Лекарство для Люс

– По-моему, этот парень пришлепал к нам из другого времени.

– Что? Как?
– Кукс даже привстал на цыпочки.

– Это правда, - сказал Пьер.
– Но ради бога, скажите, какой у вас век?

Все растерянно молчали. Первым откликнулся Аристарх Георгиевич:

– Шестой век Великой эпохи.

– Скажите, э... от рождества Христова это сколько?

Монах посмотрел на Пьера с удивлением и ответил:

– Двадцать пятое столетие, семьдесят восьмой год.

– Двадцать пятое!
– закричал Пьер.
– Все-таки двадцать пятое! Боже правый, значит, машина... значит, Дятлов... мы...

– И он замолк, жадно озирая обступивших его людей.

– А откуда же вы, если не секрет?
– Аристарх Георгиевич от нетерпения переступал с ноги на ногу.

– Из двадцатого. Вот к вам...

Реджинальд Кукс присвистнул!

– Экая даль. Надо отдать вас в хорошие руки. Аристарх Георгиевич, любезный, свяжите нас с Агентством по туризму.

– Сию минуту.
– Помреж снял сверкающий шишак и, пристроив его под мышкой, крупно зашагал прочь. Все между тем сделались очень ласковыми к Пьеру. Морис де Тардье положил ему руку на плечо и говорил, что глубоко сожалеет о резких словах, сказанных им тогда на поляне. Алисия крутила пуговицу на куртке Пьера и восклицала:

– Подумать только! Ну просто не могу себе представить!

Тут снова показался Аристарх Георгиевич. С ним шел молодой человек в белой блузе и белых штанах. Он приветливо глянул на Пьера:

– Меня зовут Гектор. Мне выпала честь сопровождать дорогого и почетного гостя, многоуважаемый...

– Пьер Мерсье, - сказал Пьер.

– Многоуважаемый Пьер Мерсье. А сейчас не желаете ли отдохнуть с дороги?

Они шли по красной каменной галерее. Сквозь щели густо лезла трава. Провал слева внизу - сплошное зеленое буйство. "Джунгли какие-то", подумал Пьер.

– Такой пейзаж нынче моден, - пояснил Гектор.

Второй день этот голубоглазый красавец сопровождал Пьера повсюду.

– Скажите, я сделал ошибку? Мне не следовало прилетать?

– Нет, Пьер, вы не сделали ошибки, - ровно, дружелюбно сказал Гектор. Я представлю вас членам Совета, вашему делу дадут ход. А вы пока отдыхайте.

Показалась низкая дверь из рассохшихся досок, схваченных фигурными железными полосами. Гектор взялся за ржавое кольцо. Из открывшейся темноты пахнуло погребной сыростью.

– Прошу, - сказал Гектор.

Пьер согнулся и шагнул. Еще шаг. Брызнул свет. Большой белый мяч летал под низким синим небом. Несколько девушек бросились к ним навстречу.

– Это Пьер, - сказал Гектор.
– Он из двадцатого века.

Всеобщий вздох изумления. Но не чрезмерного, как показалось Пьеру. Одна - кареглазая, красивая - подошла ближе. Впрочем, они все были красивыми. Пьер растерянно молчал.

– Меня зовут Полина, - объявила кареглазая.
– Или просто Ина.

– А меня Елена, - сообщила смуглянка в голубой тунике.

– Пьер.

– Да, я уже знаю.

– Откуда?

– От Гектора. Он же только что вас представил.

– Ох, правда.

Его окружили, забросали вопросами.

– Вы видели когда-нибудь Пруста? А правда, что Набоков всегда жил в гостиницах? А Маяковский... Фолкнер... Бруно Травен... А Хлебников... О, Хлебников!

– Да бог с вами, - отбивался Пьер, - я многих этих имен и не слышал. Я, знаете ли, далек от литературы. Пруста, правда, читал, но видеть не мог он ведь умер, когда меня еще на свете не было. И вообще я всю жизнь, если не считать войны, прожил в одном городе, в Париже...

– Париж!
– вздохнула Полина.
– Ах, вы расскажете нам о тогдашнем Париже.
– Она тронула его за руку и произнесла с чувством: - Пьер, правду скажи мне, скажи мне правду, я должна, я хочу все знать!

Пьер испуганно отшатнулся.

– Да что вы, голубчик. Это же Превер. О нем вы слышали?

– Превер?
– обрадовался Пьер.
– Превера я знал, - добавил он тихо, но в это время другая девушка, та, что спрашивала о Маяковском, запрокинув лицо, спасенное от чрезмерной красоты слегка вздернутым носом, вдруг продекламировала:

А может, лучшая потеха

перстом Себастиана Баха

органного не тронуть эха...

– А меня больше всего интересует Станислав Лем, - сказала девушка по имени Асса.

– Кажется, я где-то слышал это имя.

– Всего лишь слышали? То, что вы говорите, ужасно.
– И она ушла.

– Ну вот, навалились на бедного путешественника, - сказал Гектор.
– А он еще не пришел в себя после темницы Жиля де Фора.

– Почему темницы?
– спросила курносая.

– Какая темница?
– подхватил хор.

– Пьер вынырнул из времени совершенно неожиданно и угодил в поле "Славное игрище в Лонгибуре". Там его приняли за лазутчика, введенного Куксом для оживления игры, и с радостным усердием водворили в подземелье.

– Какой ужас!
– прошептали девушки.

Пьеру, впрочем, показалось, что их шепот-возглас был слишком мелодичным, чтобы выражать искреннее беспокойство.

– Бедняжка, - сказала Ина.
– Вы, должно быть, очень перенервничали.

– Ничего страшного, - бодрился Пьер.
– Все было очень интересно. Пока меня не потащили на костер...

– Ах, костер! Ай, ай!
– Лица девушек выражали совершенное сочувствие.

– Ина, - сказал Гектор, - мы идем к Харилаю. Не знаешь, где он?

– У него роль механика в "Среде". Фу, там дышать нечем, надеюсь, вы туда ненадолго. Возвращайтесь потом к нам! Ну пожалуйста!

Девушки, кланяясь одна за другой, побежали вверх по косогору. И только смуглянка в тунике смотрела вслед Гектору и Пьеру.

– Они тоже во что-нибудь играют?
– спросил Пьер.

– Конечно. Игра называется "Матушка филология".

– Странное название. Что же они делают?

– Пишут. Литературные манифесты, критические статьи. Придумывают школы, течения. Дают им имена. Назовут, скажем, одних романтиками, а других утилитаристами. А потом бьют романтиков за безответственное стремление к безграничной свободе и неуемную жажду обновления, а утилитаристов - за близорукое пренебрежение высокими страстями и легкомысленное неприятие мировой скорби.

– И этим занимаются такие славные девушки?

– Да, они зубастые. Играют весело, от души.