Лекарство от боли

— Гармония рождается в мире. Когда насилие исчезает или становится столь малым, что его не замечают, люди забывают, как защищаться. Привыкшие жить в безопасности искренне не понимают, что может быть иначе. Что нужно прятаться. Бежать. Склонять голову, когда осыпают оскорблениями. Терпеть унижения. Женщины Нимфеи были рождены свободными. Их не продавали замуж. Они получали образование наравне с мужчинами. И их заслуги для общества ценились ничуть не меньше. А мужчины, лишенные способности чувствовать, ценили их за то, чем не могли обладать. Восхищались. В той войне равенство погибло. Воины Пафоса убили многих мужчин, а вдов и дочерей забрали себе в наложницы. Знания о том времени забылись. Потерялись. И лишь в некоторых родах, в тех, что старались сохранить осколки прошлого, рассказывались сказки, в которых была заключена мудрость тех веков.

— И что случилось через сто лет?

— Началось восстание северных провинций. Не всем нравилась единая власть. Некоторые сенаторы начали требовать независимости для своих территорий. И завязалась междоусобица, которая длилась из поколения в поколение. Императоры менялись, каждый доказывал свое право на трон в бою, усмиряя восстания и бунты. То в одном концу страны, то в другом. К счастью, или, к сожалению, у Птолемея имелось много детей, способных продолжить династию. Ушло много лет, прежде чем древо его рода измельчало, и остался лишь один наследник. Его наставник, напуганный настроениями в Пафосе, сбежал вместе с мальчиком в Нимфею. Спрятал его. И пока сенат праздновал победу и делил власть, мальчик рос и узнавал то, о чем не рассказывают детям Пафоса. Он оказался достаточно мудр, чтобы суметь применить знания, лишь чудом сохранившиеся в тайниках старых библиотек, и создать новое оружие, которое позволит ему вернуть себе трон и власть. Он женился на женщине из древнего и знатного рода Нимфеи, заручился поддержкой ее родни, а также многих других представителей старой знати. И в один из дней вернулся домой во главе армады кораблей, везших на борту совершенно новое вооружение. Он победил, и те, кто поддержал его, потребовали вернуть Нимфее свободу и независимость. Библиотеки и людей, тех, что захотят вернуться на родину. Но мальчик… Конечно, уже не мальчик, а мужчина, сделал вид, что забыл об обещаниях. Он отказал просителям и пригрозил, что обернет оружие против них. Ведь теперь у него есть не только знания, но и сила Пафоса…

И снова ничего удивительного. Закономерно. И даже в какой-то мере понятно. Ведь люди, обличенные властью, редко остаются совестливыми и честными. Разве что в сказках…

— Они ему отомстили?

— Нет, нимфейцы склонили головы и ушли. Вернулись в свои земли, предварительно принеся клятву верности, даже получили со временем некоторые привилегии и послабления. За прошедшие годы они научились жить в новом мире уже по другим законам. Но вот императрица Мелпомин…

Знакомое имя заставило вздрогнуть. Мелпомин… Та, о ком говорила Клео. Женщина, пробудившая двух мужчин, стравившая между собой Сенат, избавившаяся от мужа…

Ее портрет открылся через пару шагов. Первый портрет в этой странной галерее. Женщина в традиционных греческих одеждах изумрудного цвета с некрасивым, слишком жестким лицом и выделяющимся носом с горбинкой. С тяжелыми бровями, нависающими над темными глазами. С черными волосами, уложенными в узел на затылке. С венцом на голове. Ее изобразили в три четверти. И взгляд, даже направленный в сторону, заставлял трепетать. Жесткие, тонкие губы и тяжелый подбородок лишь усугубляли общее впечатление. Эта женщина была опасна. И странно, что император и тот, другой мужчина, доверились ей. Иначе как возможно было осуществить то, что сделала она?

— Ее дневники сохранились лучше, чем воспоминания Ксении. Они зашифрованы. Известно, что Мелпомин воспитывали в старых традициях Нимфеи. Она рано показала огромный талант к дипломатии и ораторскому искусству. К тому же с детства играла в домашнем театре, где ее впервые и увидел будущий муж. Судя по истории, Мелпомин не прониклась к нему чувствами, но хорошо понимала, какие перспективы открывает подобный союз. И она позволила молодому наследнику ухаживать за собой, а затем столь же милостиво согласилась стать его женой. Она мечтала о независимости для Нимфеи. О возрождении своего народа. И она ненавидела Пафос всей душой, но умела скрывать это. Она подарила императору наследника, поддерживала его во всем и даже простила ему предательство интересов родины. В качестве извинений император построил в ее честь Храм…

— Храм в честь женщины? Но разве они не для богов?

— Для богов, но у Пафоса, как и у Нимфеи существовала традиция: любой Храм на этапе строительства можно было посвятить живому человеку, выражая этим уважение и почет. Тот, кому посвящался Храм, пожизненно получал половину податей, что жертвовались посетителями. А его имя навечно оставалось выгравированным на стене Храма. Подобное право не наследовалось, так как являлось слишком личным.

— То есть императрица получила постоянный доход?

Саша попыталась представить, какие деньги могут жертвовать посетители Храму. В те времена, когда Храм являлся местом религии. Какой, кстати, религии? И так ли она похожа на культ древних греков?

— Она не только получила доход, но и попросила, чтобы верховным жрецом Храма стал нимфеец. И император согласился.

— Он настолько ей доверял?

Сейчас картина готовящегося заговора казалась очевидной, но ведь для императора все выглядело иначе.

— Он делился с ней своими планами и мыслями, советовался, приглашал ее на заседания Сената, где и познакомил с тем, кого Мелпомин также пробудила.

Еще несколько шагов и новый портрет, совсем небольшой, но удивительно живой и точный. Уже немолодой мужчина, с широким, грубоватым лицом, со светлыми, живыми и очень умными глазами. Широкоплечий. Коренастый. Он казался невысоким, даже когда сидел. А еще от него веяло чем-то неуловимо знакомым.

— Нестор Маркис. Исследователь, практик, ученый по меркам того времени. Весьма талантливый и разносторонне развитый человек, сумевший быстро возвыситься при дворе и ставший почти правой рукой императора. Он занимался усовершенствованием того оружия, что создали нимфейцы.

— О, Боже…

Глава 31

…— Маркис долго не признавал свои чувства и сопротивлялся им. По воспоминаниям его друга, Нестор метался между долгом и чувствами. Он искренне полюбил императрицу, восхищался ее умом и силой духа, а также видел куда больше, чем император, но… Молчал.

— Он тоже вел дневник?

— Его верный слуга, оказавшись в тюрьме после смерти господина, занялся описанием тех событий. Его трактовка оказалась столь хороша, что ее не уничтожили. Не опубликовали, но сохранили в императорской библиотеке. А спустя несколько веков включили в учебники истории, как самый непредвзятый взгляд на эпоху Раздора.

— Эпоха Раздора?

Они снова шли в темноте, к которой Саша успела уже привыкнуть. Сродниться с языками пламени и тенями на стенах. С влажностью и прохладой, окружающей со всех сторон.

— Императрица Мелпомин не только уничтожила Сенат, посеяв вражду и соперничество между его членами, но и разрушила основы религии того времени. Избавившись от мужа и советников, она провозгласила себя регентом при малолетнем сыне. А затем велела закрыть все Храмы старых Богов, а жрецов изгнать. Народ Пафоса воспротивился, но армия подчинялась правителю. К тому же, Мелпомин завладела разработками Нестора, и в руках ее доверенных людей появилось новое оружие…

По спине пробежал холодок, а кожа, в который уже раз, покрылась мурашками от представления тех событий.

— А во что верили в Пафосе?

Пламя выхватило на стене еще одно изображение. Старое. Старее, чем последние портреты. В красно-черно-белой гамме. Алый мужчина-воин с мечом и в доспехах. Тьма, клубящаяся у его ног, и силуэт, угадывающийся в ней. Свет, окутывающий его сверху, и снова эфемерный силуэт в нем. Слева и справа от воина фигуры еще двух мужчин — один поменьше и хрупче в тунике и сандалиях, устремляющий взгляд вверх, и второй — низкий и коренастый с молотом в руках.