Лента Мебиуса
Шрифт:
Она посмотрела на своего царственного любовника. В рваном плаще, с дурацкой котомкой за плечами, в грязных сапожищах он выглядел весьма непрезентабельно. Сильно поседевшие за последние месяцы волосы выбивались из-под широкополой шляпы.
На сухом лице – немигающие пустые глаза. Она вдруг поняла, что ближе и дороже этого человека у нее нет никого на свете.
Вероятно, и он что-то почувствовал. Потому что взглянул в глаза Аннет с такой пронзительной тоской, что у нее защемило сердце.
Ей захотелось прижаться к нему и заплакать…
Самсону уже давно было ясно, что Поль не ошибся
«Что останется мне?» – думал король. Роль главы добропорядочного семейства…
Добропорядочного?.. А что делать с королевой?
Господи, как все это решить?!
Человек, рожденный пустоцветом, так сказать – экземпляром второго сорта, останется пустоцветом, независимо от того, родился он в королевской опочивальне или в хлеву. И сколько ни меняй местожительство, второсортность последует с тобой не только на край света, но и дальше – за роковую черту…
А что если и его рождение – ошибка Вседержителя?
Очень странное было сегодня настроение у короля.
– Мог бы вообще не рождаться, – подумал он вслух и закряхтел.
Король сидел на пне, напротив Аннет, курил сигару и пепел стряхивал себе под ноги.
– Вполне мог бы не рождаться, – повторил он убежденно.
– Что, что ты сказал?
– Не твое дело, деточка… – Самсон недовольно посмотрел на Аннет. – Неужели ты проигнорируешь предложение своего повелителя и рванешь на вокзал?
– Разве в Асперонии есть железная дорога?
– Обижаешь. Конечно, есть. Только она кольцевая. Бесконечная. В форме гигантской восьмерки. Словом, почти по Мёбиусу…
– А кто он такой, этот Мёбиус?
– Господи, чему вас учат в вашей долбаной Сорбонне! В мои годы все было иначе… Ну, как тебе объяснить? Даже не знаю… Если ты сейчас сядешь в поезд, то через двадцать четыре часа сойдешь на той же станции. Поезд привезет тебя обратно, только с другой стороны. И хорошо, если он приедет не вверх колесами… Так что лучше вообще никуда не ездить, а дождаться поезда, сидя на лавке и листая газету. Понятно?
– У тебя такой тон, что я жду, ты вот-вот произнесешь банальность.
– Я произнесу ее…
– Не стоит…
– Я произнесу ее. Вернее, я произнес бы ее, если бы у меня, – у Самсона вдруг загорелись глаза, – если бы у меня ни возникла одна весьма забавная идея. Ты веришь мне?
– Да! – крикнула Аннет, и ее чистый голос, заглушив пенье птиц и стрекот цикад в кустарнике, понесся в сторону синеющих гор.
– Тогда мы сегодня же попробуем проделать фокус с лентой Мёбиуса! Я шучу, не бойся, просто мы немного прокатимся на паровозе…
Когда старый, седой машинист увидел перед собой решительную фигуру короля в странном, совсем не королевском, облачении, то его едва не хватил удар.
Самсон положил руку на плечо старика, приблизил губы к его прыгающему уху и что-то сердито сказал.
Машинист в ужасе отпрянул в сторону.
– Режьте на части, ваше величество, но я не могу этого сделать. Это было бы самоубийством! А разве я похож на самоубийцу?
Король повернулся к своей возлюбленной.
Тыча пальцем в жирную грудь железнодорожника, он спросил девушку:– Он похож на самоубийцу?
Аннет оглядела старика с ног до головы.
– По-моему, более, чем кто-либо…
Машинист залязгал золотыми коронками.
– Там же завал, ваше величество! Тоннель не использовался с середины прошлого века. Рельсы проржавели, и в соответствии с инструкцией от…
– Ты что, старый дурень, лекцию мне вздумал читать?! Плевать! Я приказываю! Я повелеваю, наконец!
– Я не могу! В поезде люди!
– К черту людей! Они же все равно катаются по кругу! Тоже еще мне, машинист называется! Отцепишь паровоз от вагонов! Вперед, сухопутный подручный Харона! К вечеру мы должны быть по ту сторону…
Аннет смотрела на Самсона восторженными глазами. Она прижалась к нему и сказала:
– Я тебя обожаю!
На изрядном расстоянии от короля стоял граф Нисельсон. Он с обреченным видом наблюдал за действиями своего повелителя.
Ему уже все стало ясно.
Остановить бы короля…
– Бессмысленно… – с сожалением и завистью ответил сам себе граф. – Я его знаю. Теперь его остановит только…
Граф закрыл глаза и договорил запрещенное последним королевским эдиктом слово.
Черное чудовище с грохотом летело над землей Асперонии. Из трубы локомотива мощными толчками, искрясь на ветру, столбами фиолетового дыма вылетали натужные выдохи паровозной топки.
Казалось, гремит разбушевавшаяся Этна, поставленная на колеса.
Все ближе и ближе были синие горы. В одной из них, колоссальной гранитной скале без названия, больше ста лет назад был пробит пятикилометровый тоннель, который соединил две дружественные страны.
Много лет страны торговали. Асперония доставляла соседям дары моря и песок для стекольной промышленности, а ввозила зеркала, шерсть и продукты питания. Потом, как всегда, началась очередная война, и дружбе, торговле и благоденствию наступил конец.
Через несколько месяцев война завершилась, был заключен мирный договор, в соответствии с которым страны прекратили всякие сношения. Въезд в тоннель был завален деревянными ящиками, досками, старыми садовыми лестницами и прочим хламом, подъездные пути поглотил всесильный бурьян, и спустя несколько лет тоннель уже невозможно было найти среди непроходимого кустарника и густой и высокой травы.
– Надо бы остановиться! – кричал обезумевший от страха машинист. – Хотя бы разобрать завал…
– И так прорвемся! Как твое имя, о, бесстрашный трамвайный кондуктор?
– Я не кондуктор! Я машинист! – обиделся старик.
– Имя?.. – загремел король.
– Зачем вам мое имя, ваше величество?
– Если я выживу, я награжу тебя орденом Почетного легиона. Посмертно…
– Господи, почему же посмертно?!
– Имя?.. – еще громче вскричал король.
– Ну, Отто Рекнагель… Отпустили бы вы меня лучше, ваше величество… И не надо мне никаких наград!
– Да ты, как я посмотрю, бессребреник, старик! Это такая редкость в наш испорченный век! Я велю твоим именем – тоже, естественно, посмертно – назвать гору, в которой ты своим скоростным паровым катком повторно пробьешь тоннель!