Лёнька. Украденное детство

Обершарфюрер Хайнзе не смог дождаться конца порки и, пошатываясь, отошел за угол дома, где уже, наверное, в сотый раз опорожнил и без того пустой желудок. Его мутило, тошнило и качало из стороны в сторону от духоты, отравления и острого стойкого запаха пота от давно не мытого мужицкого тела старосты, который, едва справляясь с плетью, обрушивал и обрушивал ее на провинившуюся женщину. Усердие и сила ударов, наносимых Бубновым, была заметна всем наблюдавшим, однако от их внимания ускользал тот важный момент, когда он чуть подавался вперед вслед за опускающейся на своем излете плетеной части орудия наказания и основной удар наносил ее толстой частью, ближе к древку и месту их соединения. Таким образом, угрожающе свистящая ее тонкая часть, завершая свой хищный полет, опускалась на лавку и землю, взбивая столбы пыли, которая еще лучше маскировала хитрые маневры палача и безопасность его жертвы.

– Десять, одиннадцать, двенадцать, – тихо вздыхала толпа, ахая от каждого визгливого взлета и стремительной атаки плети добровольца-палача…

Всю сцену унижения, осуждения и наказания матери Лёнька видел издалека. Его не пустили к маме, а держала тетка Фроська, уже испытавшая на себе всю беспощадность и жестокость внимания «новых властей», как немцев, выгнавших ее из дома, так и полицаев, обокравших ее и разбивших ей лицо. Она крепко обхватила мальчишку и старалась закрыть ему глаза своими морщинистыми натруженными руками, которые пахли въевшимся навозом и молоком. Сквозь тоненькие щелки меж пальцев старушки он видел только взмахи, как ему показалось, непомерно длинной и сильной руки инвалида Бубнова.

«Убью его, гада! Убью сам!» – звучало в голове мальчишки в такт взмывавшей вверх и падающей на спину матери плети. Его маленькая аккуратная одностволка двадцать восьмого калибра, когда-то подаренная отцом, и патроны к ней были надежно припрятаны между стропилами и досками крыши их сарая. Нужно было лишь добраться до него, зарядить оружие и дождаться темноты… Это было не сложнее, чем всю ночь выслеживать лисицу, повадившуюся воровать кур и цыплят. Теперь такой лисой, а точнее лисом, ему представлялся однорукий предатель Бубнов, расправлявшийся с его родной мамой на глазах у всей деревни. Прощения за это унижение и истязания быть не может. Приговор Лёнька вынес окончательный и теперь обдумывал, как половчее привести его в исполнение, а подспудно припоминал свою засаду на куриного вора – рыжего лиса…

Он вспомнил, как уже на вторую ночь его терпеливость и скрытность была сполна вознаграждена. Здоровенный рыжий ворюга лис, чья шкура позже была аккуратно снята и выделана по отцовскому рецепту, стал отличным разменом на две новеньких отбитые и наточенные косы да казацкую плеть, которой сейчас и пороли его маму Акулину… Получалось, что орудие казни он сам, Лёнька, и принес в дом. От этих воспоминаний у мальчишки брызнули слезы, намочив руку тетки Фроськи. Она крепче прижала его к себе и тоже заплакала. От беспомощности, обиды и безысходности. Она, прожившая долгую трудную жизнь, потеряв всю семью, отчетливо понимала, что их страдания только начинаются.

Глава шестая Пчелы

Там, где стоял финский эсэсовец, враг всегда терпел поражение.

Генрих Гиммлер [43]

Середина лета – главная и поистине жаркая пора в жизни наиболее трудолюбивых созданий природы – обыкновенных пчел. Наполненные неповторимыми пьянящими ароматами цветущие луговые просторы с первым лучом зари призывают отряды крылатых тружеников к сбору самого легкого и душистого цветочного нектара, который стараниями проворных мохнатых кулинаров превращается в необыкновенно загадочный и столь же вкусный сладчайший и нежнейший янтарно-прозрачный мед.

43

Pipes Jason.Finnish Volunteers in the Wehrmacht in WWII. Retrieved May 31, 2005.

До самого захода солнца без перерывов и обедов эти мудрые насекомые, преодолевая десятки километров, переносят и заливают в восковые ячейки драгоценные капельки райского нектара. Выстроенные в строго размеченные невидимым геометром шестиугольные ряды восковых сот слезинки этого прекрасного продукта ждут своего часа, когда, выложенные по кругу в дубовой бочке, они отдадут все свое нежное содержимое людям, чтобы те взамен весь год заботились о бескорыстных производителях, оберегали их от жестоких морозов, промозглых дождей, непрошеных гостей, незваных вторжений и смертельных пчелиных хворей. Дружба человека и пчелы зародилась с появлением первых людей на земле и продолжается вот уже многие тысячи лет.

Лёнькин отец Павел Степанович очень любил и уважал пчел. Во дворе и на огороде всегда стояли ульи, в которых весело и деловито жужжали большие и крепкие пчелиные семьи. Иногда он сам грузил пчелиные домики на телегу и увозил далеко в лес, выставляя там на девственных цветочных полянах. От этого мед, собранный в лесных угодьях деда Павлика, был особо душистым и целебным.

После внезапной смерти отца все заботы о пчелиных семьях легли на Лёньку. Он понимал серьезную ответственность за жизнь и здоровье этих маленьких работников и старался четко выполнять все процедуры, которым научил его при жизни батя. Последний год жизни отца был дождливым и малосолнечным, и он не успел разделить пчелиные семьи. В результате в наследство сыну осталось всего шесть рабочих семей. Парнишка в свои девять лет прекрасно обходился с беспокойным жужжащим хозяйством и уверенно выполнял все завещанные отцом необходимые действия. А пчелы словно чувствовали внимание маленького человека, его заботу и старались наполнить как можно полнее медом горшки, банки и бочонки, чтобы кормить, поить, лечить своих хозяев.

Мед был не только вкуснейшим и сытным лакомством – одного стакана воды с двумя ложками этого удивительного продукта, проглоченного с утра, вполне хватало Лёньке до вечера, – но и лучшей и легко конвертируемой натуральной ценностью. За литровую банку можно было выменять мешочек муки или десяток яиц. За бочонок в двадцать литров – козленка, ягненка, поросенка, а то и воз дров либо сена. По всем этим причинам и соображениям за пчелами тщательно ухаживали, их бережно сохраняли и внимательно заботились о них.

* * *

Немцы стояли в деревне уже неделю. Передовые части уходили все дальше в глубь страны навстречу столице и ее стойким защитникам, а им на смену приходили странные и очень пестрые команды, состоявшие из финнов, мадьяр, хорватов и даже румын. У жителей деревушки появилось новое развлечение – угадывать звания, рода войск и национальную принадлежность вновь прибывающих оккупантов. Недавно Лёнька и его мама «познакомились» с мадьярами – карателями Королевской венгерской армии. Из-за их внезапного исчезновения были подняты по тревоге все дежурные части недавно расквартированных по соседним деревням и селам оккупационных частей. Найти их так и не смогли, потому что к тому моменту они уже лежали глубоко под темной мутной поверхностью загадочного Бездона в обнимку с мельничными жерновами, куда их отправили кузнецовские бабы, умевшие постоять за себя и свою семью. Сам кузнец Лаврен с первых дней войны ушел на фронт, а сейчас и всем его женщинам с детишками пришлось спешно собраться и через лес, болото вокруг Бездона пробираться в соседний район к родственникам. Подальше от греха и расспросов по поводу зашедших к ним в дом и внезапно исчезнувших мадьяр. Недолгие поиски и допросы привели карателей к их опустевшему дому, который и был без промедления предан огню. На том следопыты и успокоились. О мадьярах никто не жалел, а исчезновение целой деревенской семьи и сожжение их жилья ставили точку в расследовании.

Сегодня же на улице появились чудные зеленые танкетки с надписями NordOst-SS [44] , из которых высыпали высокие, худые, как на подбор, и все как один светловолосые парни. Трое из них сразу же направились к уличному общественному колодцу и, зачерпнув ведро холодной воды, принялись весело плескаться. Еще двое зашли во двор Акулининого хозяйства. Сорвав с грядки по колючему и сочному огурцу, они громко захрустели, остановившись подле улья с пчелами.

Занявшие Лёнькин дом немцы с утра пораньше выехали по какому-то заданию в райцентр и, по расчетам, должны были вернуться лишь к вечеру. Поэтому сын с матерью сегодня могли заняться своими делами и не дрожать от постоянного страха быть расстрелянными или избитыми. Входить в дом после публичного суда и порки матери им было строго воспрещено под страхом расстрела, но жизнь в сарае постепенно налаживалась, хотя никак не могла бы считаться вполне человеческой. Однако в сравнении с теткой Фроськой, избитой и изгнанной из своей просторной хаты, Акулине с сыном, можно сказать, даже повезло. Сарай был крепкий, а огород по-прежнему оставался в их ведении, потому что немцев не привлекали ни грядки, ни ягодные кусты, ни даже пчелы. Тем более что по личному указанию обершарфюрера Хайзе Лёньке приходилось каждый вечер исполнять штрафную обязанность – после захода солнца, когда пчелы укладывались на ночлег, аккуратно доставать рамку, полную меда, и относить фашисту к его чаепитию. Мальчишка очень переживал, что эти ненасытные оккупанты, готовые сожрать не только их кур, поросят и корову, покушались на беззащитных пчел. Хотя, как показали дальнейшие события, не таких уж и беззащитных.

44

Батальон СС «Нордост» был сформирован по приказу Г. Гиммлера в мае 1941 г. из финских офицеров и солдат. К участию допускались только мужчины с чистой «арийской» родословной в возрасте от 17 до 23 лет, ростом не ниже 170 см. Части батальона принимали участие в различных военных операциях начала войны вместе с танкистами дивизии СС «Викинг», а также воевали в составе группы армий «Юг».

Увлеченные плановой работой, усердные насекомые не обращали внимания на пришельцев до тех пор, пока один из них нахально не сдвинул крышку их пчелиного дома и не потянул рамку с сотами вверх. Он совершил непростительную ошибку, вторгаясь на неизвестную ему строго охраняемую пчелиную территорию. И тут же поплатился за свои невежество и наглость. Передовой отряд рабочих пчел стремительно бросился на защиту своих владений, и уже через мгновение как минимум три жала были всажены в худосочное тело агрессора.