Летописи Арванды. Легенды спящего города
Шрифт:
Чтоб путь он совершил не зря…
Да, к вечеру сгустилась буря — на поле ветер бушевал,
Холодные хлестали струи, и молнии, как взгляды фурий,
Метались, падая в провал.
Ревела буря, а над морем мешались ветер и огонь,
И диким, самым страшным штормом, взрывались сумрачные волны —
Вдали часов раздался бой…
Старик средь бури растерялся и сбился с темного пути —
Но снова всполохи огнями взлетели пред его ногами
И дальше смело повели…
Часть пятая: ПРОТИВОСТОЯНИЕ
…Вот
Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют
И в людях, что остались здесь…
Старик не стал стучать в ворота — в молитве на колени сел,
Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды,
Застыв, он лишь вперед глядел…
А буря громче завывала, деревья гнула до земли,
Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо
У врат и Господа молил…
Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала,
Со всею ненависти силой приказывала и молила —
Старик же Бога призывал!
Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной
И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре —
Старик один был пред стеной.
Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж
Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратится
И утром повернет назад…
Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот
И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно —
Не просит, помощь не зовет…
Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой —
На стену встал его помощник, что также видел этой ночью,
Как странник выстоял живой.
А первый страж уже добрался до городского головы,
С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался
И дверь со скрипом отворил:
«Там, ваша честь, старик явился — всю ночь под стенами стоял
Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал…
Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день —
Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень.
А он… молился на коленях — и искры огненным кольцом
Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»
« Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе —
Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе!
Старик живой? Вот так везунчик — наверно, крепкий организм…
А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз…
Иди себе… о нем не думай — он или сгинет, иль уйдет…
Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»
И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя,
Вдыхая вкус смолы и дыма — и чудилась ему Марина,
Его любимое дитя…
Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам…
Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки,
И ленты к светлым волосам…
А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по
пути —Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро,
И смех, что лучиком светил…
***
…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик…
И стражи слышали: «Мой отче…» И думали — что им пророчит
Его печальный светлый лик…
Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул,
И тут же музыка взлетела — о скорой смерти флейта пела!
Ей вторил шторма вой и гул…
Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал —
И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели
Молящегося старика…
С тревогой стражи ждали утра — всю ночь бесился ураган!
Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей,
В молитве скорбной склонена…
О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать…
О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета,
Оставив гнить и умирать?...
Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей,
Чья жизнь была, как вечный праздник и чьей все покорялись власти —
Теперь они среди теней…
А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат?
Откуда этот странный старче?... Могло ли это быть иначе?
Но разве… Город виноват?
И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье,
Что средь покинутого сада под диким старым виноградом
Сидел на треснувшей скамье:
«Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит…
Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит
По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог —
Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод…
Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит…
Одно все это может значить — в душе он с Богом говорит…»
«Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что — старик?
Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить…
Я не пойду — что, я не видел тех попрошаек и рванье,
Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь нытье?
Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина —
Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»
Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам,
Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому
И лазал по его плечам —
Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль…
Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет,
Нет Господа… а так ведь жаль…
Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил —
Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге,
Серьезным быть его просил…
Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда —
Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца
И складывать кусочки льда…