Ленинский тупик

Александр усмехнулся уголком рта.
– Не туда ты ломишь, Нюра. Тебя вчера послали за билетами. Тихон тут же отметил это во всеуслышаиье. Гуща взвился: “Она гдей-то бродит, а мы ее обрабатывай…”

Нюра порывисто села, обхватила руками колени.

– Ка-ак.так?! Гуща меня в цехком подсаживал, надрывался с заднего ряда: “Нюрку! Нюрку!” А теперь недоволен? Да и ты… вроде?

Александр ответил не сразу, вяло: - Надо было на кого-то хомут надеть. Ну, и вытолкали, кого помоложе… Хватит того, что меня в две комиссии запихнули… - Он снова помолчал.
– Ни к чему это все, Нюраша. Силы тратишь, время…Брось ты меня агитировать, Нюраша-дураша! Все слова - я усвоил. Профсоюзы - школа управления, школа хозяйствования, школа коммунизма. Можешь проверить… вон тот том, на нижней полке, второй справа… О профсоюзах я читал. И еще раз о профсоюзах читал. Про великий почин- раза три, не меньше: для себя и для экзамена зубрил. Этого философа… как его? листал. Помнишь, я его книжку нашел на чердаке дома, который мы ломали? В желтенькой обложке. Фамилия вроде Озерова. Только на французский лад. Прудон! Заглавие заинтересовало: “Кража” Не дотянул, до марксизма старик, а - врезал: “Собственность-кража!” Прибили бы такую табличку к хрущевской даче, рядом с номером… На старости руки начнут трястись-пойду лекции читать: что такое профсоюзы и с чем их едят… - Александр взглянул на жену нетерпеливо.

– Вылезай ты из этого дела, Нюра, вот что я тебе скажу! Пускай Тихон суетится. Вообще начальство.
– Он сморщил нос в грустной усмешке.
– Начальство - оно газеты читает, радио слушает. Наше дело каменное. Слов не любит.

Когда муж усмехался так вот, морща свой широкий, приплюснутый нос, он на какое-то мгновение вызывал в памяти Нюры Шураню-маленького, глядевшего вслед ей из окна яслей. Словно бы и Шура, как и сыночек его, грустно взирал на мир из-за толстого стекла, приткнувшись к нему носом. Но уже в следующий момент дотемна обожженное морозом лицо мужа преображала улыбка, добрая и чуть снисходительная, уголком рта, - улыбка человека себе на уме.

Нюру задевала эта улыбка; за ней чудилось неизменное: “Зряшный разговор, Нюраша. Стоит ли с тобой об этом…” Каждый раз, когда Шура улыбался так, в Нюре .подымалось раздражение. Старики - одно дело. Гуща - темнота. Закоренелый единоличник. Говорят, и на стройку-то ушел, чтоб в колхоз не вступать. Силантий - молчун. С чем ни подойдешь, одно твердит: “Не зудят - так и не царапайся…” А Шураня?! В девятый класс ходил. Механик. Мотоциклист. А книг прочитал!.. Мог бы ей помочь разобраться кое в чем. У нее путаница в мыслях. Тихон на подмостях работает - не бей лежачего. А как слово дать кому от имени строителей так Тихону. Выбрать куда - снова Тихона. Тоня права, на нашей шее едет - Нюра кинула взгляд на мужа, протянула горестно: - Как же, по-твоему, жить, Шураня? Иль по святому Силантию “Не зудят -так и не царапайся”?
– Она круто, всем корпусом, повернулась к нему.
– Но ты же сам, помнишь, в новом клубе…

– Так это… опережение зажигания получилось. Не знаешь, что такое опережение зажигания? Когда мотор у машины стреляет, выхлоп черный, вонючий. Треску - на всю улицу, дела - ни на грош. Машина останавливается. Вот что такое опережение зажигания… - Он помолчал.
– Ну, выскочил я тогда. Помогло бы Некрасову, будь он обычный крановщик?! Как мертвому припарки. “Профсоюз!.. Профсоюз!..” Профсоюз у нас - усохший гербарий. Надо жить просто, Нюраша. Как люди, так и мы.

Нюра пристукнула кулачком по колену.
– Ну, а люди ложь - и мы то ж?! А?

Александр потянулся за новыми, тщательно отглаженными, “бригадирскими”, как он их называл, брюками, перекинутыми через спинку стула, начал одеваться. Нюра сдернула с его ноги модную, суженную книзу, брючину, воскликнула в сердцах: .- В брючки влезешь - лови тебя. Ответишь - получишь брюки.

Уголок рта мужа дернулся.
– Ты видала, как лиса в холод спит?
– протянул он неторопливо.
– Обертывается в свой хвост вокруг тела. И ей тепло. И ты в свои идеи обернешься, и хорошо тебе. А мне во что заворачиваться? У меня, как видишь, хвоста нет… Какая еще статья о постройкомах? Где?.. Сейчас о чем не пишут. Написать обо всем можно. Дай брюки. Опоздаю в контору.,, Дай, говорят!.

– Не дам! Шагай так!

Он оглянулся на нее, улыбаясь своей отдаляющей улыбочкой.

“Коли дура, так образумь!” - едва не вскричала Нюра.

Александр шагнул к дверям, наступил на завязки кальсон, чертыхнулся. Нюра с размаху швырнула ему брюки: - На! А то как отличат в тебе бригадира…

Александр ответил раздраженно, пританцовывая на одной ноге и натягивая брюки: - Не ты меня поставила! И не перед тобой мне ответ держать!

В постройкоме Александр узнал - разговор предстоит о Тоне. Опять о Тоне?! Что стряслось?..

Вслед за Александром в свежевыкрашенную и уже запущенную - на полу окурки, сор - комнату постройкома вошел Игорь Иванович. Кивнул Александру. Жестом предложил ему перебраться от дверей поближе к Тихону. Александр отрицательно качнул головой.

Тихон Инякин высился над канцелярским столом, . накрытым выцветшим кумачом, как пожарная каланча. Размышляя о предстоящем опросе-допросе, прошагал туда-сюда вдоль стенки в своих новеньких чешских бурках, затиснутых для сохранности в галоши. На галошах белели опилки. Сонным голосом он спросил Тоню Горчихину, которая топталась в дверях с тетрадным листочком, видно, заявлением в руках: - Как твой случай разбирать, Горчихина, - по закону иль по совести?

Игорь Иванович подался вперед: “Тихон - купеческие мозги! Гениальный Островский. Купцы в его пьесах постоянно отделяли совесть от закона. Матушка Русь не меняется!”

Тоня от избытка чувств даже руками всплеснула: -По совести! По совести!

Тихон, - язвительно спросил Игорь.- Что ж это за закон, который при совестливом разбирательстве лучше всего спрятать в стол?

Инякин ответом не удостоил. Кивком отпустил Тоню. Едва за ней закрылась дверь, прозвучал хрипловато-надорванный голос Чумакова - Тонька не хочет, значит, убираться из конторы. Жалится на всех… - Чумаков, бросив окурок на пол, пересел к столу, повертел вокруг пальца ключ на веревочке.- Держать Тоньку никак невозможно… - Он вынул из кармана какую-то бумагу. Глядя на нее и хмурясь, перечислял, в какие дни Горчихина отказывалась выполнять его, Чумакова, приказы. Он перечислял прогрешения Тони долго, и половины их было бы вполне достаточно для самой либеральной комиссии. Тимофею Ивановичу невольно вспомнились слова профессора-языковеда, которому он в свое время немало крови попортил: “Избыток фактов есть признак неуверенности…”

Чумаков взял со стола истерзанную, без начала и конца книгу. Книга, похоже, много лет переходила из одной конторы в другую, от штукатуров к малярам, от маляров к каменщикам. Ее листали сотни пальцев;- в белилах, в охре, в кирпичной пыли; на ней, как на палитре, остался след от всех красок, которые когда-либо шли в дело. Чумаков открыл ее на странице, заложенной бумажкой.- Вот. Кодекс законов о труде… КЗОТ.
– Он отчеркнул на полях ногтем, протянул книгу почему-то не Инякину, председателю комиссии по трудовым спорам, а Тимофею Ивановичу.
– Здесь есть статья: коли рабочий воротит рыло от своего дела….

Игорь Иванович перебил Чумакова голосом, в котором звучала усмешка: - Вы же хотели по совести. А не по закону… Чумаков закрыл книгу, ответил раздраженно: - Мы по совести и разбираемся; а КЗОТ что…- Он бросил книгу на стол, несколько пожелтевших страниц разлетелись по сторонам.
– КЗОТ… он для формулировки Игорь Иванович перересел ближе к столу.

– За что вытуриваете Тоню, если по совести! Не можете простить ей давнего?

Чумаков снова повертел на пальце ключ, ответил вполголоса, словно бы застеснялся: - Блюдем, Игорь Иванович, Шурин интерес… Высокий авторитет бригадира.
– Покосившись на крановщика и заметив, что эти слова не произвели на него впечатления, разъяснил: - Тоньке с Нюрой Староверовой нa одних подмостях тесно. Того и гляди одна другую вниз столкнет. С восьмого этажа. Развести их надо по разным углам…

От дверей донеслось с негодованием: - Плети-плети, да меру знай!

Чумаков вскипел: - Нужна тебе, бригадир, при живой жене Тонька или нет - дело твое. Но по закону кодекса о труде такую распустеху держать нельзя.
– Он дотронулся машинальным движением до своего уха.- И не будем! .. И вам, Игорь Иванович, ее под защиту брать ни к чему… Вот факты. Вот закон- положил руку на книгу, которую только что небрежно откинул.
– Народный закон. Поперек закона не встанете! Не те времена… Понятно?!

Игорь Иванович втянул в себя губы, чтобы удержаться от слов, которые были готовы вырваться, и спокойным тоном спросил, вручались ли Тоне наряды в те дни, когда она отказывалась от от работы?

От дверей послышалось саркастическое: - Хо!.. Вы же знаете, Игорь Иванович, у нас сроду наряды задним числом выписываются!

Игорь Иванович попросил, чтобы ему передали Кодекс законов о труде; отыскал статью, в которой было сказано, что рабочий, не имеющий на .руках наряда, имеет право не приступать к заданию…