Ленинград, Тифлис…
Шрифт:
Вета немного оживляется. Откидывается на стуле.
— Начиная с Тифлиса?
— Да!
— В Тифлисе я училась во французском лицее. Там все преподаватели были иностранцы. Французы. Один из них сделал мне предложение…
— Дальше.
— У нас в доме жил английский офицер. Он очень за мной ухаживал…
— А здесь, в Ленинграде?
— Здесь я с иностранцами не встречалась.
Лейтенант опять поднимает на Вету красные глаза.
— Вы лжете, Дадашева.
— Я говорю правду. Клянусь!
— Вы знали Фредерикса?
— Господи, Ника? Так он же русский!
Лейтенант
— Фредерикс — агент германской разведки.
В кабинете тихо. Слышно, как где-то тикают часы.
— Вы были любовницей Фредерикса?
Вета отвечает чуть слышно:
— Нет…
— Опять лжете! У нас точные сведения.
Лейтенант берет со стола бумаги.
— Вот, что про вас тут написали… Артистку Асадову вы знали?
Вета не выдержала, закричала:
— Эта дрянь…
— Не ругайтесь. Ее заявление соответствует нашим агентурным сведениям. Фредерикс расплачивался с вами через торгсин?
— Ника раза два делал мне подарки…
— Чаще, Дадашева, чаще… Вот что пишет агент Семенов…
Вета вспомнила симпатичного Степан Степаныча, продавца из торгсина.
— Какие задания вам давал Фредерикс?
— Мы были просто друзья…
— Это он поручил вам написать идейно вредную книжку?
— Ника ничего не понимает в фольклоре…
— Будем отпираться? Зря. Ознакомьтесь и подпишите.
Лейтенант протягивает Вете несколько исписанных мелким почерком листков бумаги. Вета с усилием читает:
«Категорически отрицаю связь с представителями иностранных государств…»
— Подпишите и поставьте число.
— Какое?
— Уже 8 февраля.
… Лева Лилиенталь перешел Литейный, свернул на улицу Петра Лаврова. День был по-весеннему теплый и солнечный, из водосточных труб с грохотом падали и разбивались об асфальт глыбы льда. Лева вошел в парадную дома с чуть заметной вывеской «Комитет ОСОАВИАХИМ»[6], поднялся на третий этаж, позвонил два раза в звонок. Дверь сразу же открылась. Лева прошел по темному коридору и вошел в приоткрытую дверь. В комнате почти не было мебели: два письменных стола, шкаф и сейф. За столом сидели двое: один помоложе, другой постарше. Лева называл их по имени-отчеству, одного — Сергей Сергеевич, другого — Матвей Матвеевич. Так они представились восемь лет назад, когда Леву завербовали в осведомители.
Случилось это так. К ним в институт приехал искусствовед из Италии Антонио Вици. Итальянец писал книгу о древнерусском искусстве, и Леве поручили его сопровождать. С итальянцем они подружились. Антонио немного говорил по-русски, примерно так же, как Лева по-итальянски. Они вместе съездили в Новгород — итальянец фотографировал фрески Феофана Грека. Как-то уже перед самым отъездом Антонио они засиделись в институтской библиотеке. Выражение лица итальянца вдруг стало значительным. Он наклонился и тихо сказал:
— Лео, у меня к вам просьба от нашего общего друга, синьора Зыбова.
Лева насторожился.
— Не могли бы мы пройти в его кабинет.
Лева взял ключ на вахте. Они вошли в директорский кабинет. Лева включил свет.
Итальянец стал что-то измерять на стене. Потом достал из кармана маленький ключик и вставил
его в едва заметное отверстие. Раздался легкий щелчок, и в стене открылся невидимый снаружи сейф. Итальянец запустил в сейф руку и вытащил несколько пыльных папок. Они открыли папки и разложили их содержимое на столе. Это были холсты и рисунки Врубеля, Коровина, Бакста, эскизы Малевича.— Валентин очень меня просил привести все это ему в Рим…
Они отнесли картины в «Асторию» и аккуратно зашили их в подкладку чемодана. Антонио протянул Леве толстый конверт.
— Вам от Валентина.
Дома Лева раскрыл конверт. Там было десять тысяч долларов.
Итальянец уехал, и примерно через месяц Леве на институтский адрес пришла открытка с видом Венеции и двумя словами на обороте: Va bene!
А еще через месяц Леву попросили к телефону. Лева взял трубку и услышал незнакомый голос:
— Лев Соломоныч? Не могли бы вы на минуточку спуститься в вестибюль.
В вестибюле стоял молодой человек в большой коричневой шляпе и курил папиросу. Увидел Леву, пошел навстречу, протянул большую руку:
— Будем знакомы. Меня зовут Сергей Сергеевич.
Они вышли на площадь, и Сергей Сергеевич показал Леве маленькую красную книжечку, на обложке золотыми буквами было выбито ОГПУ. Лева почувствовал, как у него в животе опустились внутренности и потекла холодная струйка между лопаток.
Они вышли на бульвар Профсоюзов, пошли в сторону площади Труда. Лева едва передвигал ноги. Сергей Сергеевич все время что-то говорил, но Лева с трудом его понимал.
— Отчет? Я уже написал отчет в иностранную комиссию…
— Прекрасный отчет написали, Лев Соломоныч, отличный! Прочитали с огромным удовольствием! Но нам от вас нужон еще один отчетик, так сказать, приватный. С кем встречался ваш иностранец, какие завел контакты, что кому передавал… Усекаете, Лев Соломоныч?
У Левы от сердца отлегло. «Про картины не знают, не догадываются». Он быстро ответил:
— Усекаю… Напишу непременно…
— Вот и отличненько… Зайдете к нам через неделю на Петра Лаврова…
Лева поморщил лоб:
— Это Фурштадтская?
— Она самая. Дом 21, где ОСОАВИАХИМ, третий этаж, левая дверь, два звонка…
Через неделю Лева был на Фурштадтской. Вместе с Сергей Сергеевичем там был еще один чекист постарше. Представился Матвей Матвеевичем. Бегло просмотрел Левин отчет. Хмыкнул. Положил в синюю папку.
— А теперь давайте, Лев Соломоныч, говорить по существу. Вы — человек образованный, грамотный. Понимаете, как обострилась классовая борьба на данном этапе. В этих условиях нам ой как нужны грамотные люди, бойцы невидимого фронта. Вы ведь линию партии поддерживаете?
Лева заблеял:
— Я всегда поддерживал… Всецело… Да, человек я книжный… Мало кого знаю, ни с кем ни встречаюсь…
— Не прибедняйтесь, Лев Соломоныч, многих вы знаете. И не стесняются вас, говорят при вас в открытую. А вы запоминайте, кто, что, о ком… И к нам. А мы уж в долгу не останемся… Кстати, как у вас с жилищными условиями?
— Комната в коммуналке. На Пороховых…
— Можем поспособствовать…
— Да нет, правда, не смогу я вам помочь. Увольте!
Матвей Матвеевич посуровел.