.

— Так что я чист, — я развел руками. — Перед вами, перед своей совестью и перед клятвой целителя. Я начал спасать вашу жизнь с первой же минуты. Ну а то, что не сразу рассказал вам обо всех нюансах… так и вы, Артур Мкртчян, не самый правдивый человек в этом мире. Есть такой закон, вы должны знать. Все, что ты делаешь, всегда к тебе возвращается. Иногда — в виде бумеранга. А иногда — в виде лекаря с ампулой «Эгиды».

Я подошел к его кровати и наклонился так, чтобы он хорошо видел мое лицо.

— А, и да. Еще одна мелочь. Я специально распорядился, чтобы вашу кровать поставили именно так. Чтобы вы лежали и смотрели на деяния рук своих. На Ашота. Может, хоть что-то у вас в голове и щелкнет, пока будете лицезреть поломанного вами человека. Хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.

Я выпрямился. Его губы окончательно замерли. Паралич снова вступил в свои права. Он был заперт.

— Подумайте об этом. У вас есть следующие восемь часов. Потом организм привыкнет к лекарству и паралич пойдет на убыль.

Я развернулся и вышел в коридор, плотно притворив за собой дверь.

За спиной остался человек, запертый в тишине со своими демонами и своей жертвой. Я не чувствовал ни триумфа, ни злорадства. Только холодную пустоту. Справедливость свершилась. Но цена за нее оказалась неожиданно высокой.

В коридоре, прислонившись к стене, меня ждал Громов.

— Спасибо, лекарь, — сказал он, когда я подошел. В его голосе не было ни удивления, ни осуждения. Только усталая деловитость человека, привыкшего к грязной работе. — Вы нам очень помогли.

— Надеюсь, этого хватит для суда? — спросил я прямо. — Его люди хвастались, что вся полиция в этом городе у них куплена.

Громов криво усмехнулся.

— Многие куплены. Но не все. У меня есть прямой выход на полковника Нестерова, начальника областного управления во Владимире. Старый служака, из тех, кого уже не покупают и не запугивают. Кристально честный. Я передам дело напрямую ему, минуя все это наше продажное среднее звено.

Значит, даже в этой прогнившей системе есть островки честности. И Громов — один из них. Или, по крайней-мере, он хочет, чтобы я так думал.

— Вы так уверены в Нестерове? — я задал вопрос, который висел в воздухе.

— В нем уверен, — Громов усмехнулся уже по-настоящему, но в этой усмешке не было веселья. — Он скорее себя на органы продаст. У него сын погиб от рук таких же вот отморозков десять лет назад. С тех пор он их всех лютой, личной ненавистью ненавидит. Так что за это дело он вцепится зубами.

Мы пожали друг другу руки.

Крепко, как союзники, только что завершившие успешную операцию. Громов развернулся и, не оглядываясь, ушел. Я остался один, наедине с тишиной и эхом собственных поступков.

— Ну что, герой-мститель, доволен? — раздался в голове тихий, ехидный голос Фырка. — Отомстил за друга? Сломал бандита, как тростинку.

— Да, сломал. И я уверен, что теперь он не отвертится, — мысленно ответил я, глядя на закрытую дверь палаты. — Только вот Ашоту это никак не поможет. Он все так же не может говорить. Его жизнь все так же сломана.

— Это нормально, двуногий. Наказание злодея не лечит раны жертвы. Оно просто ставит точку. А вот справедливость… она дает надежду, что такое больше не повторится.

— А это была справедливость, — твердо сказал я.

— По мне — так вполне, — философски заметил Фырк. — Он избил твоего друга физически, ты избил его психологически. Око за око. Он лишил Ашота голоса, ты запер его в теле без голоса и движения. Зуб за зуб. Очень справедливо'.

Я медленно пошел по коридору, прочь от палаты.

Справедливость восторжествовала. Мкртчян сядет надолго. Ашот, вероятно, получит какую-то компенсацию, которая, конечно, не вернет ему здоровье. Арсен и его пацаны, скорее всего, тоже загремят за решетку как исполнители. Если Нестеров действительно честен ему и осаду больницы еще припомнят.