Лёлита или роман про Ё

— А внутри кто?

— Дык хто ж их знат. Мож и нету никово вовсе. А мож и сидять какия…

Ну да, — подумал я, — конечно же: просто од. Никелировашный Летучий Од. Типичный такой НЛО (кстати!). А мы уж и переполошились. А это всего лишь од!.. К нам на первый Новый год прилетел из леса од…

— А от нас им чего надо?

— Да мало ли. Мож так сели, по нужде. Мож поломка кака. Шурупы с хайкими подкрутють и дальше порулют. А мож и до нас намерение имеють.

И я моментально представил, как уроды из ода являются сюда, нас с Дедом парализуют, а Лёльку с Тимкой забирают с собой и, подтянув енти самые гайки, говорят на своём тарабарском языке «поехали!» и улетают. После чего я, разумеется, прихожу в себя и уже до скончания века рисую себе одна другой кошмарней картинки про то, чего они там с детьми вытворяют в угоду свому внеземному намерению.

А ну-ка, Дед, и вправду вспоминай, где у тебя гранаты припрятаны! И вслух:

— Ты чего же, старый, с вечера не мог почуять, что жареным пахнет?

— Чудной!.. Енто я вас чухаю а железюку — как? Она ж думать не думат. А думат так не по-нашенски…

— А догадаться хотя бы нельзя, что ли, было?

— Ну как… Што рано ай позно припрёцца ет сознавал. Кохда именно — нет. Чем кончицца тем боле.

— Так ты её что, тоже первый раз видишь?

— Я Андрюх и табе-то ни разу не видал…

— Ну, ты понял меня…

— Да понял, понял, — он раздумчиво поскрёб под бородой. — Нет, досель их тутова не объявлялося. Бабка сказывала раз по малолетству штуковину енту лицезрела а тока и она про их ничаво толком не ведала.

— Есть, значит, надежда, что не последняя это ночь?

Ответить Дед не успел — распахнулась дверь:

— Сюда бегом! — рявкнул Тим, и я бросился следом.

Вопросов не требовалось: огни на озере пропали. Теперь дура — или од, если по науке — была едва различима.

— Гляди: погасили, гады! Чего делать-то теперь?

— Молиться, наверное, Тим. А чего ещё сделаешь.

— Кому?

— Да хоть пню вон, — вспомнил я Дедов наказ.

И пополз обратно — предупредить гражданских…

Сволочи они там всё-таки!

Хуже нет, когда вот так: прилетели, торчат под носом и ничего не предпринимают. Не выдержать же могут нервы. Человеческие, во всяком случае — могут.

Прошло часа два, ситуация не менялась. А тут ещё метелица занялась, и видимость вообще пропала. Теперь, если решатся на приступ, мы различим их лишь метров с десяти, не дальше. Вот тебе, дядюшка, и психическая атака… Валяться на снегу с карабином, доложу я вам, не фунт изюму. Мглою вьюга небо кроет — караульных просто заметает. Мы сменили друг дружку раза по три. Вышколенный Кобелина не оставил поста ни на минуту.

А Дед в тыловом тепле продолжал свои дозволенные речи:

— …и ежели учесть што лес ровнёхонько всклень Шиварихи то тут для нас самая серёдка и безопасность. И не ентих с оду пужаться надо а тово што меж ими с лесом случицца мохёт. Лес одна сила од друхая и им вовек не сойтицца. Лес нас значицца за одовых держить а од понятно за лесных. И шанец наш в том штоб они как можно доле не разобралися хто тут хто.

— Да чем же мы им всем мешаем-то?

— Знамо чем: лес он лес и есть, у яво своя жисть, с нашей не солидарная. Яму воля надобна, шоб нихто не топтал не ломал не жох. А оду так совсем наоборот подавай: шоб простор да порядок. А мы вишь никак не определимси, то туды нас метнёт то сюды. Стержневины в нас нехватка. И никакого на свете по сей причине равновесия. То ентим тех похоронить не даём то тем ентих. Вот и норовять они таперича с обоих сторон нас известь. Штобы уж без помехи промеж собой-то вызнать чейная тут вотчина. Тако вот заединство борьбы противоположностев…

— Значит, это они?.. ну — наших всех…

— Дык кому ж кроме-то? Не мы ж с бабкой…

— За что?

— Шибко привольно жить стали. Баре и амба, и не колышеть. А слабина сказалася и почалось. Ну как с доминошками, знашь? Ставють-ставють — справно, красивошно и места вроде вона скока ышшо, ставь знай. Ан каку одну качнёшь невзначай и усей конштрукции швах. Оно ить токма кажицца што сроду стоять будеть. А хряпнет иде зараза кака птичья ай чаво ино… Кныпку хто не ту нажмёть… Зыбко усё у ентом мире. Подумать страшно насколь зыбко. А думать-та нихто и не желат. Вот и довыпендривалися…

— А если мы и не лесные, и не эти, как их… чьи же мы тогда, а Деда?

— На сто рублёв вопрос!.. Мы доча похож сами по себе. Для балансу. Лес-то всяко тутошний. А од пришлый. А мы и для тех и для ентих навроде плесени. Они свядут нас свядут, ан мы глядишь опять прорастам. Они обозляцца, собярутся с силой, подкаравулют да заново вытравют дустом каким. А времени сколь надо канет — глядь: мы заново из какой шшели прём. Не иначе берехёть нас хто-й-та.

— Кто?

— Да хто сюды закинул тот видать и берехёть.

— А кто, кто закинул-то?

— А нихто не знат. Наука безмолствуеть. То исть копаит канешна чаво-та, книшки пишеть а ответить прямо — так мол и так — кишка тонка. Однова баяли из обезьянов мы произвелися… А по мне ну вот как из обезьянов-та произведёсси? Обезьянки обезьянков и родють. А человеков токмо человеки…

— Адам и Ева?

— А хто ж ышшо-то? Оне.

— А они — ну, самые первые — откуда взялись?

— По книшке с праху. Што за прах правда не докладывают. Прах и прах. И прах яво знат. Сдаецца мне токмо шта без оду с лесом тут не обошлося. Один по дурости заразу занёс друхой по ей же взростил. Но шта плесень мы совяршенно особенна — фахт.

— Так может, и не нужны мы тут совсем? Если плесень-то? — надоело мне притворяться дремлющим.

— А ты поди комару скажи шта он не нужон. И чаво он табе в ответ выдаст? Йинстихт Андрюх. Всяка тварь свово места под сонцем без бою отдавать не желат. Мы чем хужей?

— Ну вот нам щас и покажут, чем…

— Абасруцца казать! Сумели б — сразу пришшучили а мы вот они, под кумполом сидим и нихто покеда нас здеся не достал. Нам таперича ночь бы продержацца…

— Да день простоять, — грустно пошутил я.

— Накой? Днём наша сила. Днём солнушко выйдеть. Днём оду лёту нет.

— А лес? Ему-то твой бог не помеха.

— Лес… Лес иде сел там и слез. Зуб у яво на вас конкретный да рук не хватат. Не иначе зашшыта у вас от лесу. Сурьёзна зашшыта. Не то б как сюды добрались?

Я бы ответил как, да вошёл Тим. Совершенно цуцикоподобный: за дедовым трёпом я забыл о пересменке.

— Прости, Тимка, заболтались… Там как, без перемен?

— Абсолютно, — и сунул мне ружьё.

Укореняясь в дозоре, я пожалел, что не прихватили мы с собой чего со стола, очень бы теперь пригодил-

ся кусочек, скажем, свинятинки… Вот ведь как гнусно устроен человек: возьми за задницу — про всё позабудет, что ни попроси, отдаст, обрубку вон трухлявому молиться станет, лишь бы уцелеть. А поотпустит слегка, и — ша, и у него уже в желудке свербит, и в прочих местах, на которых минуту назад со всеми на свете приборами лежало.

Или не гнусно, а разумно?..

А снег валил и валил. И светать не светало. И ода было не видать. Расслабляться, конечно, рано. Настоящие войны начинаются под утро. С другой стороны, не такой уж мы грозный гарнизон, чтобы всю ночь на нас вилы точить.