Лёнька. Украденное детство

На порог вышел однорукий староста Яков Бубнов, с ним рядом – молодой подтянутый офицер, а за ними какой-то пожилой мужчина в штатском. Офицер снял и поигрывал черными кожаными перчатками, перекладывая их из руки в руку и периодически ловко хлопая ими себя по ляжке, обтянутой черным шерстяным галифе, заправленным в высокие хромовые сапоги. Староста, он же бывший председатель колхоза, единственной рукой устало смахивая со лба предательские капли выступавшего то ли от жары, то ли от напряжения пота и вслушиваясь в разговор немцев, начал переводить громко вслух:

– Това-а-а… то есть граждане крестьяне! Господин помощник нового коменданта нашего района сказал, что немецкие войска заняли полностью нашу область и район. Потому теперь они установили свою администрацию везде в районах по всей области. На пять деревень в нашем селе будет своя комендатура, а здесь, в вашей деревне, только одно подразделение. Здесь будет пункт. Такой же поставят в соседней деревне и в остальных. Для того чтобы ходить в лес или в поле, за деревню или в другую деревню, надо получить документ, пропуск. Аусвайс называется. Ну, такое разрешение от новых властей. Кто пойдет без такой бумаги, будет назван мятежником, партизаном и будет наказан. На первый раз будут пороть, а в следующий раз расстреляют. Вот так-то.

– Слышь, Ефимыч, а ребятишкам в школу как же? – поинтересовалась какая-то женщина. Судя по высокому голосу – похоже Таньки Полевой мать. Дети действительно вынуждены были ходить на уроки через лес в другую деревню.

– Ты, Манька, погоди со своей школой. Мои девки – тоже школьницы, но про то пока никаких распоряжений нет от германской власти. Да и до школы еще полтора месяца. Как решат – сообщат. Думаю, что будет школа, будет. Я буду добиваться, обещаю.

– Э! Председатель, а как насчет скотины? – вдруг вступил Прохор. Он хоть и исполнял обязанности конюха, но в деревне оставались в его ведении всего две лошади да жеребец. Остальная часть конюшни на двадцать четыре отдельных стойла, построенная когда-то еще при царе до революции, пустовала, была запущена, завалена мусором и навозом.

– Михалыч, скотина… – Он сделал паузу и продолжил: – Скотина остается при вас. Пока других указаний по частным дворам не было. Весь колхозный скот уже переписан и пересчитан и считается теперь собственностью Германии и их фюрера.

– Этого лупоглазого с челочкой и в усиках, что на картине? – Нюрка Денисова указала на портрет Гитлера, который в это время заносили два рядовых из взвода охраны в новый пункт комендатуры, до сего дня бывший хатой тетки Фроськи.

– Этого, этого самого, – поморщился Бубнов. Солдаты прошли в дом и повесили портрет над окном горницы. Он был такой большой, что нижней частью почти на треть перекрыл оконную раму.

Новоиспеченный староста, а до этого дня председатель колхоза «Заря» Яков Ефимович Бубнов принял решение служить новой немецкой власти добровольно. Несмотря на то, что за прошлые боевые заслуги, отвагу на фронте Первой германской и вступление в ряды ВКП(б) в революционном семнадцатом году он был безоговорочно и бессменно назначен председателем колхоза и даже самолично бывало раскулачивал (вплоть до расстрела на месте) односельчан, власть большевиков недолюбливал. Но никогда даже виду не подавал и языком понапрасну не чесал. Жизнь научила не спешить открывать рот даже среди самых близких, потому что и они могли ненароком обронить роковое словцо, которое в ловких руках дознавателей оборачивалось если не расстрелом, так ссылкой и лагерями по «антисоветской» статье.

По сути своей он не любил любую власть. Еще на фронте его увлек такой же, как он, молодой лохматый паренек-анархист, попавший по мобилизации на войну и шепотом вещавший про всеобщую свободу, братство и коллективное имущество. Эти принципы ему очень нравились и манили своею непознанной таинственностью и необычайной простотой. Но рассказать об этом вслух он боялся даже себе самому.

Жить свободным и независимым – это была заветная мечта Якова. Однако в реальности всю свою взрослую жизнь, которая началась в восемнадцать лет призывом в армию и отправкой на фронт, он преданно и истово служил власти: сперва царю-батюшке присягал в войсках, затем большевикам, свергшим прежнего хозяина земли русской, затем чекистам, проводившим красный террор и продразверстку, после партийному руководству, став председателем колхоза и организовав партячейку. И вот теперь немцам, установившим «новый порядок» – красное знамя со свастикой и портрет своего усатого лупоглазого главаря.

«Гори они все адовым огнем! – думал председатель Бубнов. – Мне бы только жену Александру вылечить. Да моих трех девок-дочерей выучить и замуж выдать, а уж какая вокруг власть – плевать! Лишь бы не грабили да не пытали. Хватит на мой век пыток и лагерей». Он вспоминал немецкий плен, мучения, ампутацию руки, неожиданное освобождение, размышлял о своей странной парадоксальной судьбе и машинально переводил слова нового коменданта. А затем и старика в штатском костюме, который оказался каким-то то ли вербовщиком, то ли агитатором. Тот взахлеб рассказывал о распрекрасных перспективах жизни крестьян под новой властью. А всем желающим предлагал возможность переезда в Великую Германию для работы на свободных немецких фабриках, огромных промышленных предприятиях и сельскохозяйственных фермах. После слова «фермы» крестьяне заволновались.

Яков тщетно пытался, насколько мог, объяснить правильно односельчанам, как устроены эти самые «фермы», когда вдруг штатский немец неожиданно перешел на чистый русский язык:

– Господа крестьяне! Меня зовут Георг Берг. То есть Георгий Берг. Я сам – русский патриот. С одна тысяча девятьсот двадцатого года живу в свободной Германии. Как видите, большевистская пропаганда нагло лжет и водит вас за нос, рассказывая вам о том, что Германия – враг, а немцы пришли, чтобы убивать вас. А вы знаете, что коммунисты требуют от вас сжигать урожай, топить муку в реках, резать скотину? Разве это народная власть? Это антинародное правительство должно быть свергнуто! Лучшие сыны Великой Германии пришли освободить вас! Все, кто хочет свободно работать, как человек, а не раб без паспорта, могут завтра же получить немецкие документы и выехать на работу в любую точку Третьего рейха. Вы должны работать, много работать, но свободно и радостно! Я сам могу показать вам в этом пример. Я много трудился, и теперь у меня большой дом, трое взрослых детей, красавица жена и уже четверо внуков. Все они счастливые и свободные люди, потому что живут и трудятся в Великой Германии. Мы – люди труда и воли – ее основа, соль земли немецкой!

Он еще долго рассуждал и агитировал за свободную сытную жизнь в Германии, распаляясь все больше и больше, пока его не перебил скрипучий голос Параскевьи Полевой, Танькиной бабушки:

– Мил человек, это хорошо, что они свободные, великие, добрые. Может, оно так и обстоит, как ты нам вещаешь. Дай-то Бог! Но коли оно так, то скажи на милость, зачем наши добрые освободители хату-то у тетки Фроськи отобрали? Неужто у их хвюрера получше хаты нету?

Берг бросил гневный взгляд на селянку и, указав на нее пальцем, чеканно выговаривая каждое слово, ответил:

– А за комиссарскую красную пропаганду мы будем безжалостно вешать, и ты, тетка, будешь первая, кого мы вздернем за такие слова о великом вожде германского рейха.

Больше задавать вопросы ни у кого желания не возникло, и люди разбрелись по домам.

Глава четвертая Концерт

Наиболее реальную опасность, безусловно, представляет русская экспансия, будь то царско-православная или сталинско-коммунистическая…

Почему это монголам, киргизам, башкирам и прочим надо быть русскими? Если превратить существующие сегодня советские республики в самостоятельные государства, вопрос был бы решен. За несколько недель армия Германии сделала бы эту важнейшую работу для всего человечества.

Миклош Хорти, регент Венгерского королевства, на встрече с А. Гитлером в апреле 1941 г. [16]

16

Родионов Б. Последний причал адмирала // Эхо планеты. М., 1993. № 36. С. 24–26.

Лучший куриный суп в деревне готовила тетка Ховря Денисова. Все деревенские бабы были убеждены, что она знает какой-то волшебный секрет, передаваемый женщинами их семьи из поколения в поколение. Достаточно было взглянуть на то, как она колдует вокруг своих наседок и петушков, чтобы заподозрить ее в тайных кулинарных знаниях. На приготовление настоящего шулюма [17] уходило почти два дня. Хотя от первоначального рецепта, доставшегося ей по наследству от предков-казаков, ее супчик отличался как павлин от дворового Петьки.

17

Наваристый суп из мяса и овощей. Считается казацким традиционным горячим блюдом.