Лёшенька

Это Умник-то потеряется? Да никогда! Он очень умный. Тятя его на выгон с собой берёт стадо от волков охранять. Умник волка близко не подпустит, вот какой умный.

– Эге, умнее тебя, – подначил Яшка, но Колька пропустил мимо ушей.

– Катим тележку по дороге, до Окунёвки уже рукой подать, как вдруг Умник зарычал, шерсть дыбом. Мы как глянули вперёд, так и обмерли: на дороге волк стоит и прямо на нас смотрит.

– Какой волк? Всамделишный? – испуганно спросил Лёшенька.

– А то какой же! Огромный, серый, глаза жёлтые.

– Эх, ружьё бы! – прищелкнул языком Яшка.

– Тебе бы всё ружьё, дальше слушай…

Тятя за палку схватился, стал кричать: "Пшел вон, пшел вон!" А он с места не двигается, даже лёг на землю, а глаза грустные, человечьи. Умник успокоился, близёхонько подошёл и стал обнюхивать волка. А потом как зачнёт лаять, вроде как зовёт. Тятя меня толкнул за тележку – нишкни, говорит, а сам пошел, хоть и испужался. Волк пополз по земле, скулит, плачет, в ноги тяте уткнулся. У тяти руки и опустились. Сколько живу, говорит, а такого никогда не видывал, не обошлось без ведьмака, как пить дать.

Снял с себя пояс и трясучими руками стал узлы завязывать, а сам бормочет: «Господи, помилуй, Господи, помилуй…» И как набросит пояс с узлами на волка!

Колька подскочил, и размахивая руками, показал, как отец набросил пояс.

– Ну?! А дальше-то что было, не томи! – заёрзал на месте Яшка.

– А дальше… шкура у него расползалась на куски, а под нею человек на земле лежит в солдатской гимнастёрке и сапогах. Очнулся, оглядел свои руки и как зачал плакать! Плакал и благодарил, часы свои серебряные тяте отдал. Важнецкие такие часы!

– А кто это был, Колька?

– Солдат на побывку домой шёл, заплутал, да на ведьмака нарвался. Превратил его ведьмак в волколака. Как? Набросил волчью шкуру на спящего, да заклинание сказал. Так человек волколаком стал. Вокруг своего села кружил, а подойти близко боялся – мужики бы прибили.

– Ух ты… ужасти какие, – выдохнул Ванятка.

– Умник распознал человека. Волчьего духу в нём не почуял.

– Не зря Умником назвали, – одобрил Яшка. – Про ярмарку, Колька, расскажи. Что там было? Карусели были? А палатки с пряниками и кренделями?

– Не ярмарка, а дрянь. Все ходят скучные, вялые… Музыки нет, палаток нет, купить ничего нельзя. Квас продавали, правда, но до того кислый, что у меня глаза на лоб полезли, – скривился Колька. – В магазине пустые полки, почесть, одним керосином торгуют.

– Вот так ярмарка! – свистнул Яшка.

– А что ж ты хочешь? Война, всем несладко…

Помолчали, задумались каждый о своём. Лёша задремал, привалившись к братикову плечу. Вдруг Ванятка испуганно схватил Яшку за руку.

– Яша, что это? – прошептал он, указывая на кусты.

Из кустов с треском лезло что-то белое и лохматое.

– Это Зайка, не бойтесь. Она нас ищет, – сказал Лёшенька, стряхивая с себя сон.

– Как же она нас нашла? Вот умная кошка! – восхитился Ваня.

– Ого какая умная, мыша поймает и нам несёт, вроде как угощает, – погладил Зайку Яша.

– А ты этим мышом учительницу угостил? – засмеялся Колька.

Мальчишки повалились на песок от хохота, держась за животы. Эхо прокатилось над тихой Волгой и замерло вдалеке…

3

Утро выдалось морозным. На станции возле магазина стоял худой солдат в потертой шинели и тощей котомкой за спиной. Изучив вывеску, он решительно потянул тяжёлую дверь. Дверь с шумом захлопнулась, впустив солдата в темноватое помещение.

До войны это был богатый станционный магазин, где к престольным праздникам можно было купить шоколад и лимоны. Теперь на пыльных полках лежали календари, фляги керосина, да висели на гвоздях хомуты.

– Негусто у вас, – озадаченно сказал солдат появившемуся хозяину, оглядывая прилавок.

– Да, – развел руками хозяин, – хоть околевай.

– Гостинца сродственникам купить хотел…Три года сына не видел.

– Вона как! Три года, говоришь… Да погоди, найду для тебя кой-чего.

Он открыл боковую дверь и зашуршал кульками.

– Привезли вчерась крупы и сахару чуток, мука картофельная есть…

– Давай всё, – обрадовался солдат.

Через несколько минут он шёл по шоссе, немного подволакивая ногу и сторонясь проезжающих саней.

– Никак Сапожниковых зять? – вдруг послышался голос.

Солдат поднял голову. Сани с рыжей лошадью остановились, а бородатый возница внимательно всматривался в его худое бледное лицо.

– Он самый.

– А я смотрю: лицо как будто знакомое. Садись, доведу по-суседски. Я Антип, сусед ихний. А тебя как нарекли, а то запамятовал?

– Константин. Спасибо, а то нога разболелась. – Солдат с облегчением сел в сани, сняв котомку.

– Но, Жозефина, пошла, родимая!

– Жозефина, – усмехнулся солдат – Кто же её так назвал?

– А что? Хорошее имя, – отозвался Антип. – У нас и Наполеон есть, дочка хозяйская назвала… Ты на побывку али как?

– Насовсем. После ранения чуть богу душу не отдал.

– Это хорошо, что насовсем… Скорее бы войне конец, без мужика в деревне худо, кого убило, кого покалечило. Баба как лошадь всё на себе везёт, сама в оглоблю впрягается. Лошадей с каждого двора, почесть, забрали. У Михаила-то хотели племенного жеребца забрать, уговорил взять кобылу вместо жеребца.

– Моих сродственников давно видели? – переменил тему Константин.

– Вчерась видал, мы же суседи. Мальчонка твой здоров, вымахал – не узнать.

– Я его махоньким совсем оставил… Вдруг не признает меня?

– Что ты! Признает, конечно, не сумлевайся!

Антип, немного подумав, порылся в мешке и вынул красную жестяную банку:

– Ну, стало быть, тебе нужнее. Держи, сыну отдашь, вроде как от тебя.

Банка была большая, ярко-красная, с золотыми буквами на глянцевом боку.

– «Монпансье из фруктовых и ягодных соков… Абрикосов и сыновья» … – прочёл Константин. – Спасибо, дядя Антип.

– На здоровье. Признает, куда денется-то? Родная кровь… Давай, Жозефинушка, давай, голубушка, чуток осталось!