Лекарь-воин, или одна душа, два тела

С отцом Павлом в монастырь из села мы ехали на лошадке неспеша пять дней. Сейчас я решил повторить этот путь в пешем порядке за четыре. Поклажи у меня немного. В заплечном мешке, сшитом мной самим наподобие армейского ранца, находятся: чистая одежда, вернее два комплекта одежды городского жителя — выходная и повседневная; два комплекта нательного белья, в виде обычных штанов, только из тонкой материи, с длиной штанин до колени и рубахи без рукавов; пара сапог, замотанная в холстину, чтобы краской не испачкать содержимое вещмешка. Также я упаковал в самодельный ранец серое одеяло и пару отрезов холстины, заменяющих мне полотенца. Естественно, упаковал подарки от Герасима и Клавдии Ермолаевны. Имелись у меня с собой и продукты: сало, сушеное мясо, копченая колбаска колечками, орехи, лук, каравай хлеба, из расчета на четверо суток. Кой-какая крупка для походной каши — Клавдия Ермолаевна настояла, вот добрейшей души человек! Котелок, флягу и тряпицу с травами, заменяющими мне чай, приторочил к ранцу снаружи ремнями. На самом дне ранца в кожаном кошеле находилась основная моя ценность: двенадцать серебряных рублей, которые удалось скопить за время пребывания в монастыре, вернее заработал в Мироновке. Надо отметить, что кошель я завернул в два шерстяных платка, это подарки маме и сестре. В ранец засунул саблю в ножнах, рукоятью вверх — на поясе она будет мешать мне бежать или идти, а так в случае необходимости, я смогу ее быстро выхватить. Удобно так ее разместил, почти как какой-то ниндзя, предварительно потренировавшись выхватывать ее из-за спины со свистом резким движением руки. Висевший на узком кожаном поясе обеденный нож в деревянных ножнах мне совершенно не мешал. Конечно, это я по доброте и беззлобности души своей определяю свой нож как обеденный. На самом деле изготовлен этот нож в двух экземплярах — первый я подарил Герасиму. Еще раз описывать его не буду. Близнецы они — ножи наши. По моему эскизу сработаны, по подобию моего любимого земного охотничьего ножа.

Сабля у меня непростая, именная, указано на ней мое имя. Ее мне в Мироновке кузнец из лучшего железа отковал, говорил, что девять тонких прутков из особого металла между собой скрутил, и хитрым способом сварил меж собой, отковал и закалил. Когда мне передавал саблю, заверил, что она не сломается и не скоро затупится. Качество работы продемонстрировал снятием стружки с куска железа. Ножны у сабли были деревянными, обтянутые коричневой кожей. Взяв в руки саблю, я удивился ее исключительному балансу. Помахал ей минут десять, перерубил несколько довольно толстых веток. Поблагодарил кузнеца за работу. Вообще-то это кузнец меня благодарил за лечение единственного сына.

Десятилетний Сидор помогал деду бортничать. Залез в лесу на дерево, проверять очередную борть, и неудачно свалился, повредил ступню правой ноги. Пару дней полежал Сидор дома. Нога сильно распухла, ходить самостоятельно он не мог, но родитель надеялся, что вскоре все пройдет. Благо, жена кузнеца — баба с головой, прибежала к нам лечебницу, и со слезами просила навестить ее сына. Я, увидев ногу Сидора первый раз, грешным делом, подумал, что ступню доведется отнимать, очень ужасно она выглядела, как бы гангрена не приключилась. Все обошлось. Ступню я вправил, а потом, следуя указаниям Клавдии Ермолаевны, разными примочками снял воспаление. Спустя три недели сын кузнеца ходил нормально, правда, пока еще с тугой повязкой на ноге, на первое время — до полного выздоровления. Пришлось также научить Сидора накладывать повязку самостоятельно. А после — пусть бегает на здоровье.

Темп движения мною был выбран средний, зачем насиловать свой организм. Какое-то время бежал трусцой, затем пару часов шел, и снова бежал. Да, я тренирован, да, молод и полон сил, но и дорога у меня длинная, проходящая по безлюдным местам среди лесов. Я не слышал, чтобы разбойники здесь появлялись, но и зверья лесного достаточно будет. Кстати, мой знакомец, волк Акела, до сих пор жив, так и остался жить вблизи избы Клавдии Ермолаевны, не прибился ни к одной из стай. Выпущенные мной на свободу волчата ушли, и долгое время о себе не напоминали. А позапрошлой зимой, особенно холодной и снежной, в гости к Клавдии Ермолаевне пожаловала огромная стая волков, и, как полагает наставница, вожаком стаи был знакомый нам волчонок, ставший матерым волком. Клавдия Ермолаевна дала возможность стае разместиться в сарае, только Акела имел привилегию в морозные ночи спать в сенях. Стая Акелу не трогала, вела себя так, как будто старого волка нет поблизости. И хорошо. Ведь он проявил необычайную для волка храбрость, обратился за помощью к человеку, отдал своих новорожденных волчат в мои руки для спасения их от голодной смерти — молоко-то их погибшей матери на коровье могли заменить только люди, чем они и были спасены. Заслужил Акела уважение и спокойную старость.

За первый день я преодолел около тридцати верст — не так, чтобы много, но порядочно. Ушел с дороги в дремучий лес, и чисто случайно набрел на небольшую тихую полянку, средь векового замшелого бурелома, в небольшой такой впадинке, куда не долетало птичье пение — только журчал ручей. Отлично, будет, где обмыть с тела грязь и пот, а также набрать воды для вечернего чая, да и кашки неплохо было бы сварить — проголодался-то я нешуточно после такого марш-броска. Хорошо, что на этой полянке не останавливаются путники, а то можно случайно вляпаться в остатки жизнедеятельности человека.

Развел небольшой костерок, заварил себе травы с шиповником, полезный отвар получился, и организм очищает, и витаминами насыщает — перелил его в кружку. Просто жевать кусок сушеного мяса с хлебом не захотел, сварил себе негустую пшеничную кашу, и мясо хорошо разварилось, стало мягким. Куда торопиться? В пути хорошая еда, не сухомятка, приобретает особое значение. Хлеб не успел зачерстветь, еще вкусно пахнет дымком, и просто тает во рту. Вот спустя несколько дней, грызть его станет труднее и тогда я поберегу зубы — что-то здесь нигде стоматологов не видно, даже знакомый кардиохирург не поможет! Закончив ужинать, стал выбирать место для ночлега. Забираться на шершавую просмоленную сосну мне не хотелось — вымажусь, потом замучаюсь одежду отстирывать, скипидару-то какого-нибудь я с собой не захватил, и так мешок за плечами внушительных размеров. Спать в лесу на земле, где бродят дикие клыкастые звери, вышедшие поискать себе кого-то на поздний ужин, не обезопасив себя, тоже верх безрассудства. Пришлось почти до темна ладить простенькие рогатки и таскать сушняк для костра, чтобы он горел всю ночь. Нарубил саблей приличный ворох сосновых веток, заодно приучая свою руку к ее эфесу, устроил себе уютное ложе, бросив поверх них одеяло. Подложив под голову ранец вместо пуховой подушки, уснул в момент, одурманенный хвойным запахом.

Проснулся с первыми лучами солнца. Осмотрелся — красотища, тишина, а запах…Неземная красота, действительно — неземная… В голове никаких забот. Сладко потянувшись, сделал несколько различных гимнастических движений, завершившихся ударами по воображаемому противнику. Вот и бодрости добавилось, остатки сна потекли вниз по течению ручейка, в котором я с удовольствием умылся, радостно покряхтывая и ухая от чистейшей и весьма бодрящей водички. Солнце низко еще, с трудом продирается сквозь окружающий мою стоянку с одной из ее сторон непроходимый бурелом, который привлек меня еще вчера в целях обеспечения личной безопасности. Удивительно — всю ночь комары меня не доставали своим вниманием, проклятые кровососы. А сейчас появились откуда ни возьмись, уже позавтракали моей молодецкой кровушкой. Наверное, и этих вампиров отгонял дымок костра. Умылся, и провел утреннюю разминку, помахал от души саблей, рубя воображаемых противников. Затем помылся в ручье, позавтракал разогретым остатком каши с сушеным мясом и попил витаминного чаю. Собрав пожитки, залил кострище водой — нечего тут пожары разводить. Благополучно аккуратно выбрался на дорогу — ноги тоже, как и зубы, беречь потребно, и побежал трусцой: мне до Заречья еще бежать и бежать.

Два дня моё путешествие и ночевки были спокойными и беззаботным. Я, шагая средь высоких деревьев, средь расколотых молниями подгоревших стволов и корявых, вывороченных бурями змеевидных корней, строил, насколько это было возможно, планы на будущее, в основном по различным мужским работам в родительском доме — не сомневался, что все требует приложения моих рук, долго меня дома не было, а отца и вовсе не помню — значит и до моего появления никто гвоздя не вбивал.

На третий день, ближе к полудню — солнце добралось почти до зенита — повстречал людей. Ну, как, людей — конечно, голова — два уха у каждого субъекта, но закоренело маргинального облика. Таких типов людьми, в известном понимании слова, язык назвать не поворачивался — просто набор человеческих конечностей на туловищах.

Трое невысоких и довольно тощих мужиков, со спутанными бородами и сто лет немытыми волосами с дубинами в руках почти в рост каждого из них, в заношенных и грязных крестьянских одеждах, покачиваясь, перегородили мне дорогу. Их заросшие какими-то косматыми кудлами, лица не светились добротой к ближнему и не были обезображены интеллектом. Выражение их лиц более, чем красноречиво, передавало истинное богатое внутреннее бескорыстное содержание встретившихся мне на сказочной лесной тропинке организмов. «Не иначе, как разбойнички мне повстречались» — промелькнула в голове единственно верная мысль. Интересно, по каким таким внешним признакам моя ученая голова пришла к такой безрадостной мысли? Нет, я не испугался, просто не ожидал встретить людей, ведь до обжитых мест, если меня не подводит память, еще день пути.

Ночью от зверья защиту строил, ходил — озирался, был настороже, а надо было еще и для таких путников какие-то сигналочки поставить. А ведь могли они меня ночью по-тихому, того — этого, уделать, прямиком опять к деду на суд, не выполнив предназначение, не использовав второй шанс для ратных дел. Учту обязательно сие неприятное обстоятельство. А мои ратные подвиги, похоже, сейчас начнутся по полной программе, у меня даже руки зачесались. Но я пока спокойно молча стоял и ждал от этих добрых людей добрых речей о сборе пожертвований для бедных детей. Вдруг их внешность обманчива — это ведь встречают по одежке — мало ли что у них приключилось, а провожают-то, как известно, по уму. Может и эти сейчас спросят у меня как пройти в библиотеку, а в руках у них и вовсе посохи для мучительного преодоления дальних нехоженых троп в просветительских целях. Вот в долгом пути и пообносились да завшивели, с кем не бывает.

Ждал я молча, как же они ко мне обратятся, с какой благородной целью? Мол, извини светлоликий отрок, прости нас великодушно, мил человек, не корысти ради оказались мы здесь, в столь дремучем лесу, населенными кровожадными зверями, а токмо волею великой жажды познаний, пославшей нас сюда в поисках смысла жизни, будь так добр, пожалуйста, окажи любезность и милость великую, позволь тебя, так, слегка ненавязчиво, спросить в этот ранний прекрасный утренний час росы, под пение волшебных птиц удачи, если ты не возражаешь против такой деликатной постановки вопроса: как нам, уставшим мирным путникам побыстрее пройти в читальный зал ближай….