Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Ленин. Социально-теоретическая реконструкция
Шрифт:

Под влиянием поражения под Варшавой Ленин выступил с резкой самокритикой по определенным вопросам. На IX партийной конференции многие выразили убеждение в том, что партийное и военное руководство преувеличило оппозиционность польских рабочих и крестьян, их ненависть к правящим классам и антифеодальную и антикапиталистическую настроенность и недооценило крестьянский патриотизм, национальное чувство, силу национализма, преданность новому польскому национальному государству. Этот факт признал и Ленин, видевший в нем важнейший опыт. Однако ранее советские руководители «революционного правительства Польши», например Ю. Мархлевский, тоже подчеркивали отрицательные последствия пренебрежения местными особенностями, например тот факт, что отношение местного населения к направленным к нему чиновникам еврейского происхождения, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Большевистский руководитель Ф. Кон, хорошо знакомый с местными условиями, писал о том, что в местной администрации слишком много русских и евреев и что советское руководство не учло растущего крестьянского антисемитизма, который, как мы видели в предыдущей главе, появился и в рядах Красной Армии. Таким образом, поляки уже боролись не только против коммунистов, но и против традиционного русского угнетения, «поддерживаемого евреями», иначе говоря, советская власть приняла форму русского гнета. [1008] В глазах националистов евреи всегда казались

представителями центральной власти и «предателями» местных интересов. Ленин видел в Пилсудском прежде всего представителя Антанты и в меньшей степени чувствовал то влияние на массы, которым польский вождь располагал по той причине, что в нем воплотились амбициозные мечты шляхетского и крестьянского национализма и мелочные, беспощадные черты русофобии, которая так характерна и для других областей восточноевропейского региона и причины которой, конечно, нужно искать главным образом в угнетательском характере царского самодержавия.

1008

Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми. С. 478–479.

Вместе с тем здесь встает и другая проблема, указывающая на слабейший пункт практической и политической концепции Ленина: созрело ли в мышлении польских и западных рабочих требование «мирового революционного перелома», осознали ли они такую возможность в качестве собственного интереса? На партийной конференции Ленин смог лишь коротко коснуться этой проблемы. Как мы уже упоминали, один из ее аспектов заключался в том, что в Польше именно патриотизм повернул против советской власти и Красной Армии польских крестьян и рабочих, а между тем Ленину было известно такое явление по событиям в собственной стране в период Брестского мира. Ленин упомянул и о другом характерном аспекте проблемы, о том факте, что значительная часть западного рабочего класса еще «не созрела» для овладения властью, но видел в этом лишь субъективную «неподготовленность» и не подверг анализу причины этого факта, истоки этого явления. Он констатировал, что революционный большевизм не сумел проникнуть в культурную традицию рабочих масс Запада, но не располагал взвешенным социологическим анализом причин этого факта, а также причин внутреннего расслоения западного рабочего класса (не говоря уж польском). Может быть, именно поэтому он не понимал политической позиции английских рабочих. Наглядным и характерным доказательством этого непонимания является следующее замечание Ленина: «Когда у меня была английская рабочая делегация (26 мая 1920 г. — Т. К.) и я говорил с ней, что всякий порядочный английский рабочий должен желать поражения английского правительства, то они меня совершенно не поняли. Они состроили такие лица, которые, я думаю, не может схватить даже самая лучшая фотография. В их головы совершенно не вмещалась та истина, что в интересах международной революции английские рабочие должны желать поражения своего правительства». [1009]

1009

В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 374–375.

Характерно, что Ленин не чувствовал: для понимания его тезиса («поражение своего правительства») не хватает не только субъективно-интеллектуальных предпосылок — в Англии вообще не было жизненных предпосылок для формирования революционного самосознания, как это теоретически понимал и сам Ленин. В Англии, да вообще в буржуазных западных странах, столкновение рабочего класса с капиталом происходит иначе, чем в России. Речь идет не только о другом типе цепи «промежуточных звеньев», но и о такой исторически сложившейся, предпочитающей компромиссы ментальности, с которой Ленин в принципе мог познакомиться в годы эмиграции, больше того неоднократно пытался описать ее вместе с породившими ее причинами, но которую он на самом деле никогда не принимал и которая не пользовалась его симпатией. Во всяком случае, он хорошо знал, что на Западе развитие революции более «сложно» и идет «иными» путями. Настоящая сложность проблемы выражается в том, что сам Ленин критиковал левизну, помимо прочего, именно за пренебрежение региональными и национальными особенностями развития. В конце концов на заре новой эпохи все это было далеко не так просто, как кажется ныне даже некоторым историкам. Ленин уже во время заключения Брестского мира критиковал за абстрактность левых коммунистов, и именно в 1920 г. его наиболее живо занимала проблема «левизны, детской болезни коммунизма», однако, как мы уже подчеркивали, тогда, быть может, и он еще не осознал в полной мере реальное историческое значение пропасти, лежавшей между «теоретическим и практическим сознанием пролетариата». Следовательно, Ленин не сделал далеко идущих политических выводов из своей встречи с английской рабочей делегацией, а главное, не распространил опыт этой встречи на польский вопрос, а между тем с осени 1920 г. было уже совершенно ясно, что, повторим, национализм во всей Европе оказался сильнее социализма, даже учитывая, что между отдельными разновидностями национализма могли существовать большие различия.

На партийной конференции Ленин самокритично и разочарованно поставил под вопрос свое прежнее убеждение, что «в Польше хорошо развито пролетарское население и лучше воспитан сельский пролетариат, эти факты говорят нам: ты должен помочь им советизироваться». Он многократно подчеркивал, что причиной «катастрофического поражения» был «большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование». На конференции Ленин уже отметил, что польский промышленный пролетариат размещался далеко за Варшавой, которую занять не удалось, поэтому не было возможности получить конкретный опыт о степени его революционной готовности. [1010] (Как будто не могло считаться «конкретным опытом» отнюдь не революционное поведение большинства польских промышленных рабочих в предшествующий период!)

1010

Там же. С. 375–376.

В конечном итоге, рассматривая совершенные ошибки, председатель СНК назвал важнейшей из них отклонение ноты Керзона, но, несмотря на это, он все же сохранил убеждение в необходимости стратегического поворота («контрнаступления»): «Нам при международном положении придется ограничиться оборонительной позицией по отношению к Антанте, но, несмотря на полную неудачу первого случая, наше первое поражение, мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца». [1011]

1011

Там же. С. 389.

В то же время Ленин искал возможности более тесного экономического сотрудничества с Западом. Тогда он еще не выяснил для себя окончательно ответ на вопрос, в какой степени и форме возможен «экспорт»

революции в практическом и политическом смысле этого понятия, в том смысле, в каком нормальным путем «экспорта» капитализма считается вывоз, «свободное перемещение» капитала и военная защита интересов капитала, завоеванных рынков сбыта.

На партийной конференции Карл Радек показал противоречия ленинской аргументации и политической стратегии ЦК. В его толковании вопрос заключался в том, целесообразно ли было «щупать» военным путем готовность польского народа к революции? Радек указал на слабейший пункт аргументации Ленина, подчеркнув, что недостаточно отвергнуть «прощупывание», заменяющее серьезный анализ: «Если тов. Ленин и Троцкий нащупывают, — сказал он, — то у меня такое чувство, что здесь что-то неладно…». Сославшись на разговор Ленина с английской рабочей делегацией, Радек заявил, что «ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии мы не стоим настолько непосредственно накануне революции, что если мы захватим Польшу, то встанет Германия и т. д.». [1012]

1012

Выступление К. Радека цитируется по кн.: Коминтерн и идея мировой революции. С. 202.

В этом и состояла суть вопроса. Истинная проблема заключалась в неизменности теоретического горизонта, а не в том, что Ленин якобы действовал в дурмане «великодержавной политики». Осознание возможностей, предоставляемых новой эпохой, потребовало от Ленина большой умственной работы, хотя он не смог систематизировать и описать на основании глубокого анализа главные черты новой ситуации, сложившейся после мировой войны, новые тенденции развития мировой системы. Слабым утешением для него было то, что в этом смысле этого не сумел сделать никто ни в Европе, ни в Америке, в конце концов речь ведь шла о рождении новой эпохи.

Говоривший на нескольких языках и хорошо знавший Западную Европу Радек подчеркнул также, что руководство партии и Коминтерна сильно преувеличило «зрелость революции» в Центральной Европе, и в конце своего выступления еще раз повторил, «что во всяком случае мы должны отказаться от метода зондирования международного положения при помощи штыков». Со своей стороны, Ленин не желал публичной дискуссии о проблеме «зондирования». Реагируя на рукопись статьи Радека, написанной через несколько дней после конференции, Ленин в записке от 6 октября 1920 г. сделал следующее возражение: «Я против того, чтобы говорить о нашей будущей (или возможной) помощи немцам через Польшу; выкинуть (выделено Лениным — Т. К.)». [1013]

1013

Там же. С. 208.

Критика поступала из различных источников, наиболее важными казались соображения морального характера, высказанные известными представителями интеллигенции (Короленко, Горьким и Кропоткиным), но, как мы видели, политика «насильственной экспансии» подверглась критике и на IX партийной конференции. С другой стороны, критические замечания были высказаны и газетой «Роте Фане», представителями немецкого коммунистического движения. Ленин так реагировал на них на партконференции: «“Роте Фане” и многие другие не могут и мысли допустить, что мы своей рукой поможем советизации Польши. Люди эти считают себя коммунистами, но некоторые из них остаются националистами и пацифистами». [1014]

1014

В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 374.

Ближайшие сотрудники Ленина, как правило, подходили к проблеме мировой революции еще догматичнее, чем он. Например, именно в период партконференции (14 октября) на съезде Независимой Социал-демократической партии Германии председатель Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьев пытался убедить немецких рабочих в том, что основной задачей является «подготовка рабочего класса к мировой революции», что в свете немецких политических событий оказалось — и не только при ретроспективной оценке — целью, оторванной от действительности. «Единственное, чего мы от вас требуем, — заявил Зиновьев, — и вы имеете право требовать того же от нас, это систематически проповедовать и подготовлять мировую революцию, все предпосылки которой уже налицо. Это не фразы романтиков революции. Воспитывать отсталые слои рабочего класса и крестьянства, говорить им, что пробил час мировой революции, — вот что необходимо (оживленные одобрения)». Тем, кто говорил об отсутствии предпосылок революции, Зиновьев отвечал, что рабочие партии должны выбирать между «восстановлением» капитализма, «постановкой капитализма на ноги» и его свержением. «Неужели вы, — обратился он к своим слушателям, — хотите сперва опять поставить капитализм на ноги, чтобы затем его свергать? А это-то и есть коренное заблуждение всего международного реформизма». [1015]

1015

Коминтерн и идея мировой революции. С. 210–211. Также считал и Н. И. Бухарин в декабрьской статье «О наступательной тактике». Там же. С. 223–227. Первоначально статья появилась в журнале «Коммунистический Интернационал», 1920, № 15.

В этом состояла и дилемма Ленина, однако он подошел к ней более практично, более того, углубив теоретическую и политическую критику «левизны», он постарался направить мышление и политику руководства Коминтерна по новому пути. Варшавское поражение положило конец состоянию эйфории, больше того, под влиянием этого поражения в мышлении советского политического руководства возросло влияние новых, реально-политических, «державных» соображений. Другой вопрос, что это было как раз такое мышление, которое понимали, а с ростом силы Советской России постепенно и приняли государственные деятели Запада. Несмотря на то что Ленин до самой смерти сохранил надежду на международную революцию, как революционер-практик он уже с 1921 г. в своей повседневной политике не опирался на это теоретическое предположение. В воспоминаниях современников говорится о том, с каким пылом он спорил с теми, кто в конкретных ситуациях «апеллировал» к «перспективе мировой революции», и, отказавшись от революционных методов, провозглашал реформы не только во внутренней, но и во внешней политике. [1016] Таким образом, Советская республика начала «вхождение в новую мировую систему» и в области внешней политики. Когда Ленин выбыл из строя, место революционного мессионизма все прочнее занимал властный прагматизм, своего рода бюрократическая комбинация революционного интернационализма и великодержавной политики, открыто провозглашенная уже после смерти Ленина, в декабре 1924 г., Сталиным, выдвинувшим лозунг «построения социализма в одной стране». Польско-советская война, несомненно, сыграла важную роль в этом повороте.

1016

См. об этом: Валентинов Н. НЭП и кризис партии. Воспоминания. «Телекс». Нью-Йорк, 1991. С. 20.

Поделиться с друзьями: