Лекарство от одиночества

– Если так, то это был очень жестокий урок.

– Лишь бы ты только его усвоил.

Юра молчит, прижимая меня к себе. Мишка, устав за нас цепляться, возвращается к мультикам. Провожаю взглядом его маленькую фигурку.

– Мне, кстати, Славка писал. Извинялся.

– Да пусть он себе в жопу свои извинения засунет!

– Юр, ну ты чего? Нельзя так. Ты же не будешь бить всех, кто скажет, что вы с Мишкой совсем не похожи? Тогда тебе придется начинать с собственного отца, – не могу скрыть упрека в голосе.

– Да уж папа теперь вряд ли будет позволять себе подобные шуточки.

Закусив губу, отстраняюсь:

– А как он вообще это все воспринял? Они…

– Не знаю, Эль. Я же говорю, что был несколько не в адеквате.

– Ну что уж теперь. Остается надеяться, что их отношение к Мише не изменится.

– Нет, конечно, они его любят. Не придумывай.

Я киваю, хотя в глубине души понимаю, что теперь всегда буду в этом сомневаться.

– Кстати, я тут подумал…

– Да?

– Может, ты все-таки не будешь торопиться с выходом из декрета? Мишке уже два. Не пора ему родить братика или сестричку?

– Ты это серьезно?

– Вполне. Помнится, ты хотела, по меньшей мере, двоих.

Ага. Хотела. Но когда это было? Уж точно до моего первого ЭКО. К тому же я не помню, чтобы Юра тогда поддержал эту идею. Что изменилось? Мы оба понимаем. И от этого мне только хуже.

– Не думаю, что нам сейчас нужно торопиться с подобного рода решениями, – взволнованно проведя пятерней по волосам, я отступаю. В груди противно скребет. Ощущение того, что мы со всем разобрались, тает, как утренний туман.

– Почему? – смотрит на меня Юра из-подо лба.

– А ты как думаешь?!

– Господи, да это вообще не имеет никакого отношения к ситуации с Мишкой!

– Ну, да…

– Эля…

– Юра… Нет. Не проси меня. По крайней мере, сейчас.

ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

– Меня опять поставили к Клепикову, – замечаю, уткнувшись носом в график. С момента происшествия на яхте прошло полтора месяца, за которые моя жизнь существенным образом изменилась – я все-таки вышла на работу.

– Отлично, – думая как будто бы о своем, бормочет Валов.

– Отлично?! Юр, да у него руки из одного места! Более бездарного хирурга захочешь – не найдешь.

– Это называется отсутствие практики. Клепиков совсем зеленый. И, кстати, только у него не было постоянной медсестры.

– Ясно.

– Ну что тебе ясно, Эля? Я ведь предупреждал. Ну не могу я, пойми, не мо-гу перетрясти сработавшиеся бригады, чтобы пристроить свою жену на местечко получше!

Самое смешное, что Юрка прав. И скажи он это как-то спокойней, я бы первая с ним согласилась. Да что там! Я и сейчас соглашусь, ведь ничего другого мне не остается. Только на душе осадок. И мыслишка глупая такая мелькает, абсурдная… Что мне бы, может, очень хотелось, чтобы Юрка хоть раз забил на условности. Чтобы он хоть раз показал им всем, что я важней и в приоритете. Глупости? Да кто ж спорит? Раньше ничего подобного мне бы и в голову не пришло. Работа есть работа. Помню, меня, напротив, страшно заводило то, что Юрка мне никаких поблажек не делал. Весь такой строгий и деловой в операционной, он менялся полностью, стоило нам остаться наедине. И предвкушение этого так нас подогревало! Иногда мы до дома не успевали доехать. Сворачивали в заросшие бурьяном подворотни и трахались прямо в машине.

– Я этого и не прошу, Юр, – примирительно замечаю я.

– Тогда иди, работай. И, Эля…

– М-м-м? – замираю у входной двери, нервно клацая предусмотрительно сунутой в карман авторучкой.

– Ты как вообще? Все нормально? Елена сказала, что у тебя какие-то проблемы были с заполнением карт…

– Там просто новая программа, – стараясь, чтобы голос звучал ровно, тихо поясняю я. – Но я быстро учусь.

– Значит, в общем, все хорошо? Ты довольна?

– А что? Надеешься, что я, махнув на это дело, таки сбегу в декрет? – я все-таки оборачиваюсь к мужу и поднимаю на него прямой немигающий взгляд.

– Почему сразу в декрет? – Юра отворачивается. – Может, ты вообще плюнешь на медицину, окончишь курсы дизайнеров, как моя Аннушка, и начнешь пилить интерьеры.

– Твоя Аннушка работала санитаркой после девятилетки. Если я захочу продолжить образование, то восстановлюсь в университете.

Из кабинета Валова я вылетаю пулей. Понимая, что если останусь там еще хоть на минуту, меня просто разорвет на части. И хрен его знает, какого фига меня так заело… Ну, что он такого сказал? Глупость. А мне в ней пренебрежение чудится. И еще этот вопрос о том, довольна ли я своей работой. Ответ ведь – нет. Ну, правда. Положа руку на сердце – этого ли я хотела? Поначалу – да. Когда мы только поженились, казалось, нет ничего лучше, чем стоять рядом с Юркой в операционной, а теперь… То ли в том дело, что я не с ним стою, то ли в принципе в чем-то другом, но отработав в отделении месяц, я только сильней крепну в мысли, что растрачиваю свою жизнь не на то. Что я в принципе могу намного-намного больше. Хотя с чего уверенность такая – непонятно. Как любому человеку, после долгого перерыва мне даже сестринские обязанности даются с трудом. Кажется, мозги обленились вконец, а тело заржавело. А ну выстой операцию. Это в принципе физически тяжело, а уж под прицелами чужих взглядов, которые как будто только и ждут, когда я оступлюсь, и подавно! Я в постоянном напряжении. Куда ни зайду – разговоры смолкают. Какие нервы надо иметь, чтобы это выдержать? Я, конечно, делаю вид, что мне до них дела нет, но…

– Эля, там нужно взять цитовые…

– Бегу.

Работа закручивает. Ношусь как белка в колесе. Чуть посвободней становится лишь через пару часов. Я покупаю кофе в автомате и выскальзываю во двор. Здесь душно и влажно – только-только начался сезон, но почему-то на улице мне дышится легче, чем под кондиционером в сестринской. Отхожу подальше, чтобы побыть в тишине, спускаюсь по ступенькам, ведущим в подвал.

– Эля!

– Уф, Георгий Борисыч, нельзя же так людей пугать!

– А ты что такая пугливая? – смеется Бутенко, доставая из кармана пачку сигарет. Подкуривает и с таким наслаждением затягивается, что я невольно зависаю, зачарованно наблюдая за тем, как вспухают жилы на его бычьей шее. – Чего? – сощуривается он.

– Да как-то неожиданно, – отчего-то смутившись, бормочу я. – Слушай, Борисыч, а ты чего курить не бросишь?

– А зачем?

– Ну как? Ты ж врач!

– Вот поэтому и не брошу. Врачи, вояки и зэки – самые уязвимые в плане вредных привычек группы.

– Да ты что? А почему?

– Потому что закрытые, в них процветают подобного рода ритуалы. – Бутенко некоторое время глядит на тлеющий кончик сигареты и снова подносит фильтр к губам. Огонек пыхает, становится ярче, подчеркивая усталость, написанную на лице Георгия. Бедный. Могу только представить его нагрузку! Юрку я в такие моменты всегда стремлюсь пожалеть, отвлечь, расслабить – ванна, секс, массаж – в моем арсенале куча уловок. А Борисыч… Я даже не уверена, что видела его с женщиной. То есть кто-то у него наверняка был, но друзей он со своими пассиями никогда не знакомил.

– Так ты просто так ко мне в отделение забрела? Или Веру проведать? Она еще в реанимации, так что… Сорри. Даже для тебя никаких исключений, – рубит Бутенко, а потом, видно, считав на моем лице полнейшее недоумение, осекается. – Выходит, ты ничего не знала?

– Вера здесь? У тебя? В онко? – стою, открыв рот.

– Та-а-ак. Ясно.

– И что? Какой прогноз? Боже…

– Эля! Возьми себя в руки. Я тебе ничего не говорил.

– Да-да, конечно, – киваю я. – Вера упоминала, что обращалась к тебе. Ну, там… На яхте. Но заверила, что это обычная перестраховка.

– Так все говорят. И я рассчитываю на то, что ты меня не выдашь.

– Можешь быть уверен. – Стою пришибленная, качаю головой. – Тем более что все будет хорошо. Ведь будет?

– Я не бог. Откуда мне знать? – Бутенко тушит сигарету. – Диагноз поставлен на ранней стадии. Операция прошла хорошо.

– Ну, это неудивительно, – неловко отвожу взгляд.

– Учитывая дефицит кадров? Пожалуй, соглашусь, да. Ты, кстати, не надумала вернуться в универ?

– А ты при каждой встрече будешь об этом спрашивать? – отчего-то завожусь я.