Лекарка поневоле и 25 плохих примет

Я вздрогнула всем телом, потому что гостей не ждала. Мне бы сначала в воспоминаниях разобраться и хоть какую-то стратегию поведения придумать, но стучали так настырно, что пришлось открывать.

На пороге нетерпеливо раскачивался с пяток на носки староста деревни — кряжистый, пожилой мужик с бойким взглядом глубоко посаженных чёрных глаз и крайне скверным характером.

— Ланка, дело есть, — без приветствий и экивоков начал он. — Прыгай в телегу, посмотришь Мигну. Чёт нездоровится ей, весь день охала да пузо трогала. Кабы не вышло чего… Да чего замерла-то? Поторапливайся!

Зычный голос разнёсся по дому и взбудоражил засушенные пучки трав под крышей. Я чуть наклонила голову, изучая собеседника и пытаясь вычленить из памяти Ланы хоть что-то…

Хорошо с языком проблем не возникло — мужика я прекрасно понимала.

Идти лечить кого-либо я сейчас была категорически не готова, но старосту мои проблемы волновали примерно так же, как неурожаи в Антарктиде. Однако и отказывать было как-то неправильно. Порывшись в памяти Ланы, нашла более-менее подходящее решение.

— Тридцать арчантов, — заявила я, глядя на нахрапистого, привыкшего получать своё мужика.

— Ошалела, девка? — вскинулся он.

— Тридцать. И ещё семьдесят вы мне должны. Так что либо платите сто арчантов вперёд, либо уходите.

— Белены объелась?.. — неверяще протянул он. На смуглом креольском лице застыло выражение неверия, а обрамлённый кудрявой седеющей бородкой и усами рот аж приоткрылся. — Так то ж подруга твоя…

— Подруга? Которая вышла замуж за моего жениха и моё имя в дерьме вываляла? Та сама подруга или какая-то другая? — с невинным видом полюбопытствовала я.

Староста подавился воздухом и закашлялся. Старая Лана уже бежала бы за корзинкой со снадобьями, а я стояла на своём, упрямо глядя ему в лицо.

— Ах ты ж змеюка ночная…

— Тридцать арчантов за вызов и ещё семьдесят — долга. Пока не рассчитаетесь, я с места не сдвинусь, хоть всей семьёй пухнуть будете от красной лихоманки.

Лицо старосты налилось краской ярости, проступившей даже сквозь смуглоту.

— Да как ты смеешь?

— За свой труд деньги брать? А вот так, — подбоченилась я. — Не нравится — езжайте к другой целительнице, может, она поработает бесплатно.

Мы оба прекрасно знали, что ближайшая целительница — и по совместительству бывшая наставница Ланы — проживала в полутора часах езды на телеге, на дом выезжала только в крайних случаях и драла за такие вызовы втридорога.

— Нет у меня таких денег… — наконец выдавил староста.

Врал, конечно. Всё-то у него было, особенно деньги.

— Ну нет так нет. Пусть Мигна отвара успокоительного выпьет и спать ляжет. Авось и пронесёт, — пожала я плечами и начала закрывать дверь.

— А ежели ей плохо станет? — рявкнул староста, упираясь в створку рукой.

— Ну так вы подумайте, что вам ценнее — жизнь и здоровье дочери или сто арчантов. Дилемма непростая, так что не буду отвлекать. Адрес мой знаете, — припечатала я и заперлась изнутри на засов.

Меня разбирали одновременно возмущение чужой наглостью, недовольство Ланиной дуростью и… смех.

Я оглядела избу и принялась обдумывать своё положение.

Вернуться в свой мир я не смогу. Идя на обмен, Лана очень сильно рисковала. Вышла из тела в безвременье, куда уходили души после смерти, прекрасно понимая, что обратной дороги нет. Не такая уж и боязливая, раз решилась на подобный шаг. Или просто отчаялась до самого последнего предела?

Если бы я или кто-то другой не согласились на обмен, она бы так и осталась в мире духов навсегда. Ждала бы, наверное, пока кого-то начнут воскрешать — подобное в этом странном мире под названием Довар практиковали, но не так-то просто обогнать «родную» душу, спешащую вернуться в своё тело. Опять же, мало ли кого воскрешают — может, старуху, может, калеку, а может, младенца…

По всем параметрам я оказалась неплохим вариантом. Согласилась на обмен сама, в родном мире обеспечила пусть плохоньким, но жильём, да и работа у меня хорошая. Была. Не особо денежная, но удобная для больничных и потенциального декрета, которого не случилось. С помощью моих воспоминаний Лана разберётся и быстро освоится в мире, далёком от ограничений и запретов, которые душили её.

А сбежала она не от сладкой жизни.

В дверь снова раздался стук.

Те же лица, акт второй.

Староста стоял, сердито уперев руки в бока.

— Значит так, Ланка. Ты эти закидоны брось. Сказано тебе — иди и лечи Мигну! Нечего тут коленца выкидывать.

Я ласково ему улыбнулась:

— Семьдесят арчантов долга и тридцать приём. Начнёте меня оскорблять, подниму цену до сорока. Или пятидесяти. По настроению. А оно у меня сегодня не особо благодушное.

Повисла напряжённая пауза.

Подпоясанный расшитым кожаным ремнём, в светлой добротной рубахе, Рустек отнюдь не производил впечатления обездоленного. Не платить за работу целительницы — скорее принцип, чем вынужденная мера. Он вообще хотел выдать Лану замуж за своего среднего сына, пьющего и пропащего. Но, по мнению старосты, для полукровки и внебрачной дочери и такой — награда. Пусть у Ланы был дар, а у остальных деревенских — не было, в их глазах это делало её порченой лунопоклонницей, ведь неодарённые полуденники презирали магов.

Причины этой расовой ненависти укоренились так глубоко, что Лана о них даже не задумывалась. Она беспрекословно принимала тычки и оскорбления, потому что таков порядок вещей.

Угрюмо глядящий исподлобья Рустек явно хотел отвесить зарвавшейся лекарке затрещину, как поступил бы с любой посмевшей спорить бабой, но всё же не решался. Целительница могла ответить магией, а единственной защитой против неё полуденникам служила глухая, завистливая ненависть…

Рустек недовольно поджал губы, развернулся и ушёл, явно затаив обиду.

Пусть. Деревенским пора слезать с шеи безотказной Ланы.

Пока была жива её бабка, финансами заведовала именно она — женщина суровая, резкая и скорая на расправу. Как только бабки не стало, селяне быстро позабыли, что за снадобья и отвары нужно платить, и начали брать в долг, отдавать который нужным не считали. Удобно устроились. Лана вроде и работала много — собирала и сушила травы, изготавливала зелья, лечила, да только становилась всё беднее и беднее.

Странно это, если честно. Нелогично как-то. Деревенские относились к Лане по-настоящему плохо, что шло вразрез с элементарным здравым смыслом. Ладно бестолковые подростки — они болеют мало да и жестоки в своём пубертатном эгоизме. Но взрослые люди? Молодые матери с вечно сопливыми младенцами? Страдающие от артритов и давления старики? Они-то зачем плюют в единственный колодец?