Лёшенька
Шрифт:
***
Всё складывалось хорошо. Константин вспахал и засеял рожью свои полторы души земли, спасибо соседу – выручил лошадью. Научился варить щи, кашу и другую нехитрую еду. Хлеб никак не удавался ему – это оказалось целой премудростью, не мужицкое дело с квашнёй возиться.
За небольшую плату хлеб печь вызвалась соседка Матрёна, а дочка её, Феня, приносила утром пышный румяный каравай, завернутый в чистое полотенце.
Стала замечать соседка, что Феня всё самое лучшее надевает, когда хлеб несёт. «Кобеднишные» полусапожки,
«Невестится девка, – думает баба, перед вдовцом колченогим прихорашивается. Ну уж нет, не для него ягодку растила!»
Матрёна невольно хмурится. Бабка Клава, у которой не язык, а жало змеиное, шепнула, что Феня с Константином в лес вдвоём уходят. Врёт, поди, но следить надо…
– Феня, курей покорми и яйца собери, хлеб я сама отнесу.
– Маменька, да я уже собралась…
– Сказано – иди к курям!
Феня насупилась, нехотя надела старую рубашку и сарафан и вышла из избы.
Ой, неспроста тревожится Матрёна. Девка – просто загляденье выросла: личиком пригожая, рослая, статная, коса золотистая в руку толщиной.
Как было Константину не залюбоваться на такую красавицу?
Каждый день ходит Феня, хлеб приносит. Во всё лучшее одевается, будто на праздник какой собралась.
Константин с ней ласково разговаривает, Феня краснеет и ещё пригожее делается.
– Спасибо за хлеб, Аграфена Ивановна. Может, чайку с нами?
Феня соглашается на чай, присаживается на краешек лавки. Она пьёт чай, стесняясь, и не знает куда девать глаза.
– Грибов нынче много… – говорит Константин. – Люблю грибки! Завтра надо будет наведаться в лесок. Хотите со мной по грибы, Аграфена Ивановна?
Фенечка вспыхивает, как маков цвет. Грибов ещё нету, если только сморчки какие попадутся. Ну а что? Сморчки – тоже вкусные грибы, ежели их в сметане…
Феня кивает, бросая быстрый сияющий взгляд на Константина. Сердечко у неё так и трепещет.
На другой день Фенечка говорит матери, что идёт с подружками погулять, а сама уходит в лес с Константином. Возвращается она с припухшими губами и словно бы опьяневшая…
***
После сенокоса мать решила проведать зятя и Лёшеньку. Сговорилась с Антипом, чтобы подбросил до развилки, тот не отказал. Наскоро пили чай, разговаривая шёпотом, чтобы не разбудить Яшку. Полинка ещё с вечера взяла с матери обещание взять её с собой. Она соскучилась по братику, и теперь чинно сидела на скамье, наряженная в розовое ситцевое платье, с лентой в русой косе, боясь испачкать и измять свой наряд. Осторожно трогала мочки ушей, в которых красовались мамкины бирюзовые серёжки.
– Жозефина! – обрадовалась Полинка, увидев рыжую лошадь у ворот. – Мама, идём скореича, дядя Антип приехал.
Она первая выскочила на крыльцо и побежала угощать свою любимицу припрятанным кусочком сахара.
Мать подхватила корзину с ржаными пирожками и кринкой сметаны, вышла, тихо притворив дверь.
От развилки до деревни с
версту ходу. Полинке идти весело, она собирает цветы по обочинам, ловит струящихся возле самого лица бабочек.– Мам, а ты знаешь куда идти? – беспокоится она.
– Конечно, я же здесь, в Андреевке, выросла. Ребятами мы куда только не забредали… Вот уже и околица. То-то братец Константин обрадуется нам!
***
На чистом сосновом столе кипел самовар. Лежала горкой варёная картошка, ломти хлеба, да перья зелёного лука.
– Тятя, ещё две чашки поставь. К нам идут мама Вера и Поля.
– С чего ты взял?
– Чувствую. Вот здесь чувствую, – ответил Лёша и приложил ладонь к груди.
Константин нахмурился. Где-то в потайных уголках души он ревновал сына к свояченице. Ему было стыдно самой мысли, даже самому себе не хотел признаваться в этом.
– Сестрица Вера тебе тётя. А мама – Софья. Или ты уже забыл мамку?
– Мне мама Соня сказала, что у меня всегда будут две мамы. И маму я не забыл, это ты её больше не вспоминаешь!
Мальчик отвернулся, стал колупать картошку, макал рассыпчатую мякоть в соль и отправлял в рот.
Ошарашенный Константин уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы отчитать Лёшку как следует, но передумал, потому что в этот момент на крыльце послышался топот ног и голоса.
– Мама Вера!
Мать с порога перекрестилась на икону.
– Здравствуй, братец Константин, здравствуй, Лёшенька!
Через мгновенье Лёша уже висел на шее матери, та обнимала мальчика, смеялась и плакала сразу.
– Я знал, что ты придёшь, ещё вчера знал!
– Таки знал? Ну и хорошо! Как же ты вырос, тятьку догоняешь! Как вы, живы-здоровы? Ну и слава богу!
Пили чай с пирожками с луком и яйцами, рассказывая новости. Мамка получила от отца письмо, слава тебе, Царица Небесная. Константин будет работать в кузне, после того как отмолотится. Нога? Меньше болит, только к дождю ноет.
Лёша доедал пятый пирожок, макая его в сметану; пил чай, экономно откусывая от кусочка сахара. У матери сжалось сердце: голодный ходит, небось.
Дети насытились и побежали во двор кормить кур, да смотреть кошку в чулане, которая намедни принесла пятерых котяток: трёх белых и двух пятнистых.
Котята спали возле матери-кошки, она почти не отходила от них.
– Я ей сюда приношу молоко, – сказал Лёша.
– Какие маленькие, хорошенькие! – умилилась Полинка. – Как ты их назвал?
– Зайчатами. Раз кошка – Зайка, то котята – Зайчата!
В окне мелькнул пёстрый сарафан, зашуршало и затопало в сенях.
– Феня хлеб несёт, – ответил на немой вопрос матери Константин.
Феня вошла без стука, прижимая к груди каравай в полотенце. Смутилась, увидев чужих, и хотела сразу уйти, но её приветливо пригласили к столу.
Феня робко присела на лавку, приняла у Константина чашку с палящим чаем. Пила пустой чай, делая вид, что очень заинтересована вышивкой на занавесках.