Ленинский тупик

– Мне бы комнатенку - и я бы мужичка нашла,- продолжала она ровным голосом, хотя краем глаза заметила, что Силантий норовит еще что-то добавить ехиднейшее, может, намекнуть на то, что она одна, да не одна… Тетка Ульяна в таких случаях не церемонилась. Охоту намекать она отбивала раз и навсегда.
– Ты со своей Анфиской живешь - как суп несоленый ешь!
– прогудела она.
– Была бы у тебя своя комната, может, все иначе сложилось б…

Больше Силантий из-за спины Староверова не выглядывал.

Пожалуй, самое время было начинать. Игорь Иванович потер ладонью красный, со свежими порезами подбородок, - давно не скреб его бритвой так, как сегодня.

– Неужели страшнее кошки зверя нет? Не вылезем из простоев?

Он шепнул что-то Огнежке, и та, взглянув на листочек, комкая его в руке, принялась рассказывать о своем плане. Ее выслушали молча; старики морщили лбы. “От напряжения мысли? Или недовольны…”

Первым нарушил молчание Гуща: -Я заместо Тоньки буду мусор убирать?! Спасибочка…

Голоса взметнулись костром. Огнежку жаром обдало -Что же будет? Уравниловка? Шурка, ты что молчишь? Скажи…

– У него слово рубль стоит.

– Я переучиваться не буду! У меня сноха учится!
– проорали из угла знакомым, с присвистом, голосом.

Нюра повернулась всем корпусом к углу: - Со снохой учиться не стыдно. Со снохой пить стыдно.

– Намекаешь!
– взвился голос. Шум поднялся в красном уголке такой, что казалось, кто-то в углу включил на полную мощность огромную, как комод, блестевшую полировкой радиолу и шарит, и шарит по эфиру, не может настроиться… Игорь едва унял расходившиеся страсти. Огнежка отвечала на вопросы спокойным голосом, лишь нога ее пританцовывала, словно стояла она этой ногой не на полу, а на раскаленном песке.

Огнежку окликнули. К телефону. Кто там еще? Оказалось, Ермаков. Голос управляющего гудел раздраженно: - Вы что самовольничаете? Что? Не ваше дело этими вопросами заниматься. Поднимайте свои вопросы И вообще, все это нереально в наших условиях..

Бросив трубку на рычажок, Огнежка вернулась к распахнутым настежь дверям красного уголка. Остановилась, недоумевающая, испуганная. Не столько словами, сколько страстью, с которой они произносились.

– Пущай Огнежка опыты разводит с канцеляр-с-с-кими. Им все одно, как они выскочат из опыта, в штанах иль без штанов: они в теплой комнате сидят…

Огнежка привалилась плечом к стене. И Ермаков готов разорвать ее в клочья, и Гуща..

В красном Уголке затихало. В наступившей тишине прозвучал глуховато-высокий голос, инякинский. Огнежка пыталась вникнуть в смысл инякинских слов, но различала лишь глумливые нотки в его голосе. .

“Вот ты как?!”

Впрочем, разве она ожидала чего-либо иного? Особенно после того, как наблюдала Инякина в новом Клубе.

По тому, как Тихон Инякин разговаривал с подсобницами (чаще всего он не удостаивал их ответом), по тому, как грубовато-фамильярно, по-хозяйски, обращался даже с незнакомыми ему рабочими, покровительственно похлопывая их по спине, по тому, наконец, как Тихон Инякин отвечал на вопросы университетских гостей (на губах Инякина то и дело змеилась усмешечка), можно было без особого труда понять, что он думал о каждом из присутствовавших и обо всех вместе…

Он, Тихон Иванович Инякин, первый человек на стройке, а стройка, известно, ныне основа основ на русской земле, он, Инякнн, всему делу голова, а не Силантий и прочие твари бессловесные, не зелень, вроде Шурки, не бабы, которым дорога от печи до порога, и уж конечно не какие-то университетские да канцелярские, фофаны интеллигентские, которые на его, Инякина, хребте в рай едут. Все, кроме настоящей власти - Ермакова и тех, кто над ним, все на свете навоз, над которым тот хозяин; у кого вилы в руках!

С того вечера в новом клубе, когда Огнежке казалось, она до конца поняла Инякина, все в нем - и въедливый голос, и его переменчивые манеры, то грубо-сановитые, то “лебезливые”, даже чистый ватник Инякина с зелеными заплатами на локтях - все вызывало у Огнежки чувство омерзения. Откуда он взялся, этот рабочий, больше всего на свете презирающий рабочего человека?.. И кому он на стройке нужен?

Инякинский голос взмыл фистулой. Огнежка сжала кулаки и, оттерев кого-то плечом, протолкалась в красный уголок. Из ушей ее будто вода вылилась. Она услышала вдруг и скрип стульев, и чье-то покашливание, и инякинскую издевку, обращенную - странно!
– не к ней, а к Гуще:

– - Обычай наш бычий, Вань, а ум - телячий, да-а.,, Слыхано ли дело - добрый почин сапогами пихать… Скажи лучше, учить меня будешь?

Стихли даже самые неугомонные, даже Тоня, все время норовившая что-то сказать. Инякин просит его учить?

– Как?.. Чему? ..

– Я говорю: учить меня и других плотников да такелажников, что стонут от простоев, будешь?.. Чему- чему! Каменному делу, известно.- И уже добродушно, по-приятельски: - Помогать вам будем, сухоруким. Похоже, Инякин поддержал ее в ту минуту, когда решалось, быть или не быть в Заречье “огнежкиной” бригаде.

Когда все разошлись, она отыскала Инякина. Протянула ему сразу обе руки. Руки Инякина мягкие. Не такие, как у каменщиков. Белые. Плотницкие руки. Узкие, щелочками, глаза смеялись.

– Как беда, Огнежка, хватайся за еловый сучок. Примета верная - Он отвел ее в сторону, шепнул доверительно: - Это все ладно. Да как бы тебе сказать… Извини меня, Огнежка, может, то страхи пустые, стариковские… Боюсь, как бы не угодить тебе сюда, - он изобразил огромными белыми пальцами решетку.
– И не позже как через денек-два… Вот какое дело…

Оказывается, пока Огнежку вызывали к телефону. взяла слово Нюра. Она негодовала на то, что строительные детали не берегут. Куда ни глянешь, рубли валяются.
– Ванну привезли на стройку давным-давно, но наверх не подымают. Тоне-такелажнице удобно прятаться в ней от ветра.

Огнежка словно наяву увидала и эту белую эмалированную ванну и торчавшую из нее голову Тони в цигейковой шапке, повязанной сверху черным платком.

Инякин покосился по сторонам, продолжал, понизив голос:

– Тонька на Нюру ка-ак глянет глазищи повылазили. Зрачки как пятачки. Помяните мое слово: она Нюру или с корпуса столкнет, или бетонный блок ей на голову опустит… Развести их надо по разным бригадам. Утречком! К вечеру может быть поздно.

Огнежка невольно отступила на шаг.
– Полноте, Тихон Иванович…

Инякин пожал плечами: -Али вы нашу Тонечку не знаете? Коли ей что в башку втемяшится…

12

Игорь Иванович окликнул Огнежку, чтобы ехать вместе с ней в главное управление. Она не сразу отозвалась, встревоженная своими думами.

Некрасов, признаться, и сам побаивался визита к Зоту Ивановичу Инякину: не проходило дня, чтобы Ермаков не поминал лихом Зота Инякина и его “шарашкину контору”, как величал он это управление.