Лента Мебиуса

В надежде, что граждане Асперонии окажутся не глупее древних греков, Самсон свое реформирование государственного устройства решил начать с одежды. Он велел всем асперонам иметь в своем гардеробе гиматионы, карбатины, котурны, пеплосы, петасосы, фаросы, хитоны и хламиды.

И аспероны не подвели своего короля: они поголовно переоделись в ионическую одежду. Мало того, они проделали это с удовольствием.

По всей стране заполыхали костры. Сжигалась старая одежда – символ старой жизни.

Асперонские города стали напоминать города Древней Греции.

Одежда, как известно, сильно влияет на поведение человека. И не только на поведение.

В начале нашего повествования мы уже обращались к этой теме. Попробуйте облачиться в лохмотья. Или в средневековые доспехи. Или в смокинг. Или в облегающий костюм балетного танцовщика.

Напяльте себе на голову шутовской колпак. Или генеральскую фуражку. Или каску пожарного. Или шляпу «борсалино». Сделайте это, и вы многое поймете. Форма всегда сильнее влияла на содержание, чем содержание – на форму. К сожалению.

Задрапируйтесь в хитон. Сощурьте глаза. Устремите взор вдаль. Скрестите руки на груди. И вы тут же почувствуете, как вашу голову изнутри начнет распирать некая животворящая сила – от вдруг закипевших в ней мыслей. Ваш узенький покатый лоб, покрытый вялыми морщинами, с победоносным треском раздастся вверх и вширь, и через мгновение вы уже обладатель могучего сократовского чела мыслителя.

Аспероны стали больше читать, налегая в основном на книги древних философов.

Вот почему уже спустя короткое время, идя по улицам Армбурга, по неосторожности можно было наткнуться на горожанина, с отрешенным лицом замершего в позе Протагора, который обдумывает свое знаменитое изречение, а именно: «человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют» (кстати, говорят, что полусумасшедший Протагор, после того как предложил человеком измерять размеры не только всего того, что имеет ширину и длину, но и того, что ширины и длины не имеет, окончательно рехнулся. Что представляется вполне закономерным).

В другой стране это безрассудное и беспорядочное чтение не могло бы не привести к зарождению опасного вольнодумства. Что в свою очередь неизбежно повлекло бы за собой возникновение диссидентских организаций с истеричными кликушами, призывающими к немедленному выходу всех инакомыслящих на несанкционированные митинги и демонстрации, где бы они могли выразить некий гневный протест против чего-то, что, по их мнению, мешает проявлению свободной воли.

Но это уже другая тема, не имеющая к Асперонии ровным счетом никакого отношения. Потому что Асперония особая страна, у нее особый путь, ее, понимаете ли, ярдом общим не измерить.

Асперонам было на все наплевать. Они, облачившись в хитоны, стали целыми днями просиживать в прибрежных тавернах, насаживаться винищем и, надуваясь важностью, рассуждать об умном. И чем краснее делались физиономии полемистов, тем глубже и содержательней становились их схоластические беседы.

Иногда доморощенным философам – обычно под утро – казалось, что до полного постижения конечной истины осталось сделать всего лишь шаг. Они делали этот шаг. И падали замертво под стол, храпя, чавкая и пуская ветры. И во сне к ним приходило понимание того, что истина все-таки в вине. И не просто в вине, а в хорошем вине.

Кстати, каждый читающий эти строки может составить нашим героям компанию. Для этого достаточно купить белую простыню, завернуться в нее, затем взять билет и отправиться в Армбург – заурядный город, отличающийся от других современных европейских городов только тем, что по его улицам фланируют, как уже было сказано выше, не совсем обычно одетые местные жители, и еще тем, что на главной площади, на том месте, где в других приличных столицах принято устанавливать памятники тиранам и сооружать мавзолеи диктаторам, возвышается статуя Аполлона, как известно, бога-целителя, прорицателя и покровителя искусств.

Ему бы стоять не здесь, а на вершине пологого, поросшего чахлым кустарником холма, где-нибудь в окрестностях Коринфа или Афин, или в Британском музее, чья богатейшая коллекция древностей практически целиком состоит из краденых экспонатов.

Но статуя Аполлона стоит здесь. Стоит неколебимо. Стоит не на своем месте. И ничего. Привыкли…

Как, впрочем, и… Нет, нет и еще раз нет! Никаких обобщений. Ибо обобщение очень часто – это притянутая за уши максима, в которой тоскливо звенит дидактическая нотка, а мы условились, что писатель не должен оценивать и приговаривать – не его это занятие. Пусть за него это проделает жизнь. И жизнь, будьте благонадежны, проделает это со свистом.

…Самсон шел по жизни, не зная, что ждет его за поворотом. Возможно, этого не знает никто. Даже Тот, Кто на небесах…

«Найти себе опору бытия, найти себе опору бытия…», – шептал он еле слышно.

Встречаясь с непонятным, люди привыкли искать ответ у Бога, они поднимают палец вверх и со значительным видом говорят: там уже знают, там уже давно все расписано.

Интересно, кто им об этом сообщил?.. А что если и там плохо обо всем осведомлены? Ведь небесные силы страшно далеки от народа. Далеки в буквальном смысле. Они, по некоторым данным науки, находятся там, где привольно расположились квазары, а где они находятся, эти таинственные квазары, никто толком не знает. Известно только, что за пределами всех известных галактик. То есть где-то в захолустье, в страшной провинциальной дыре, на периферии мироздания. Да и это в последнее время той же наукой ставится под сомнение.

Ибо во вселенной нет ни центра, ни окраин. Там любая точка, где бы она ни находилась, хоть у черта в заднице, может быть одновременно и центром, и окраиной. В общем, полная неразбериха в этом вопросе.

Самсон не представлял, что его ждет завтра. И дело не в том, что не знал, а в том – что не хотел знать…

Он наконец-то всё понял. Только великое чувство может служить оправданием, объяснением и смыслом жизни. Без этого чувства не стоило жить. Правда, его душу терзало сомнение: в этом его вдруг открывшемся понимании жизни – которым по счету? – было слишком много мудрой серьезности и полностью отсутствовали легкость, самоирония и безмятежность. То есть, как раз то, что придает жизни остроту, свежесть и привлекательность и что в трудную минуту удерживает нас от опрометчивых поступков.

Вернувшись во дворец, Самсон вызвал обер-гофмаршала и велел тому срочно организовать королевский пир.

Фон Шауниц сердито засопел. Опять никому не нужные расходы…

– Ладно, ладно, королевство не обеднеет… Хочу гульнуть, повеселиться! – объяснил король. – За господином Голицыным повелеваю послать самолет. Я ему уже звонил, он согласен… Созови всех своих и моих врагов. Среди них, наверняка, найдутся твои и мои друзья.

– Ваше величество изволит говорить загадками.

– Какие уж тут загадки, Шауниц! – рассердился король. И с угрозой добавил: – Гляди, будешь валять дурака, опять заговорю стихами?..

– Только не это, ваше величество! – переполошился обер-гофмаршал.

По случаю предстоящего пира во дворце царил невероятный кавардак. По этой причине в Париж, за Полем, был отправлен не «Боинг», а самолет королевских военно-воздушных сил, бомбардировщик ФВ-200, он же «Кондор», в полном боевом вооружении и с бомбовым грузом на борту.

Самолет приземлился в международном аэропорту имени Шарля да Голля без каких-либо проблем. Французские пограничные и наземные службы слежения приняли дальний бомбардировщик за пассажирский авиалайнер, каковым он и являлся до того, как накануне Второй мировой войны его переоборудовали в военный самолет.