Ленька-карьерист
Шрифт:
— У тебя голова варит в нужную сторону, — продолжал Орлов. — Мы тут посовещались с товарищами… Нам нужно наладить не просто вал выпуска тракторов, нам надо отладить систему их эксплуатации, чтобы в каждой МТС имелась хорошо укомплектованная реммастерская. А для этого нужны не сложные, специализированные на массовое производство агрегатные станки, а серия недорогих и надежных универсальных: токарный, фрезерный, сверлильный. Простых, чтобы их мог освоить вчерашний пахарь после трехмесячных курсов, и чтобы запчасти к ним были взаимозаменяемы. Понимаешь? Целая гамма станков для села!
— Понимаю, — откликнулся я. — Задача для ЭНИМСа вполне посильная. Даже интересно будет взяться!
— Вот! — глаза Орлова блеснули. — Мы даем тебе все, что нужно: фонды, ресурсы, все что потребуется. Ты разработаешь эту линейку станков, наладишь выпуск.
Он снова замолчал, подошел поближе.
— Но есть и для тебя интерес, Леонид Ильич, — впервые он назвал меня по имени-отчеству, и это прозвучало весомо. — Человеку с таким государственным подходом, с таким пониманием связи промышленности и села нечего терять время в Оргбюро, среди технических документов. Твои идеи должны звучать выше. Их должен слышать… Сам.
Он не назвал имя, но мы оба поняли, о ком речь.
— Напрашиваться — дело гиблое, — продолжал он свой тихий, вкрадчивый монолог. — Хозяин такого не любит. А вот когда отдельные люди, исходя из важных областей, в один голос говорят, что есть товарищ, чье мнение по вопросам технической политики необходимо учитывать на самом верху — это другое дело. Кандидат в Секретариат ЦК… Как тебе такая перспектива? Мы поможем: аккуратно, через нужных людей, донесем мысль. А ты, со своей стороны, будешь давать нам толковые рекомендации по насыщению МТС. Чем, в какой глубине, в какой очередности. Мы — исполнители, ты — мозг. Никто не лезет в чужую епархию, а в целом дело движется.
Он замолчал, ожидая ответа. Что же, мне предложили пакт, негласный союз «технократов» против «аграриев». Они предложили мне ступеньку наверх, к власти, в обмен на мой ум и мощности ЭНИМС. Я получу пусть косвенный, но контроль над процессом механизации села — своеобразным инструментом борьбы с грядущей катастрофой. Это был шаг в большой политике, где цена ошибки запредельна, но и награда велика
— Предложение дельное, Петр Анисимович, — медленно взвешивая каждое слово произнес я. — Думаю, мы сработаемся. Готовьте список первоочередных задач, номенклатуру необходимого оборудования, данные по категориям мастерских. ЭНИМС приступает к выполнению немедленно!
Пакт с Орловым был скреплен рукопожатием. Что же, похоже, я становлюсь своим человеком в Наркомтяжпроме. Секторе тяжелой промышленности ВСНХ.
Доказательства полезности этой связи не заставили себя ждать. Через несколько дней мне оттуда сообщили, что Вячеслав Михайлович Молотов, видимо, наконец оставляет руководство партийной организацией Москвы и полностью сосредоточится на работе в центральном аппарате, и на его место прочат Карла Яновича Баумана.
Молотов, второй секретарь ЦК партии, вынужден был совмещать этот пост с руководством московскими коммунистами по очень уважительной причине: год назад с руководства Москвой сняли Угланова, обвиненного в «правом уклоне», а найти кого-то достаточно компетентного и лояльного сходу не смогли. В результате Молотов, всегда отличавшийся поразительной работоспособностью, больше года мучился на двух должностях, в одиночку выполняя работу, непосильную для двоих. И вот теперь его должен был сменить латышский немец Бауман.
Бауман. Это имя было мне знакомо. Один из самых ярых, прямолинейных идеологов коллективизации, человек-таран, готовый сломать и крушить во имя генеральной линии. Поставить его во главе Московской парторганизации — значит отдать сердце страны в руки фанатика, для которого люди — лишь щепки, летящие при рубке леса. А главное — я уже лелеял мысль продвинуть в Москву «моего» человека, Мельникова.
Нет, в этой партии нужно было сыграть на опережение.
Прямо атаковать Баумана было глупо и опасно, но по здравому размышлению я решил, что его можно «канализировать», то есть направить его власть и энергию в другое, более безопасное для меня русло. Идея пришла сама собой, вытекающая из логики момента. Я открыл краткую, но емкую докладную записку, воспользовавшись нашим с Орловым союзом в качестве повода. В записке, посвященной техническому обеспечению МТС, я, как бы между прочим, в последнем параграфе отметил, что успех коллективизации зависит не только от техники, но и от коммуникационной партийной активности на точках. И что для управления этим сложным направлением в масштабах всего
Союза нужен товарищ, обладающий недюжинной волей, идеологической твердостью и полным пониманием важности момента. Несомненно, эта роль была бы по силам Карлу Яновичу Бауману, чей опыт и квалификация были бы просто бесценны на посту секретаря ЦК, курирующего именно этот хозяйственный сектор.— Давайте направим Баумана на сельское хозяйство! — предложил я. — Это сейчас — «передний край». А Москва — в сущности, тихое болото.
Записку я передал Орлову. Тот пробежал ее глазами, задержался на последнем абзаце, и в его глазах мелькнуло понимание. Он ничего не сказал, но через два дня я узнал, что записка легла на нужный стол.
Первый ход был сделан. Но на месте главы Москвы образовалась пустота. И ее нужно было заполнить, прежде чем это сделает кто-то другой. Вскоре пошли слухи, что «наверху» циркулирует идея о назначении секретарем парторганизации Москвы Лазаря Кагановича. Сразу же стало понятно — такого не сдвинешь так просто, как Баумана. Это тяжеловесная, беспрекословно преданная Сталину фигура; против такого кандидата никто не возразит! Надо было что-то придумать — очень хитрое и серьезное.
А потому, спустя неделю, как я услышал про Кагановича, я решил написать вторую докладную, в этот раз посвященную транспорту. Я собрал все доступные мне сводки о состоянии железных дорог. Картина вырисовывалась удручающая: износ путей, нехватка паровозов, чудовищная неразбериха с грузопотоками. А ведь с началом индустриализации перевозки грозили вырасти на десятки процентов, а на отдельных направлениях — в несколько раз! Транспорт, кровеносная система индустриализации, грозил закупориться тромбом. Вывод запрашивался сам собой: этот участок требует не просто управления, а диктаторской власти, стальной руки; туда нужен был человек-ледокол, способный проломить ведомственные барьеры, вычистить саботажников и заставить механизм работать. И кто, как не товарищ Каганович, с его организаторским талантом и хваткой, мог бы взвалить на себя эту титаническую задачу? Поставить его на транспорт — значило спасти первую пятилетку!
На этот раз я стрелял с двух рук. Товарищу Сталину я отправил аналитическую записку о проблемах с транспортом не предлагая (ни боже мой!) никаких кадровых решений. А вот для Орлова (ну и, шире говоря — для главы Наркомтяжпрома (ВСНХ) Орджоникидзе) я подготовил тезисы для доклада, где в числе прочего, предлагал «кадровое усиление» НКПС, где имя Кагановича упоминалось рядом с еще несколькими, совершенно «непроходными» фигурами.
И снова отдал записку Орлову. Перечитав, он посмотрел на меня с нескрываемым уважением, смешанным с некоторой опаской. Он понял мою игру: сначала мы способствуем «повышению» Баумана, чтобы убрать его с дороги, затем точно также перемещаем Кагановича, чтобы с Москвы, убрать его на более высокий, но и много более сложный, можно сказать, «расстрельный» пост. О моем желании поставить на освободившееся место своего человека Орлов догадывался, но благодаря «пакту» не мешал.
И тут произошло непредвиденное затруднение. Моя сеть информаторов донесла, что Каганович, которому идея возглавить Москву пришлась по вкусу, уже прочит себе в помощники и будущие преемники некого Никиту Хрущева. Я знал это имя из будущего. Хрущев, протеже Кагановича, появившийся из ниоткуда будущий «кукурузник». В истории он действительно возглавил Московскую парторганизацию, откуда и началось его восхождение. Но этого я допустить никак не мог.
Нужен был выход лично на Сталина. Не прямо, конечно, не мой это пока уровень: ногой раскрывать дверь в кабинет Сталина. Но всегда можно найти лазейку: через Поскребышева, бывшего сейчас помощником секретаря Сталина Товстухи. Ему я уже несколько раз помогал с подготовкой технических справок, и теперь — услуга-за-услугу — попросил устроить доклад Хозяину о выполнении работ по программе МТС.
Это был вполне убедительный, законный повод появиться у вождя. Он принял меня в своем кремлевском кабинете, пропитанном запахом табака «Герцеговина Флор». Все прошло замечательно: Сталин ходил по ковру, слушая мой маленький доклад, кивал, задавал точные, взвешенные вопросы. Когда я закончил, то короткой фразой перевел разговор на интересующую меня тему, вроде как вскользь посетовав, что место главы московской партийной организации все еще пустует. И товарищ Сталин меня не подвел! Он спросил, а кого я вижу на посту главы этой организации, если прежние кандидаты будут все отправлены на более ответственные посты.