Лекарство

Комнатка для посетителей выглядела отнюдь не презентабельно: зашарпанные стены, тусклые люминесцентные лампы на потолке, старые окна, рамы которых облупились от краски. Такой же старенький стол стоял посреди комнаты, вытянувшись во всю длину своей трехметровой столешницы. Возле стола, на деревянных стульях расположились трое: два взрослых мужчины и молодой парень между ними, обнимающий того, что сидел ближе к двери.

Наконец, Кирилл оторвался от отца и приподнял брови с тихой грустью.

– Что же они с тобой сделали? Как ты дошел до такого?

Кирилл содрогнулся. Зрелище, взаправду, было не из приятных: в целом, весь отец выглядел молодым – упругая кожа лица и рук, не загрубелые пальцы. Тело, казалось, дышало свежестью, как благоухают порой красивые розы в магазине флористики, впрочем, до тех пор, пока их не принесешь домой и не поставишь в вазу. Так и Григорий Филиппович телом внешне привлекал внимание, но стоило подойти чуть ближе, пообщаться, посмотреть в измученные тайной болью глаза, как тут же к горлу подступал комок, за сердце хватало что-то тяжкое и хотелось отшатнуться. Несмотря на жуткое и неприятное зрелище, Кирилл не простил бы себе этого ни за что – долгих почти десять лет они не только не виделись, но и не общались.

– Как же ты тут жил, чем занимался? – произнес сбоку сидящий Виктор Львович.

Быстряков-старший нехотя повернул голову в его сторону и долго, пристально смотрел будто бы сквозь, не останавливаясь зрачками, и, кажется, почти не узнавал брата.

– Хорошо, что вы пришли, – произнес он после томительного молчания. – Кажется, не видел людей полжизни. Всё время под рукой только склянки и горелки, глазок микроскопа и... серая, никчемная жизнь. Я и забыл, для чего мы, собственно, всё это затеяли. Но Олег Николаевич беспрерывно торопит – результат так близко, что, глядя на свой нос, можно рассмотреть и его заодно.

Григорий Филиппович попробовал рассмеяться, но вместе с сиплыми звуками всё лицо вместе со ртом, губами, носом и щеками затряслось, как желе, вынутое из холодильника.

– Мне же этого нельзя делать, забыл, – пробормотал он и заглотнул пилюлю, вынутую из кармана лаборантского халата. – Фу. Чуть получше, да... Но всё равно рад вас видеть, хоть радоваться больно. И тебя, Кирилл. Ты извини меня за всё. Похоже, я ошибся: вместо вечной молодости и счастья от более продолжительной жизни нам уготовано беспросветное существование с поглощением таблетки всякий раз, как происходит выплеск эмоций и нарушается равновесие. Раньше так было только, когда я выругаюсь на кого... теперь же и от смеха начинается. Фармацевтические компании, безусловно, будут процветать, если никто не остановит их, и люди примут первые дозы. Потом бросить будет всё тяжелее, так как поначалу эффект от их приема превосходит любые наслаждения, а отказ грозит тем, что тело начнет само разрушаться: иммунная система будет бездействовать, ожидая, что ее работу сделают наши бактерии. Не понимаю.

Он свесил руки на колени, и те бессильно закачались, как сломанные ветки. Виктор Львович взял брата за руки.

– Мне удалось найти разгадку этому явлению, – тихо произнес он, словно опасаясь чего-либо.

– Дефект в тех частях ДНК, что мы взяли от гидры? – заинтересовался Григорий Филиппович, немного встряхиваясь, как приблудная к гостеприимным хозяевам одичавшая собака разделяет позабытые радости.

– Нет. Совсем не в той области ты искал, – без упрека сказал брат. – Болезни напрямую связаны с характером и образом жизни человека, с тем, какие эмоции он проявляет в отношениях с другими людьми, в любом деле, да и вообще по жизни. Каждое такое проявление вызывает к жизни мириады невидимых для глаз и для современных электронных приборов крошечных существ, которые сами внедряются в наше тело, изменяя все его органы вплоть до отдельных клеток, открывая доступ вирусам-захватчикам и опасным бактериям. Мы сами привлекаем их к себе! Они всё время с нами и вокруг нас, но будто в спящем, неактивном состоянии. Раньше как было? Медицина, конечно, была. И в чем-то могла помочь, но в основном же болезни набрасывались на слабых духом, тех, кто впадал в такой эгоизм, что лучше уйти, чтобы потом вновь вернуться на нашу землю, начать с чистого листа, чем ваять всё худшие деяния. А нынче как? Да если ты слаб духом и творишь безобразия – то будешь весь в болячках! А медицина тебя – раз – и вылечит, и поставит на ноги за несколько дней! И побежит такой человечишко дальше жить и творить безобразия, наворачивая на себя новые болезни. А врачи снова тут как тут – дадут пилюльку, и ты на ногах вместо того, чтобы проваляться в кровати недели две!

– А как же те, кто творят зло намеренно и не болеют?

– О них отдельный разговор.

– Дядя, мы не для этого сюда пришли! – напомнил Кирилл, прерывая их беседу, готовую разразиться в научный спор.

– О, прости! Совсем вылетело из памяти, – дядя схватился за голову. – Конечно, Кирилл. Гриша, тут такое дело... Ты всё же имеешь гораздо больший, чем у меня, опыт, всю свою жизнь провел в исследованиях взаимодействия нашей бактерии vitabrev с организмом человека. Помоги, пожалуйста. У нас беда.

– Пап! Мой сын лежит в больнице целую неделю, Наташа там днюет и ночует. А врачи ничего не могут понять и сделать!

– У тебя есть сын... – отрешенно произнес отец, погрузившись в задумчивость. – У меня есть внук. Как жаль, что я его до сих пор не подержал на руках.

– Если ты нам не поможешь, то, возможно, никогда и не подержишь его на руках, – в отчаянии взмолился Кирилл. – Врачи диагностируют только то, что он сейчас полностью открыт для всех болезней. Иммунная система...

– Которая, – продолжил отец, – у детей активно учится сразу после рождения, и постепенно начинает различать опасные для них формы инфекций, будь то вирусной, бактериальной или грибковой природы. А при появлении опасности вырабатывает иммуноглобулин G, предотвращая развитие инфекции...

– Да, да! Она не запускается! Она есть, но ее как бы и нет!

– Этого я и опасался, – помрачнел Григорий Филиппович, – как только услышал про твоего сына и иммунную систему. Мой ответ тебя не утешит.

– Говори же, Гриша, ради бога, не тяни, – попросил Виктор Львович.

– В детстве, Кирилл, ты принимал наши бактерии. Они изменили какую-то часть твоего генома, который ты передал сыну. И хотя они не успели внедриться настолько, чтобы твоя иммунная система остановилась, они как-то передали указания для иммунной системы твоего сына. Она попросту ждет, что придут vitabrev со стороны и отобьют любые опасности. Зачем учиться, если за тебя всё делают?

– Какой кошмар! – только и произнес побледневший Кирилл. – Как мне это сказать Наташе?

– Что же будет с Мишей? – спросил Виктор Львович.

– Боюсь, он не доживет до того дня, когда его станут называть Михаилом Кирилловичем, – с грустью произнес ученый. – Выход для него только один...

– Какой же?

– Начать прием чудо-таблеток и просидеть на этой игле всю жизнь, потеряв человеческую душу в обмен на здоровое тело. Неравноценный обмен, – закашлялся отец Кирилла.

В этот момент заскрипела входная дверь, и в кабинет влетел Олег Николаевич в сопровождении трех крепких охранников с серьезными лицами.

– Так. Что тут за делегация? Работа стоит, и каждая минута простоя может вылиться нам в миллионы рублей! А вы почему здесь, Виктор Львочич? – обратился он к нему, будто случайно заметив. – Вы же, кажется, не состоите в штате наших сотрудников? Или я ошибаюсь?

– Я здесь по делу личного характера, – насупился Виктор Львович, – и вовсе не претендую на должность в вашем штате, какой бы оклад вы не предлагали!

– Почетно, – невозмутимо отпарировал делец, – тогда попрошу вас освободить помещение и не отвлекать от работы нашего ценного сотрудника, который по договору, к тому же, должен находиться в это время в лаборатории!

Последние слова Заваев прошипел с такой угрозой, что Григорий Филиппович, вздохнув, нехотя поднялся со стула. Кирилл же пребывал в замешательстве и не реагировал на происходящее вокруг. Мысль о сыне, как гром, заглушала все прочие звуки и вой автомобильных сигнализаций. Только почувствовав, что его насильно подняли и выводят из комнаты, он несколько очнулся.

– Отец! Мы с тобой еще свидимся, обещаю!

– Не свидитесь, – процедил сквозь зубы Заваев, смотря, как уводят Кирилла и его дядю с территории КПП, а ученый, понурив голову, поплелся в лабораторию. Тело его под лучами дневного солнца поблескивало, как зеркальная морская гладь.