Леонид Красин. Красный лорд

На посту наркома путей сообщения, как и на всех других, он попытался заложить под свою работу научную базу. Первого сентября 1919 года он учредил совет экспертов при научно-техническом комитете НКПС, от которого ежемесячно получал рекомендации по улучшению функционирования транспорта. Однако результата это не дало, как и вся его деятельность на этом посту — обеспечением работы железных дорог часто приходилось заниматься Троцкому как главе Реввоенсовета. В конце Гражданской войны, когда Красину пришлось все больше внимания уделять оживающей понемногу торговле, Троцкий сменил его в должности наркома путей сообщения — это случилось 23 марта 1920 года. Применяя в управлении железными дорогами такие же жесткие меры, как на фронте, он сумел в короткий срок добиться значительно лучших результатов, чем Красин. Но в целом роль последнего в победе Красной армии была чрезвычайно велика, хотя о ней редко вспоминают — благодаря его усилиям как главного снабженца эту армию удалось одеть, обуть и вооружить.

Ленин, давно знавший о способностях Красина, забыл про былые разногласия с ним и привлекал его к решению самых сложных задач. Г. Соломон привычно пишет об этом в негативных тонах: «Ленин, занятый „высшими вопросами“, был в восторге от работы Красина в сферах, ему лично недоступных по незнанию, и таким образом, он в лице Красина имел практика-спеца по всем хозяйственным, административным и политическим вопросам. Но в то же время Ленин и опасался Красина, считая его оппортунистом и „липовым“ коммунистом… И действительно, первое время Красин и не старался скрывать, что был таковым, борясь за умерение стопроцентного коммунизма, к которому он продолжал относиться в высокой степени отрицательно. На этой почве у него с Лениным было много трений. Нагромождая на него одну за другой всевозможные высшие функции, Ленин осторожно запутывал Красина в сети коммунистической, не за страх, а за совесть, политики и, если можно так выразиться, сделал его соучастником всех преступлений советского режима» (о своем участии в этих «преступлениях» мемуарист скромно умолчал).

В более доброжелательном ключе выдержаны воспоминания Семена Либермана: «Ленин ценил в нем, прежде всего, синтез настоящего большевика с хозяйственным специалистом: это было то, чего он напряженно искал и долго не мог найти. <…> Ленин стал постепенно направлять к Красину на разрешение все вопросы внешней и внутренней экономики, а затем начал привлекать его и к обсуждению общеполитических проблем. Высокая оценка Красина Лениным была очень скоро принята всей коммунистической верхушкой.

— Наш Леонид Борисович, — говорили ответственные коммунисты, — тоже спец; но спец не чужой, не буржуазный, а твердокаменный большевик».

Конечно, «твердокаменным» он не был, о чем свидетельствуют письма жене. Там по-прежнему встречаются критика в адрес партийных лидеров и неуверенность в их победе. Когда Добровольческая армия начала наступление на юге, он 18 мая 1919 года написал жене: «Можно было ждать прекращения войны ранней весной <…> но Антанта решила попробовать задушить нас во что бы то ни стало, и на скорое окончание этой борьбы рассчитывать еще нельзя». Он предвидел возможность сдачи Москвы, переезда в другой город и даже эмиграции, хотя и оговаривался: «Лично моя деятельность такова, что я даже от людей иного политического лагеря постоянно получаю всякие заверения, но возможно ли все их считать за чистую монету?» Он писал, что, пока продолжается «взаимное истребление», возвращение его семьи в Россию невозможно точно так же, как доставка в центр нефти из Баку и реконструкция шахт в Донбассе. В том же письме он отмечает, что вполне допускает захват Петрограда белыми, но не слишком переживает по этому поводу: «Уже много месяцев Петроград ничего не дает стране, а кормить там надо свыше миллиона душ. Политически потеря, конечно, очень тяжела, но военного значения она иметь не может». Здесь Красин рассуждает как государственный деятель, полностью отождествляя себя с Советской властью, хоть и открещиваясь порой от «идиотизма» ее руководителей.

^{Красин в детской книжке Н. Агнивцева «Твои наркомы у тебя дома». 1926 г.}

Гораздо больше военных поражений его волнует нехватка продуктов и топлива, обещавшая доставить много проблем следующей зимой: «В прошлом году мы еще дожигали остатки минерального топлива, а потому дров и отопления было относительно много, теперь же минерального топлива не осталось абсолютно, заготовка дров из-за продовольственных и транспортных затруднений ничтожна, и города роковым образом осуждены на замерзание в самом ужасном и непереносном смысле слова». Ко всем этим проблемам добавлялось быстрое обесценивание советских денег — «совзнаков», из-за которого Красин потерял возможность помогать семье и волновался о ее материальном положении. При этом он, как обычно, успокаивал родных насчет собственного положения, уверяя, что благодаря своему статусу живет гораздо лучше большинства москвичей: «Питаюсь я хорошо, благодаря, конечно, возможности пищу получать в казенной столовой, хотя и далеко не шикарной в кулинарном отношении, но всегда с хлебом и свежей провизией. <…> По части сахара и чая я лично еще не садился на мель, но большинство москвичей чаю уже не имеют и пьют вместо него под тем же названием поджаренную рожь, морковь, липовый цвет и даже брусничный лист. Чай стоит сейчас 800 руб., сахар 200 руб. за фунт, но и за эту цену не всегда можно их иметь»

В результате инфляции прожиточный уровень в Москве составлял 30 тысяч рублей в месяц, но и эта сумма обеспечивала только полуголодное существование. При этом купить на эти деньги что-то было очень трудно: магазины не работали, и снабжение осуществлялось по карточкам в зависимости от социального статуса — «буржуи», к которым причислялись и научно-технические специалисты, отоваривались по самой низшей норме. Достать продукты можно было только на черном рынке или в сельской местности, причем там и там их не покупали за обесцененные «совзнаки», а выменивали на вещи или ценности. Объясняя жене причины всеобъемлющего кризиса, Красин уже не говорил об «идиотизме» большевиков, возлагая главную вину на две войны и две революции. Миллионы молодых мужчин погибли, а немалая часть оставшихся была занята взаимным истреблением и оторвана от созидательного труда.

Позже, в 1925 году, он подсчитал, что в 1913 году национальный доход России составлял 15 млрд. золотых рублей в год (90 рублей на душу населения), а в 1919 году он упал до 4 млрд. (24 рубля на душу). Хотя после войны экономика стала быстро восстанавливаться, в 1923 году национальный доход все еще не превышал 5,5 млрд. золотых рублей. При этом главной причиной такого падения Красин считал не революцию и вызванную ей Гражданскую войну, а иностранную интервенцию. На брестских переговорах он сам был свидетелем стремления немцев максимально ограбить и ослабить Россию, вывезя из нее все хоть сколько-то ценное, и так же вели себя в оккупированных районах армии Антанты. В конце 1920 года Советское правительство, отвечая на требования бывших союзников выплатить им примерно 14 млрд. золотых рублей довоенных долгов и военных кредитов, а также стоимость национализированной после революции собственности, предъявило встречные претензии почти на 50 млрд. золотых рублей — эту цифру никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Возмещения не получили и владельцы «Сименс-Шуккерта», о чем Красин мог сожалеть, как бывший топ-менеджер компании, но безусловно приветствовал как советский нарком.

В письме от 17 августа 1919 года он был уже более оптимистичен, чем в мае, считая, что у большевиков есть все шансы на победу, несмотря на сохраняющиеся трудности. Он писал: «Страна… истощена и измучена, война же пожирает все: продовольствие, топливо, ткани, металл, наконец, рабочую силу. Надо еще удивляться, как при таких условиях мы держимся, и совсем неудивительно, что жизнь наша во многом напоминает осажденную крепость, ибо так оно и есть на самом деле, ибо мы осаждены и окружены со всех сторон. Тем не менее войну мы ведем, и есть все основания надеяться, что мы ее выиграем, как ни велико неравенство сил». Свой осторожный прогноз на этот счет он связывал с огромной территорией страны, ее материальными и людскими ресурсами, а также тем, что в ее экономике преобладало сельскохозяйственное производство, что делало коллапс промышленности не столько болезненным для нее.

В период, когда войска Колчака и Деникина с двух сторон наступали на Советскую республику, такой вывод мог показаться чересчур оптимистичным, но через 15 месяцев он блестяще подтвердился. В конце 1919 года армия Колчака под ударами красных оставила Омск и отступила к Иркутску, где преданный союзниками Верховный правитель был схвачен и казнен. В марте 1920-го разбитая Добровольческая армия откатилась на Северный Кавказ, а оттуда морем эвакуировалась в Крым, ставший последним оплотом белых. После его захвата красными в ноябре Гражданская война фактически завершилась, хотя еще предстояло очистить от интервентов окраины страны; неудача в войне с Польшей помешала полностью выполнить эту задачу, и обширные области бывшей России остались вне ее границ.

И все же главная задача была решена: большевистская партия, получившая в 1918 году новое название — РКП(б), вопреки всему смогла удержать власть. В этом немалую роль сыграл Красин, который в годы войны занимался, по сути, тем же, чем в революционном подполье, — находясь в тени, вел сложную, выматывающую, но совершенно необходимую организационную работу. Партии снова пригодились его качества — громадная работоспособность, точность, организованность, отсутствие догматизма. При этом он не мог и не стремился стать одним из «вождей», политических лидеров страны — этому мешали как его нелюбовь к публичным выступлениям и спорам, так и демонстративное пренебрежение к коммунистической риторике и идеологии как таковой.

В отличие от Ленина, Троцкого и даже Сталина, тоже не любившего публичность, он был известен массам гораздо меньше и пользовался авторитетом только в среде старых большевиков и технических специалистов. Зато там его влияние было весьма велико: американская журналистка Луиза Брайант в 1920 году отмечала, что многие считают Красина лучшим из возможных преемников Ленина. Позже о том же писали многие зарубежные газеты в статьях, посвященных его памяти. Например, «Таймс» характеризовала положение Красина в большевистской иерархии следующим образом: «В Москве думали, что Ленин заговорил о новой экономической политике в 1921 году под влиянием Красина и в некоторых кругах Красина считали преемником Ленина. Затем позиция лидеров партии по отношению к нему начала меняться, он был отстранен от работы в центре и его деятельность была ограничена дипломатической работой. Красин вообще держался в стороне от внутренних партийных дел, но, как признанный лидер экономической группы, он еще считался возможным преемником Рыкова в качестве главы правительства или Чичерина — в качестве комиссара иностранных дел».