Летучий корабль

Гермионе, похоже, надоедает постановка, разыгрываемая здесь в ее честь, потому что она просто встряхивает непослушными кудрями и заявляет:

– Я не буду ничего пить, лорд Довилль. По крайней мере, пока Вы мне не объясните, что все это значит.

– Что, миссис Уизли? — удивление, вежливая улыбка. — Может быть, это Вам стоит рассказать мне о том, что привело Вас ко мне?

Нет, Гермиона не станет темнить, расшаркиваясь с ними — для нее счет идет уже на дни. Она знает, что Рон умирает в Азкабане.

– Мистер Малфой сказал, Вы можете помочь мне, — просто отвечает она. — Если это так, я приму любые Ваши условия. Если нет, скажите, откуда здесь можно аппарировать.

– Может быть, Вы все же присядете? — Довилль указывает ей на кресло напротив своего стола. Люциус Малфой отходит к окну — оттуда ему лучше видно сцену. — Вы давно были в Азкабане, миссис Уизли?

– Сегодня утром.

Герми не хочет, чтобы они видели слезы, подступающие к ее глазам, но она не может сдерживаться. Черт, сколько же можно над ней издеваться? Заставлять говорить, вежливо улыбаться в ответ? Девочка из того сентября уже плачет, а моя сегодняшняя спутница, ставшая старше всего лишь на год, смотрит на картинку из прошлого и улыбается немного грустно. А та, в ее воспоминаниях, с трудом говорит сквозь слезы:

– Рон умирает. Прошение о помиловании можно будет подавать только через пять лет. К тому времени его уже не будет в живых.

– А Поттер? — в этот момент Довилль, сбросив маску снисходительной небрежности, смотрит на нее, не отрываясь, но она не замечает этой перемены. — Или Вам не разрешают с ним видеться?

– Гарри? — Герми поднимает на Довилля заплаканные глаза, но он уже успел скрыться за одной из своих масок, которые, думаю, имеются у него на все случаи жизни. — Мне разрешили свидание с ним в его день рождения. Он как-то держится. Худой, изможденный, но… а из Рона будто уходит жизнь…

Довилль откидывается на спинку кресла, смотрит на нее, чуть прищурившись.

– Вы понимаете, миссис Уизли, что в нашем случае речь будет идти, скажем так, не о совсем законной помощи.

– Разумеется. Какая теперь разница? Помогите им, если можете.

– Мы можем, миссис Уизли, — добродушно откликается Малфой.

В его руках крупное яблоко с красными бочками, которое он только что взял из низкой вазы с фруктами на подоконнике. И когда он надкусывает его, я вижу, как на его губах блестит сок. Белоснежка… Вот чтоб тому яблоку быть отравленным!

– Только у нас будут свои условия, само собой, вполне выполнимые.

– Какие? — Гермиона смотрит на Довилля, ожидая своего приговора.

– Вы немедленно разведетесь с Вашим мужем, миссис Уизли, предадите это событие максимально возможной огласке, если потребуется, дадите интервью Пророку о том, как этот негодяй вместе с Поттером лишил Вас блистательного будущего. Вас станут дружно жалеть, и на волне всеобщей жалости Вы поступите на работу в Министерство как исправившаяся благонравная девица, которой снисходительные власти Магической Британии с готовностью протягивают руку помощи.

Лорд Довилль, озвучивший это невероятное условие, даже не меняется в лице. Мне кажется, Гермиона должна… конечно, должна немедленно выкрикнуть ему в лицо, что она не предает своих близких, что… Но она молчит, а потом так по-детски зажмуривается на секунду, будто он предлагает ей не предать Рона, а прыгнуть с крыши с высоты нескольких метров. А потом вдыхает глубоко-глубоко и говорит:

— Если я соглашусь, Вы спасете их?

– Конечно, — он кивает, а Малфой у окна продолжает хрустеть своим яблоком.

– Когда?

– Думаю, в самое ближайшее время. Вы узнаете об этом, мисс Грейнджер. Из газет.

– Кто возьмет меня на работу в Министерство, лорд Довилль? Разве это реально?

– Вас возьмут на работу в Министерство. Я скажу Вам, к кому обратиться. Вы должны немедленно подать на развод и известить об этом мужа. И помните — как можно больше шума. И еще — мы и в дальнейшем хотели бы рассчитывать на Ваше сотрудничество.

– Я поняла Вас, лорд Довилль.

Наверное, там, в том прошлом, где мы сейчас незваные гости, я пытаюсь дернуться и броситься вперед, но моя спутница крепко удерживает меня за руку. И снисходительно улыбается, глядя на меня. «Возвращаемся?» — спрашивает она одними губами, и я согласно киваю.

А когда мы вновь оказываемся на полу гостиной в доме мистера Уилкинса, я склоняюсь к ней и целую ее руки, долго-долго, пока она позволяет мне делать это. И потом, когда она шутливо отстраняет меня, я продолжаю удерживать ее запястья и бесконечно повторяю:

– Герми, прости, прости нас…

– Гарри, — ее пальцы пробегают по моим волосам, — Гарри, перестань. Я же знала, что вы подумаете. Просто это была такая малость по сравнению с тем, что вы оба живы — и ты, и Рон.

Гермиона… Подруга, предательница, спасительница… Самый лучший человек из всех, кого я знаю. И эта расчетливая подлость. Малфой и Довилль. Обманули ее, как ребенка. Заставив предать самого дорогого человека в ее жизни. Ради чего? Она была уверена, что спасает Рона и меня. Но все то, что я знаю сейчас… они бы все равно вытащили нас, они уже тогда планировали налет на Азкабан, чтобы освободить своих. И та дьявольская страсть, которую питал ко мне один из пиратских капитанов, она просто не позволила бы ему бросить меня в тюрьме. Думаю, он и Рона бы там не оставил. Хотя бы и из-за того, что тот стал бы лишним свидетелем, а убийство моего лучшего друга вряд ли входило в планы лорда Довилля. Развели нас, как детей… Разве я могу сейчас сказать ей, что та ее жертва была напрасной? Нет, конечно, нет, пусть она до последнего верит в то, что тогда, год назад, она поступила правильно. Кто я такой, чтобы разрушать ее веру? Или я неправ? Я же не знаю…черт, да я ничего еще толком не знаю. Может быть, она действительно нужна им, ведь пока мне даже неизвестно, зачем Довилль отправил сюда меня. Но в тот момент мы говорим совершенно не о том, что нам с ней предстоит.

– Гарри, — она смотрит на меня с такой надеждой, — как ты думаешь, Рон простит меня?

– Простит? Тебя? — я не верю своим ушам. — Да он в ногах у тебя должен ползать после всего, что ты сделала. Впрочем, как и я.

– Не вздумай, ты что? — она, наконец, улыбается. — Правда, ты думаешь, он простит?

– Да я убью его, если он только попробует…

– Думаешь, он не забыл меня?

Я готов рассмеяться, таким абсурдным кажется мне ее предположение. Я просто провожу рукой по ее волосам, разрушая дурацкий министерский узел ее прически.

– Да он только и говорил о тебе весь год.

– Он считает, что я его предала. Что я такая же, как его сестра.

– Мы его переубедим.

– Как он? Расскажи мне!

И я начинаю рассказывать. Поначалу мы все еще сидим на полу, но потом она спохватывается, выясняет, что я ничего не ел с утра, мы перемещаемся на кухню, располагаемся там, по-прежнему соблюдаем конспирацию — даже тень Поттера не должна упасть на занавеску. Как я ни стараюсь, но она все же вытягивает из меня ряд подробностей, о которых я предпочел бы пока умолчать — о нашем неудавшемся побеге, о моем поединке с Довиллем. И о том, что Рон и Невилл угодили в тюрьму на острове.

– Не переживай, — виновато говорю я, понимая, что, кажется, наговорил лишнего. — Довилль обещал мне выпустить их. Гарантия этого то, что я здесь.

– Они заставили тебя?

– А тебя?

Она грустно смотрит, как я поглощаю салат и стейк.

– Мы глупые, Гарри. Глупые наивные гриффиндорцы, верящие в любовь и дружбу… Почему это делает нас такими слабыми?

– Мы слишком уязвимы в их мире, Герми. Правда, мы как дети. Нас и обманывать-то грешно…Кстати, — я вдруг вспоминаю одну деталь из ее воспоминаний. — А к кому Довилль отправил тебя в Министерстве?