Лето Мари-Лу

— Утверждают, что он жил в старом киоске, который купил в городе и перевез сюда на лодке. Где-то здесь был эллинг [13] . Он построил его из распиленных лодок. Но сейчас от эллинга не осталось и следа.

Мне стало грустно стоять и смотреть на то, что осталось от целой жизни. От пятидесяти лет на острове. Но возможно, именно так и должно быть. Не стоит ничего оставлять после себя. Деревья, посаженные Отшельником, целый лес, который шумит здесь многие годы, — вот лучшая память.

13

Эллинг — помещение для постройки или ремонта судов на берегу

— Как ты думаешь, он был счастлив? — спрашиваю я.

Мари-Лу пожимает плечами:

— Не знаю. Может быть. Говорят, он был очень милым человеком. Иногда сюда кто-нибудь приплывал. Он всегда был вежлив с гостями.

— Интересно, у него были куры? — вырывается у меня.

Мари-Лу задумывается. После качает головой:

— Раньше на островах собирали яйца чаек.

— Интересно, каково это жить здесь? Всегда быть одному, слушать ветер и голоса птиц, волны и шорох деревьев. Всегда быть окруженным звуками природы. Питаться тем, что дает земля, а весной — яйцами чаек.

— Да, в городе все немного по-другому, — говорит Мари-Лу.

— А чем он занимался целыми днями?

— Думаю, у него было много дел. Намного больше, чем у одиноких людей в городе. Они сидят в своих квартирах и смотрят в окна. Ему же приходилось заботиться о тысяче вещей: о лодке, сети, огороде, уборке снега и хлебе насущном. А еще он присматривал за маяком.

— Присматривать за маяком — это его работа?

— Скорее всего. Хотя он это делал, потому что все равно был здесь. Так говорят. Собственно, этого не требовалось. Не так, как в прежние времена. В восемнадцатом веке здесь жило много смотрителей маяка с семьями. Почти двадцать человек населяли этот остров.

— Правда? — удивляюсь я. Мне трудно поверить, что на этом необитаемом островке сто лет назад кипела жизнь. Двадцать человек! В те годы остров был почти перенаселен.

Сперва мне кажется, что большая часть магии Фьюка исчезает из-за того, что здесь жило столько людей. Но вскоре я понимаю, что это делает остров еще более интригующим.

— А теперь здесь только ты и я, — говорю я.

— И нас, возможно, никто не потревожит, — говорит Мари-Лу и кивает на зеркальную гладь озера. — Вряд ли кто-нибудь доберется сюда в такой штиль.

* * *

Мы стараемся спастись от жары у воды. Не знаю, сколько сейчас градусов, здесь нет термометра, но думаю, сегодня самый жаркий день лета, градусов тридцать или даже больше. Потом я замечаю, что у меня нет и часов. Тогда я перестаю обращать внимание на такие мелочи.

Мари-Лу сидит в тени зарослей ольхи и что-то пишет в своей тетрадке. Я нахожу в палатке точилку, сажусь на берегу, скрестив ноги, и начинаю точить карандаши. Они пребывают в довольно плачевном состоянии, особенно мягкие. Я тружусь не торопясь, постоянно проверяю, достаточно ли они острые.

Здесь многое можно нарисовать. Мне хочется перенести на бумагу жизнь Отшельника, то, что он видел. Когда я выбираю сюжеты, понимаю, что это всего лишь выдернутые детали, осколки целого. В каком-то смысле я стою слишком близко, топчусь прямо посреди будущей картины. Нужно взять лодку, отплыть на некоторое расстояние и зарисовать остров таким, какой он есть, похожим на окаменевшее судно с белым маяком вместо трубы и сосновым лесом вместо паруса.

Но пока я рисую лодку, лежащую на каменистом берегу. Сначала использую очень мягкий карандаш, и графитный стержень почти тает на бумаге. Он оставляет жирные черные линии, которые удивительно хорошо соответствуют характеру лодки. Я сосредоточенно работаю пятнадцать-двадцать минут. Рисую просмоленные доски, мачту, веревку, тянущуюся по берегу, тихую бухту на заднем фоне. Я внезапно прекращаю рисовать. Чувствую, что картина готова. Вытягиваю руку с альбомом, рассматриваю свою работу и прихожу к выводу, что этот рисунок — один из лучших, сделанных мной.

* * *

— Искупаемся? — спрашиваю я, наклоняюсь к Мари-Лу и вытираю с ее лица несколько капелек пота.

— С удовольствием. Так жарко, что я, кажется, сейчас растаю.

Она закрывает альбом и отодвигает его от себя.

Я подвожу ее к воде и уже собираюсь взять ее на руки, но она просит меня завезти ее в воду прямо в коляске.

— Так ты сможешь потренироваться, — говорит она.

У меня нет никакого желания плавать. Это довольно нелепо. Разве Робинзон Крузо посещал курсы по плаванью? Я толкаю перед собой коляску и чувствую под ногами песчаное дно. Это удивляет меня. Интересно, откуда вообще берется песок на дне?

— Какая холодная, — говорит Мари-Лу, когда вода медленно поднимается вверх по ее ногам.

Когда она достигает сиденья, Мари-Лу внезапно встает и с криком бросается в воду. Изо всех сил бьет руками по воде. Брызги летят во все стороны, в том числе и на меня. Я начинаю вопить во всю глотку, пытаюсь отбежать в сторону, но уже поздно. Мари-Лу смеется надо мной. Вдруг я вспоминаю другой день, другое лето, когда она плескалась точно так же и точно так же брызгалась.

Я бросаюсь в воду, ныряю и делаю несколько спонтанных движений руками и ногами. Чувствую, что сегодня мне легче, чем раньше.

— Адам! — кричит Мари-Лу. — Ты же плывешь!

Я, смеясь, отвечаю:

— Если я несколько раз взмахнул руками, это еще не значит, что я плыву.

Но она не слушает меня:

— Сделай еще раз! Точно так же!

Я послушно разбегаюсь, бросаюсь в воду, взмахиваю руками и шевелю ногами. Прежде чем встать на дно, я делаю еще несколько гребков, поскольку у меня правда получается.

— Пять! — кричит Мари-Лу. — Адам, ты сделал пять гребков!

— Правда? — недоверчиво спрашиваю я. Пять гребков. О Боже! Это невероятно. Интересно, на какую оценку тянут пять гребков по шкале пловцов?

— Адам, ты можешь плавать. Давай еще раз, но чуть-чуть спокойнее.

Я стою как во сне, снова и снова считаю до пяти. Сначала я не слышу, что она говорит. Потом беру себя в руки и пытаюсь повторить. Разбегаюсь, но не так быстро, гребу руками, но стараюсь не торопиться. Вода сейчас теплее. Мари-Лу громко считает:

— …четыре… пять… шесть… семь! Не останавливайся! Вытягивай руки! Еще немного! Хорошо! Думай о Бритт Бёрьессон!

Я делаю, как она говорит. Еще несколько гребков ради нее. Затем я начинаю хлебать воду и вот-вот утону. Я встаю на ноги, голова идет кругом.

— Сколько?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать?

— Адам, ты умеешь плавать!

— Четырнадцать? А ты не врешь?

— Нет, ты правда можешь. Ты прекрасно плывешь. Все правильно. Теперь нужно просто тренироваться. Ты же в этом эксперт. Чем больше ты тренируешься, тем увереннее ты будешь плавать. Могу поспорить, что в это лето ты сможешь проплыть пятьдесят метров.