Лестница из терновника. Трилогия

Главное - в любом случае до тебя будет дотрагиваться та... или пусть даже тот, кого ты полюбишь. Прикасаться, обнимать, заплетать твои косы, гладить руки, лизать уголки губ... Прикосновений иногда хотелось до ощущения голода или удушья, затрещины и пинки, полученные в драке, казались нежными, а за ласку матери Кирри отдал бы несколько дней жизни. Безнадёжно. Никто не прикасается к подростку вообще, а уж нежности с подростком во Времени - и вовсе полугласное табу. До поединка живёшь, как изгой... Эх!

Скорей бы уж. Кирри вздохнул. Большая неудача - уже чувствовать себя взрослым, когда до праздника Великого Выбора в Доброй Тени ещё две луны... И эти две луны - ты как маленький. Едва выкраиваешь время на торопливые спарринги с братьями - и кормишь козлят, чистишь хлев, драишь котлы, замешиваешь тесто для хлеба, таскаешь воду, лепишь и сушишь кизячные лепёшки на растопку, таскаешь воду, собираешь семена травы-хибиб, лущишь и растираешь их в муку, таскаешь воду, таскаешь воду - пока не ошалеешь от всего этого. Блажен день, когда работы сравнительно немного и можно удрать ловить сусликов и играть в вельде! Чаще у тебя к вечеру нет сил ни на что - добраться бы до постели, которая - вытертая подстилка из двух сшитых вместе козьих шкур.

А клан обосновался у реки Хинорби, козы пасутся по ранней траве, подростки режут и сушат эту траву впрок, для времени, когда беспощадное солнце сожжёт всё живое до корней - а взрослые судачат о чём-то, недоступном разумению Кирри. И остаётся только жалеть о прежней стоянке клана, около рощи инжирных деревьев - потому что больше всего на свете Кирри любит мёд и инжир, но это невероятно редкая радость...

Размышления Кирри прервала суматоха в посёлке. Верблюды шли - колокольцы звенели серебряной россыпью, обещая что-то прекрасное; приехал купец из дальних мест.

Мука мученическая была - докормить ещё двоих блеющих оглоедов. Сосали бы быстрее - весь посёлок наверняка уже собрался на площади у Отца-Матери, глазеет на товары, на диковинную невидаль из дальних краёв, слушает рассказы... И когда последний козлёнок, наконец, задремал, выпустив изо рта сосок козы, Кирри торопливо сунул его под брюхо матери, а сам сорвался, как ветер.

Бежать - стоило.

Купец приехал из Лянчина. Из страны за полосой Песков. Из самого Чанграна - великого города, который всегда стоит на месте. Это сказка - там каменные дома, громадные, как горы, до самого неба, изукрашенные стеклянными и железными цветами, там у каждого подростка - стальной меч, башмаки, рубаха из невозможной ткани, солнечной насквозь, в сияющих узорах, ожерелья из самоцветов... Там - возможно всё, ну - всё! Любые чудеса. Это все знают, хоть никто там не бывал - от купцов и разного бродячего люда.

Сам купец - так себе человек. Был бы свой, Кирри сказал бы - никто. Ни мужчина, ни женщина, хотя уже взрослый - это неприятно, даже противно. Как-то не очень понятно, как это может случиться - будто человек отроду болен или так и не повзрослел и не определился. Но купец - лянчинец, мало ли, как у них, лянчинцев, бывает, может, даже такому Отцом-Матерью забытому бедолаге в сказочной стране тоже можно всё, что захочется. Вот такой уж он был мудрёный - лицо стёртое, то ли детское, то ли старческое, зато одежда сплошь в узоре из золотых сияющих полос и зелёных, золотом же отороченных листьев, и пояс чеканный, в самоцветах, и кривой меч на поясе - стальной, а на голове золотом шитый платок под чеканным обручем. Так себе человек - а одет красавцем. И всё улыбался и улыбался - видно, ему было вовсе не плохо от того, что он - никто.

Но его свита - воины, все в горящем под солнцем железе: на куртках - стальные плашки, на штанах, закрывая естество - кованые собачьи морды, а на поясах - мечи и кинжалы, а за спинами - ружья. И его воины считали своего купца важной птицей, воины его слушались беспрекословно. Снимали по его жесту с верблюжьих шкур седельные сумки, а из сумок вынимали сокровища: железные мечи, ножи, стилеты, упряжь в медных бляшках, стальные иглы, тонкие, как шипы на разрыв-траве, и гранёные, потолще, в разукрашенных коробках, а главное: порох, пули, дробь, ружья и пистолеты...

А зеркала, бусы из стекла и самоцветов, гранёные бутылочки с благовониями, ткани, как разноцветные потоки - это само по себе. Прекрасно, но не сказать, чтоб необходимо - не вода в песках. Хотя Кирри, конечно, глазел на всё подряд - когда ещё увидишь такое невероятное богатство?!

Впрочем, все глазели. На железо тяжело не смотреть. От золота ещё можно отвернуться, но от стали - нет, сталь притягивает взгляд. Хочется любоваться, трогать, хочется, чтобы эта чудесная рукоять стала одним целым с твоей ладонью... даже если у тебя есть стальной нож, всё равно хочется ещё, а уж если нет - желание вовсе нестерпимо. Все семьи, входящие в клан, вытащили самое ценное, чем богаты: бурые корешки нимс - "убийцы усталости", которые жуют воины в долгих переходах, горшочки с "любовью песка", песчаный жемчуг, ножи из вулканического стекла - пронзительно острые лезвия, прекрасные в своём роде почти как железо, хоть и хрупкие, плетёные пледы из козьей шерсти, чёрно-синюю переливчатую чешую драконов вельда, шкуры львов и черепашьи панцири... Кирри в застенчивой печали только провожал глазами прекрасные вещи, исчезающие в седельных сумках купца или уносимые родичами в кибитки; у него-то ровно ничего не было.

Ты - подросток, ещё не совсем человек. Тебе ничем владеть не положено. Даже думать забудь. Затрёпанная рубаха из грубого холста, который ткут из волокон травы хум, да такие же дерюжные штаны по колено - больше ничего нет и до Доброй Тени не предвидится. Даже башмаки подросткам носить не полагается - смотри под ноги, обходи колючки, привыкай к обжигающему жару песка... Кирри обхватил себя руками за плечи, вздохнул. Только взрослым - житьё на свете, или уж совсем малышам, пьющим молоко, которых нянчат матери и которым можно играть дни напролёт, пока для работы силёнок маловато.

Как-то само собой оказалось, что дети и подростки стоят в сторонке, пока взрослые торгуются. Даже локтями с братьями тыкаться не хочется; все видят - а что изменишь? Снугги крутит кончик косы между пальцами, Хэтти грызёт сухую травинку, Энгли облизывает губы - все думают примерно одно и то же.

Сокровища - не для подростков.

А Лодни тронул щёку Кирри пальцем - повернул голову к себе:

– Кирри, а вон те - кто?

Кирри оглянулся. Трое чужих подростков тоже стояли в сторонке, но с другой стороны. И эти чужаки были в башмаках из мягкой козлиной кожи, с цветными ожерельями на шеях и вообще - вызывающие ребята. Смотрели на местных свысока, как небожители.

Наверное, Кирри не посмел бы спросить, но купец сам на него посмотрел. И улыбнулся, как мало кто из взрослых улыбается подростку - придал Кирри храбрости.

– Скажи, почтенный человек, - спросил Кирри, преодолевая робость, - а вот те, что они за люди? Ведь это не твои дети? Ведь у тебя детей быть не может? Ведь это не лянчинские парни?

А купец взял с тюка горсть бус, игравших в солнечном свете цветными искрами, и подошёл ближе. Выбрал одни, из мерцающего синего и зелёного стекла, протянул:

– Ясные глаза, нежная кожа, руки сильные, гибкое тело... Возьми, не бойся - это подарок. Ничего взамен не надо.

Бусы Кирри взять не посмел - врежут за такие подачки от чужака, хуже, чем за неповиновение - но шагнул вперёд. А купец продолжал:

– В Лянчине - всего вдоволь. Лучшая сталь там нипочём, самый последний человечешко носит закалённый клинок. Все, знаешь, живут в каменных домах - не вашим тряпичным лачужкам на колёсах чета. У каждого дома - сад, в саду растёт инжир, винные ягоды, т-чень, а плоды-то как мёд: везде родники, фонтаны... не то, что вон та паршивая речушка, в которой, кроме грязи, рыба-костоглод да плотоядные пиявки! Одно плохо - все кланы в Чангране в родстве между собой. Мало юношей из дальних мест. Благородным молодым людям не с кем сразиться - как бы не оказался братом. Вот ребята из Песков и вельда и путешествуют со мной в поисках судьбы. Не каждого, конечно, возьму - лянчинские-то юноши тоже не вам, кочевникам, чета... но вот тебя бы взял.