Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
Грунтовая дорога охотно ложилась под бодрые шаги, несколько раз в особенно тёмных участках я переходила на тревожную рысь и уже на подходе к избе услышала плач.
Тонкий, жалостливый, детский.
Дрогим?
Нет, его басовитые рыдания звучали иначе. Я замерла посреди дороги, хорошо освещённой светом лун. Лучи Гесты ласково обволакивали и впитывались в кожу, оседая где-то в груди магической энергией. До полного восстановления ресурса ещё далеко, но лучше немного, чем нисколько.
Плач разбередил душу и не отпускал, топя в отчаянии и неподдельной боли.
Чертыхнувшись,
Вот так решит простая женщина пожить для себя, а кони всё скачут, а избы всё горят…
Раздосадованно выдохнув, я шагнула с дороги в лес и пошла на звук плача.
Примета третья: оставлять бельё сушиться ночью во дворе — к болезни
Не то чтобы я по жизни трусиха, но ходить по ночному лесу в одиночку — ссыкотно, даже если знаешь, какие именно растения ядовитые, а какие — не представляют опасности. Волки, то есть местные блейзы, округу вроде бы не терроризируют, но, честное слово, в Доваре такие зайцы и белки, что не волков бояться надо…
Плач то утихал, то набирал силу, протяжный и отчаянный. Чем ближе я подходила, тем сложнее становилось определить направление, звук путался между мшистыми стволами и подкрадывался сзади, сбивая с толку и обманывая.
Неужели это ловушка?
Когда под ногой неудачно хрустнула ветка, плач вдруг затих, испуганно затаившись. Пришлось ждать добрую четверть часа, пока тоска заново не разлилась по ночной тиши. К этому моменту я уже почти не боялась, а когда наконец вышла на звук, сердце сжалось от сочувствия.
Жалобно выл попавший в капкан зверёк. Судя по виду, ещё котёнок, но достаточно крупный. Заднюю лапу раздробило и зажало в металлических челюстях, и мелкий пытался высвободить её, но лишь обломал зубы и когти.
При виде меня зверёк рванул прочь, но пристёгнутый к дереву цепью капкан не пустил, и круглоухий пленник лишь причинил себе боль.
— Тихо, тихо… я помогу, — ласково проговорила я, но зверёк мало верил в благие намерения людей.
Он пытался от меня сбежать и выл от боли. Капкан гремел. Я нервно икала и старалась поскорее поймать пленника, но он лишь усугублял своё положение. Наконец цепь обмоталась вокруг ствола, а я смогла схватить несчастного больного за шкирку.
Похожий на генету-переростка зверёк размером с крупную кошку отчаянно вырывался, но когда я с третьей попытки нарисовала у него на пятнистом пузе обезболивающее заклинание, вдруг ошарашенно затих и присмирел. Вернее, присмирела.
— Ну, ти-ик-ко… ти-ик-ко, — я прижала окровавленную малышку к груди и принялась гладить, а когда она поняла, что вреда ей не причиняют и успокоилась, — попыталась разомкнуть капкан.
Не тут-то было! Какая сволочь его тут поставила?
Тонкие трубчатые косточки раздробило так, что от одного вида открытого перелома меня снова замутило.
Капкан поддался с пятой попытки, и я с ненавистью отбросила его в сторону.
С ногой у малышки было плохо. Совсем плохо.
Но я всегда хотела
завести себе кошечку, а эта явно умненькая — смотрит на меня жалобными глазками и даже не пытается оцарапать или укусить.В общем, я наспех зафиксировала перелом, влила ей в рот немного успокоительного зелья, от которого она смешно отфыркалась, и понесла находку домой. Лечить, кормить и что там ещё положено делать с кошкой, которая завела себе хозяйку.
Капкан сунула в корзинку и тоже прихватила с собой. Может, получится найти хозяина и тоже ему что-нибудь прищемить.
Хорошо, что до избушки идти было не так далеко, а Лана прекрасно знала окрестные леса. К дому мы подошли всего минут через двадцать, у меня даже спину не заломило от тяжёлой ноши.
Подойдя к избе, я положила болезную на стол во дворе и строго сказала:
— Я буду тебя лечить, а ты не дёргайся и не мешай.
Та прянула ушами, втянула воздух розовато-коричневой носопыркой и внимательно посмотрела на меня огромными небесно-синими глазами. По мордочке было видно, что досталась мне шкода шкодливая, но умная. Именно поэтому она трагично распласталась на столе, жалобно шмыгала носом и со стонами вздыхала, однако процессу лечения не мешала. На всякий случай я её осторожно парализовала ниже пояса, принесла артефактную лампу, промыла рану обеззараживающим раствором и принялась собирать то, что осталось от лапы.
Шерсть, грязь, осколки костей, свернувшаяся и свежая кровь — от их вида меня тошнило так, что дважды пришлось отходить в сторону, чтобы проблеваться и продышаться. Заодно и воды из колодца принесла.
Лапу малышке почти оторвало, но кое-как я собрала её воедино. Икая, чертыхаясь, а к концу — сердито промаргиваясь от набежавших слёз. Жалко было эту дурнину шерстистую, будет же хромать… Она себе ещё и один коготь вырвала с мясом, но тут я ничем помочь не могла — просто залечила рану. Что касается зубов — то здесь повезло, они оказались молочными. Это показала диагностика.
Я с подозрением уставилась на тушку весом килограмм пять. А ведь ей месяца два-три, если зубы ещё не поменялись… Некоторые выпали, ещё парочку она выломала, но клыки на месте. В каком возрасте у кошачьих меняются клыки? Да кто ж их, местных кошачьих, знает!
Сращивать кости Лана, оказывается, умела, правда сил на это требовалось неимоверное количество, так что к утру я израсходовала жалкие остатки сил, оба запасных накопителя и едва стояла на ногах от усталости, но всё равно смогла объединить лишь несколько крупных осколков, поэтому соорудила лангет из палочек, крепко, но не слишком туго замотала и перевязала лапу так, чтобы киса не смогла на неё наступать.
Поели мы со шкодой вместе — быстро развариваемую крупу с мясом из заготовок ещё Ланиной бабушки. Я побоялась, что без зубов моя питомица не разжуёт куски, но она миндальничать не стала и просто заглотила их целиком, смачно рыгнув в конце трапезы. Синие глазки осоловели и стали смотреть кучно, а я вздохнула и забрала её спать на печь, где по летней поре было довольно жарко — мы же готовили.
К счастью, жара не помешала уснуть.
Проснувшись спустя несколько часов, я крепко задумалась.