Ленин. Социально-теоретическая реконструкция
Шрифт:
8.5. Переходный период, «государственный капитализм»
Ранее мы уже отчасти касались того факта, что с наступлением периода НЭПа вопрос социализма дополнился в мышлении Ленина новыми элементами, новыми соображениями. Прежде всего Ленин ясно дал понять, что сам он не собирается поддаваться влиянию пропаганды своей партии в теоретических вопросах, ясно и однозначно отделив в понятийном отношении период НЭПа от социализма. Первый был определен как незапланированный «переходный этап» в рамках переходного периода. Ленин сознательно старался избежать той методологической ошибки, которая была допущена в годы военного коммунизма, когда отношения «военной экономики» пытались легитимировать теорией социализма. [1091] Следовательно, после введения НЭПа произошла своего рода «реставрация» и в области теоретико-идеологического мышления, вместо понятия социализма гражданские права снова получило понятие переходного периода. Социализм отдалился от реальности и в теоретическом плане.
1091
Интересно, что даже Н. Валентинов (Вольский), давно знавший Ленина, в своих воспоминаниях о НЭПе и внутрипартийных отношениях остался — как и большинство меньшевиков — совершенно нечувствительным по отношению к теоретическим усилиям Ленина, видя в них лишь отражение властных маневров. См.: Валентинов Н. НЭП и кризис партии. По этим рельсам как будто идет и современная историческая наука, выбросившая за борт теоретические проблемы социализма.
Все это отразилось даже в названии новой, «скорректированной» книги Бухарина, в которой говорилось уже не о коммунизме, а об экономике переходного периода с целью обосновать идеологию нового периода перехода.
1092
Бухарин Н. Экономика переходного периода. Госиздат. М., 1920.
Это произведение не понравилось Ленину не только из-за этой «путаницы», хотя Бухарин действительно постарался учесть соображения своего «учителя», например употребил основополагающее ленинское понятие, связанное с переходным периодом, выражение «государственный капитализм». Однако Бухарин создал такую политическую терминологию, с помощью которой в качестве определяющего различия между понятиями капитализма и социализма подчеркивается лишь разница между характером государственной власти. Ленин действительно снова, после весны 1918 г., поместил в центр своих рассуждений понятие государственного капитализма как части переходного периода, однако у него это понятие структурировано. Оно имело непосредственное политическое значение, указывая, что по сравнению с анархическим частным капиталом и хаотической бесконтрольностью «мелкобуржуазного хозяйствования» (25 миллионов мелких участков вместо крупного замлевладения!) советское государство оказывало предпочтение организованному крупному капиталу и государственной собственности, поставленной на коммерческую основу. Капитализм, «контролируемый» государством, был единственным способом осуществления «организованного отступления», поскольку он один мог сменить бюрократический централизм военного коммунизма, также порождавший хаос. Конечно, Ленин говорил об «отступлении» только по сравнению с теоретическим социализмом, а конкретно речь шла о шаге вперед по сравнению с экономической политикой военного коммунизма. Теоретически описав государство переходного периода как «буржуазное государство» без буржуазии, Ленин после введения НЭПа в конце концов говорил о складывании государственного капитализма без капиталистов, поскольку, помимо прочего, осуществляется «перевод госпредприятий в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания». [1093] В такой форме происходило действительное «отступление» по сравнению с теоретическим социализмом, поскольку в центр новой политики были поставлены не потребности, а прибыльность. Зато в политическом отношении был сделан шаг вперед, были стабилизированы социальные основы политической власти, осуществлялась «смычка» (союз рабочего класса и крестьянства).
1093
Ленин В. И. ПСС. Т. 44. С. 343. Рассмотрев ленинское понимание социализма, Г. Секей не согласился с мнением о применимости к НЭПу понятия «государственный капитализм» как категории формационной значимости. См.:
Sz'ekely G. Lenin 'es a szocializmus. In: M'ultunk, 2001, № 2–3. P. 130–178.
В противовес Бухарину и всем группировкам, стоявшим на почве левых коммунистических традиций партии, Ленин в своем последнем выступлении в ноябре 1922 г. однозначно заявил, что история еще не поставила на повестку дня осуществление социализма, что на очереди — переходный период, создание исторических и культурных предпосылок социализма, и в свете этого «социализм» военного коммунизма превратился в «ошибку», в «тупик». Итак, если в 1919 г. Ленин еще старался превратить необходимость военного коммунизма в добродетель, то с 1921 г. добродетель снова стала «необходимостью», причем преувеличенно воспринятой (см.: восстание в Кронштадте и крестьянские восстания, «антоновщину»). Так в противовес военному коммунизму возникла идея «чистой формы государственного капитализма», без которой не может обойтись советская власть. В одной из своих последних работ, статье «О кооперации», Ленин определил цель НЭПа «в получении концессий; концессии уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом государственного капитализма». [1094] И поскольку Ленину, как он сам подчеркивал, «всегда была важна практическая цель», он экспериментировал только с такими теориями, которые способствовали достижению практической цели. А суть дела для него состояла в том, чтобы в России сложилась такая форма капитализма, которая ранее была неизвестна истории. «…Для меня важно было, — писал он в той же статье, — установить преемственную связь обычного государственного капитализма с тем необычным, даже совсем необычным, государственным капитализмом, о котором я говорил, вводя читателя в новую экономическую политику». [1095]
1094
Ленин В. И. О кооперации // Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 374.
1095
Там же.
В данном случае понятие нового государственного капитализма имеет два значения: с одной стороны, оно обозначает один из секторов рыночной смешанной экономики, а с другой стороны, употребляется в формационном смысле как метод хозяйствования и строй переходной эпохи. Один из этапов переходного периода Ленин назвал в кавычках таким «государственным капитализмом», которого не найти «ни в каких учебниках» и даже «в работах Маркса»: «По вопросу о государственном капитализме вообще наша пресса и вообще наша партия делают ту ошибку, что мы впадаем в интеллигентщину, в либерализм, мудрим насчет того, как понимать государственный капитализм, и заглядываем в старые книги. А там написано совершенно не про то…, нет ни одной книги, в которой было бы написано про государственный капитализм, который бывает при коммунизме». [1096] (Слово коммунизм здесь тождественно Марксовому понятию «политического социализма» [ «сырого коммунизма»], когда социализм появляется в виде цели, задачи государства, интереса рабочего класса, но в экономическом смысле еще не достиг стадии осуществимости). Необычайно важным было признание Лениным того, что одной советской власти, одного «рабочего государства», иначе говоря, «политического социализма» не достаточно для перехода к социализму в экономическом значении этого понятия. В этой связи может быть понято замечание Ленина о том, что «государственный капитализм, хотя он и не является социалистической формой, был бы для нас и для России формой более благоприятной, чем теперешняя… Это означает, что мы не переоценивали ни зародышей, ни начал социалистического хозяйства, хотя мы уже совершили социальную революцию; напротив того, мы уже тогда (в 1918 г.! — Т. К.) в известной степени сознавали: да, было бы лучше, если бы мы раньше пришли к государственному капитализму, а уже затем — к социализму». [1097]
1096
Ленин В. И. Политический отчет ЦК РКП(б) //Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 84. Подробнее см.: Краус Т. Советский термидор. С. 119–121.
1097
Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 280.
Как мы уже указывали, по мысли Ленина, специфической функцией, определенной целью «советского государственного капитализма», которая была декларирована и на съезде партии, было создание политических и культурных предпосылок социализма. В этой области он спорил с меньшевиками, западными социал-демократами, либералами и всеми теми, кто ставил под сомнение «смысл большевистского эксперимента», не видя как раз его оригинальности. Ленин рассматривал себя представителем такой концепции развития, которая не имела реальной альтернативы в левом лагере. Он снова определил своеобразие русской революции в том, что система предпосылок социализма в этом случае должна была возникнуть не до, а после революции. «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры…, - писал Ленин, — то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы». [1098] Ленин и раньше, касаясь международной изоляции революции, ее «одиночества», задавал вопрос: «А если у нас при тех условиях отсталости, при которых мы вошли в революцию, сейчас нужного нам промышленного развития нет, то что же мы — откажемся? упадем духом»? [1099]
А если «отказаться» невозможно (что, в конце концов, было доказано победой в гражданской войне), то не оставалось ничего другого, как бороться за «выживание».1098
Там же. С. 381.
1099
Там же. Т. 44. С. 310.
8.6. «Бюрократический централизм» и термидорианская альтернатива
Уже в сталинскую эпоху было ясно, что определяющее место в «ленинском наследии» занимает борьба с бюрократией. [1100] Конечно, это «соображение» можно было довести до такой степени, что обуздание бюрократии стало одним из определяющих элементов известных террористических мер, применявшихся в 1930-е гг. У Ленина это устремление не было направлено на заклеймение «классового врага», а указывало на качество нового государства, на характер и специфические черты нового режима. Борьба с бюрократией одновременно выражала проблему становления новой общественной формы и социальную и культурную проблему (эти проблемы, собственно, не были разработаны в течение всей советской эпохи). Теоретическое и политическое значение проблемы бюрократии проявилось в двух аспектах. С одной стороны, оно раскрылось в полемике, связанной с перспективами НЭПа, которую Ленин и большевики вели с бывшим руководителем пропаганды Колчака Николаем Устряловым и поддерживавшими его интеллигентами, сменовеховцами, а с другой стороны — во внутренней борьбе вокруг создания СССР и борьбе Ленина против утверждения привилегированного слоя, обособленного от общества.
1100
Эта тема является лейтмотивом главного идеологического произведения сталинского времени, «Краткого курса ВКП(б)» (М., 1938). Об этом см.:
Krausz Т. A «R"ovid tanfolyam» 'es а t"ort'enelem. In: Vil'agoss'ag, 1989, № 3. P. 174–179.
«Безвыходность» исторического положения советской власти почувствовал Николай Устрялов, инспирировавший национал-большевизм, интеллигентское «сменовеховское» направление, искавшее на основании наследия «Вех» возможности соглашения с (советской) властью и Красной армией, которая «защищала имперские интересы России». Конечно, Устрялов был готов встать на сторону «декоммунизированной» советской власти не только в интересах имперского национализма. Близкая к нему группировка русской интеллигенции, как неоднократно заявлял Устрялов, рассматривала «эволюцию» большевизма, НЭПа как «перерождение коммунизма» и призывала эмиграцию примириться с большевиками в интересах углубления этой «эволюции». Устрялов писал: «На наших глазах происходит то тактическое “перерождение большевизма”, которое нами упорно предсказывалось уже более полутора лет… Коммунизм из реальной программы дня постепенно становится своего рода “регулятивным принципом”, все меньше отражающимся на конкретном организме страны». [1101]
1101
Смена вех, 12 ноября 1921 г, № 3. С. 14.
В его интерпретации коммунизм «упразднит самого себя», как, согласно аналогии, история французской революции продолжалась от якобинской диктатуры до Наполеона. Многие пункты обрисованной Устряловым конкретной программы похожи на «модернизационные» цели белого движения 1919 г.: ликвидация коммунизма и стабилизация положения зажиточного крестьянства; «примирение» с великими державами с сохранением русского «национального величия»; привлечение иностранных капиталов под строгим контролем государства; сильная диктаторская власть, опирающаяся на армию и на «активные элементы» страны (под которыми нужно понимать соединение аппарата с классом новых собственников); абсолютное отрицание монархической реставрации, «союз дружбы» с революцией. Вместо «непримиримой либеральной контрреволюции» в этой программе выдвигается перспектива термидорианской реставрации, своего рода буржуазного перерождения революции на базе авторитарного режима нового типа. [1102] Так вырисовывалось своего рода контрреволюционное представление о национальном капитализме, которое было настолько серьезно воспринято Лениным, что он касался его во многих статьях и выступлениях в качестве реальной возможности капиталистической реставрации. Ленин отнюдь не разделял появившейся в советской прессе упрощенной критики «устряловщины», так как и сам сознавал, что большевики, восстанавливая капитализм, берут на себя вынужденный риск («самотермидоризация»), в то время как другие, придерживаясь мифа о военном коммунизме, называли НЭП «брестской» экономической политикой. На XI съезде партии Ленин спорил с теми коммунистами, которые недооценили выводы Устрялова и сменовеховцев, то есть термидорианскую альтернативу. Ленин изучал утверждение в России «капитализма без буржуазии», главным образом стараясь понять, какие социальные отношения и слои укрепятся и будут влиять на структуру политической власти. Такой же была и исходная точка рассуждений Устрялова. Ленин прежде всего боялся осуществления предсказания Устрялова о своего рода союзе между слоем государственных чиновников и возрождающейся буржуазией. На XI съезде партии в марте 1922 г. он сказал следующее: «Я хотел, в связи с этим, коснуться вопроса о том, что такое новая экономическая политика большевиков — эволюция или тактика. Так поставили вопрос сменовеховцы… “Но эта Советская власть строит какое государство? Коммунисты говорят, что коммунистическое, уверяя, что это — тактика: большевики обойдут в трудный момент частных капиталистов, а потом, мол, возьмут свое. Большевики могут говорить, что им нравится, а на самом деле это не тактика, а эволюция, внутреннее перерождение, они придут к обычному буржуазному государству, и мы должны их поддерживать. История идет разными путями”, - рассуждают сменовеховцы… Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу… Надо сие откровенное заявление сменовеховцев приветствовать. Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит…. Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Оно — основная и действительная опасность… Борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более ожесточенной и опасной, потому что мы не всегда ясно видим, где против нас враг и кто наш друг». [1103]
1102
Там же. См. еще: Краус Т. Советский термидор. С. 102–114. Программы белых генералов см. в уже упомянутой книге: Ивана Халаса (Ivan Halasz).
1103
Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 93–95.
Другой наиболее значительный теоретик партии и ее «любимец», Н. Бухарин, вскоре после смерти Ленина подробно показал, что «авторитарный» замысел Устрялова не традиционен, а родственен духу новой эпохи, ведь и сам Устрялов, точно оценивая свою эпоху, чувствовал в ней «пульсирование цезаризма». Ясно, что можно было думать лишь о диктаторской форме восстановления капитализма, так как в конечном итоге именно это — как и в случае французской революции — и означало бы термидорианское перерождение. Во время этих споров, в 1922 г., еще продолжался беспримерный голод. Эти нищенские условия укрепляли тягу к порядку не только в мышлении обладателей власти, но и в среде простых людей, еще сильнее возбуждаемых национализмом. Это душевное состояние имел в виду Бухарин, уничтожая устря-ловский вызов в брошюре «Цезаризм под маской революции». [1104] В Устрялове он видел угрозу, которая может «отпугнуть» товарищей по партии от НЭПа, вследствие чего они могли, оставив «либеральный» курс, снова вернуться к прежним методам «военного коммунизма». Следуя ленинской логике, он еще не подозревал, что настоящая опасность заключается не в устряловском прообразе «капиталистической диктатуры», — в действительности настоящая диктатура тогда грозила уже с другой стороны. Хотя в то время еще не был решен вопрос о том, какая социально-политическая сила и в какой форме поставит под контроль деревню с ее сложными противоречиями в интересах государственного накопления. Бухарин так обобщил суть устряловской теории, «устряловщины»: «Это есть теория, стратегия, тактика российского фашистского цезаризма. Все элементы этого даны у Устрялова: его национализм, его “национал-большевизм” (некоторые германские фашисты называли себя именно так), его резко выраженный антипарламентаризм с генералами и рейхсвером, его культ Муссолини, его ставка на гегемонию “ординарной буржуазии”, руководителя “крепкого мужика”, его неприкрытый цезаристский идеал, его “национально-империалистские” вожделения, его культ “эроса власти”, его борьба (пока осторожная) с социализмом. Он надеется, что все эти элементы “вызреют” не только у него, и вылупится в конце концов великий Мессия, который уже по настоящему взнуздает “сброд”…». [1105]
1104
Бухарин Н. Цезаризм под маской революции. М., 1925.
1105
Там же. С. 72.
Задумавшись над социальной основой термидорианской цезаристской реставрации, Бухарин отыскал ее корни в нэповской России. «А по существу дела, — писал он, — он (Устрялов. — Т К.) защищает, как это ни странно, реформированное самодержавие, самодержавие нового образца. Фашистские цезаризм это ведь и есть не что иное, как форма самодержавия, которая прошла через огонь и медные трубы, которая вместо старых дворянских гербов имеет золоченые гербы “шиберов”, спекулянтов и подозрительных “дельцов”, которая опирается на новое служилое сословие, кулаков и лабазников, развращенную и подкупленную “свою” “массу” из “деклассированных”». [1106]
1106
Там же. С. 73–74.