Летучий корабль
Шрифт:
Я вновь спускаюсь к калитке, закуриваю, сажусь на садовую скамейку. С днем рождения, Гарри… Мы же договорились — больше никогда, забудь, ты обещал. Все, время вышло. Просто иди спать. Но отчего-то медлю.
47. Мотоциклист на обочине
Уже, наверное, второй час ночи, когда я готов окончательно признать, что даже в мой день рождения чуда произойти не может — все чудеса имели место в моей жизни кучно, до достижения мной восемнадцатилетия. Так что я аккуратно тушу сигарету, кладу бычок в специально предназначенную для этих целей консервную банку, которую прячу под садовой скамейкой, и уже было собираюсь подняться в мою комнату, как вдруг мне приходит в голову совершенно идиотская мысль. Раз уж я не могу по-человечески отметить свой настоящий день рождения, потому что Юэн Эванс праздновал свой 23 декабря, так кто мешает мне сесть сейчас на мопед и проехаться на то самое место на выезде из города, где
Я медленно покидаю жилые кварталы, не желая потревожить мирно спящих обитателей домов с крохотными утопающими в цветах балкончиками. С соседней улицы доносится рокот мотора большого автомобиля, странно, там вроде ни у кого таких нет, и разгоняюсь, только выехав на трассу, которую мы не зовем иначе как дорогой самоубийц, потому что узкая дорога вьется вдоль скал, обзора в поворотах никакого, а с другой стороны обрыв и море. И очень условное ограждение. Но те, кто проезжают здесь на машинах, особо не думают снижать скорость, а в случае мотоциклистов (моторист — так это называется здесь), думаю, руководствуются нехитрым девизом: хороший мотоциклист — мертвый мотоциклист. Куда меня несет в этот поганый день рождения? Но я хочу посидеть на тех скалах, и ничего не могу с собой поделать.
Я уже практически покидаю город — освещения никакого, но мне остается не больше километра, я прибавляю, как вдруг сзади меня будто царапает свет фар, пока только пробегая отраженными бликами по отвесной стене, вдоль которой я еду. Здесь дорога ведет к виллам, так что те, кто носится здесь по ночам, точно не станут церемониться. И меня тут совершенно не видно, так как дорога делает чуть заметный поворот, так что по моим расчетам водитель приближающейся машины заметит меня только тогда, когда нас будет разделять пара метров. А свет фар уже прорезает ночь, он едет с дальним светом, отчего мне кажется, что в темноту протянулись огромные белые щупальца. Я инстинктивно прижимаюсь к скале, рокот мотора все ближе, я уже различаю шелест шин по асфальту. И то, что происходит дальше, я не могу себе объяснить ничем, кроме постоянства моей несчастливой звезды.
Машина проносится мимо на приличной скорости, но водитель меня замечает и чуть подает в сторону, так что сбоку остается около метра, но от ее стремительного движения меня будто волной чуть отбрасывает к скале, куда я и сам уже вжался так, что чуть ли не лезу вверх на своей Веспе. И этого оказывается достаточно — я почему-то сам и не подумал сбавить скорость, так что легкое касание колеса о камень под каким-то неправильным углом оказывается роковым — мопед отбрасывает вбок, я не успеваю поймать его и, все еще продолжая двигаться, заваливаюсь на дорогу. «Только не в пропасть» — это последнее, что я успеваю подумать, все еще лихорадочно сжимая руль. А ко мне уже стремительно приближается асфальт, освещенный тусклым светом передней фары моего мопеда.
Вероятно, от удара я на несколько секунд теряю сознание, так как реальность, которую я вижу теперь весьма нечетко, явно успела сделать без меня несколько оборотов. Я обнаруживаю себя лежащим на середине дороги, куда меня отбросило после падения от этого злополучного касания о скалу. Всего-то несколько миллиметров…Чуть зацепился колесом. Что лежишь, Эванс? Думаешь, у тебя есть что-то общее с магическим мальчиком, который мог падать с любой высоты, зная, что для его спасения достаточно просто щелчка пальцев доброго седобородого волшебника? Зачем ты только что несся по трассе, чтобы посидеть в темноте на тех самых скалах, где говорил человеку с беспощадными черными глазами, что у нас еще есть время? Туда, где каждый проигрывал последний раунд своей битвы за другого, как казалось тогда, а вышло, что за себя. Нет, милый, Юэн Эванс должен позаботиться о себе сам, к нему не летают фениксы, неся волшебную шляпу в клюве. И никто не плачет над его ранами. Так что просто собери себя с дороги, нечего лежать посередине, ожидая, когда тебя переедет следующая роскошная тачка, отскреби себя от асфальта, забейся в нишу. Может быть, если тебе повезет, от твоего мопеда что-то осталось. И кто-нибудь довезет тебя до больнички. Посмотри, может быть, твой мобильный еще при тебе и даже работает? Юэны Эвансы должны сами прогрызать себе путь в этой жизни, они никому не сдались. Запомни это, наконец, ты давно уже не центр мироздания. Радуйся, что на тебе был шлем, который почему-то слетел при ударе и откатился в сторону, туда, далеко, к самому обрыву.
Я пытаюсь приподняться, к счастью, я ощущаю руки и ноги, значит, хоть позвоночник не сломан. Но я не могу встать, получается только ползти, так как, как только я пытаюсь подняться хотя бы на четвереньки, я ощущаю, что мир за это время как-то кардинально поменял свое поведение — он перестал быть устойчивым.
А тем
временем автомобиль, свет фар которого так напугал меня, прорезав темноту, словно широкое лезвие, теперь вновь оказывается совсем близко. Он медленно сдает назад, так что я различаю, правда, очень расплывчато, белые огни заднего хода, неспешно надвигающиеся на меня. Мне вновь становится страшно — вдруг сейчас он просто не заметит меня, лежащего на асфальте рядом с моей желтой Веспой? Мне бы хоть чуть-чуть отползти в сторону, но я не могу, потому что вдруг перестаю понимать, где она, эта сторона. Но нет, он останавливается в нескольких метрах от меня, я слышу мягкий хлопок водительской двери, такой приглушенный звук может издать только дверца дорогой машины… Вряд ли он станет со мной возиться — я весь исцарапан, в крови, только салон ему изгажу. Может быть, хоть вызовет скорую? Если не побоится, что они подумают, что это он сбил меня… Шаги в моем направлении, тихо шуршат мелкие камушки, осыпающиеся здесь со скалы на дорогу. Драган всегда говорил мне, что это плохое место… И вот уже совсем рядом с моим лицом появляются ноги, обутые в открытые сандалии, я, неожиданно сфокусировав взгляд, рассматриваю худощавые щиколотки, покрытые загаром, редкие волоски на них. А мир вокруг меня переваливается с боку на бок, болтается и бликует, словно серебристый шарик, подвешенный к самому потолку на дискотеке.Водитель тем временем, кажется, пытается выяснить, что же со мной такое, спрашивает сначала на очень плохом хорватском, а затем, не дождавшись ответа, на безукоризненном английском, и теперь вот опускается рядом со мной на корточки. «Are you hurt?» — повторяет он уже совсем близко, но я не вижу его лица. Странно, я же только что видел ноги. А мир раскачивается все сильнее, и фигура, сидящая рядом со мной, тоже участвует в этих колебательных движениях. А когда он говорит: «Are you hurt, Harry?», я понимаю, что мой мозг, видимо, поврежден. И хватаюсь за единственную спасительную мысль, что еще вмещается в моей голове:
– Если Вам не трудно, отвезите меня в больницу.
А сумасшествие продолжается, потому что дальше мой собеседник, чье лицо по-прежнему не доступно для восприятия стремительно сдающих свои позиции органов чувств, говорит: «О, Мерлин, что у тебя болит, ты можешь сказать?» Он наклоняется еще ниже, и я улавливаю легкий запах дорогой туалетной воды, запах, который я никогда не спутал бы ни с каким другим.
Это просто наваждение, говорю я себе, я лежу один на дороге, в полной тьме, я не могу двигаться и я схожу с ума.
– Пожалуйста, отвезите меня в больницу.
– Гарри, посмотри на меня! Ты меня узнаешь? Что с тобой?
Этот низкий бархатный голос, его голос… Пятнадцать человек на сундук мертвеца… Я ждал его весь день, боясь признаться себе в этом. Йо-хо-хо, и бутылка рому! И вот теперь я сошел с ума — один, ночью, на Дубровницкой трассе. Пей, и дьявол тебя доведёт до конца. И он пришел ко мне, подтверждая неотвратимо наступающее безумие, словно черт Дэви Джонс…
А его цепкие пальцы уверенно и быстро ощупывают мои руки, ноги, ребра — я слышу вздох облегчения. Он чуть приподнимает мне голову — больно.
– У тебя кровь, — говорит мой морок, — ты голову разбил. Ты же вроде был в шлеме? — и опять задает этот невероятный вопрос: Гарри, ты знаешь, как меня зовут?
– Да, — говорю я и не могу сфокусировать взгляд. — Ты черт Дэви Джонс. И пришел забрать меня в ад.
И тут на меня накатывает тошнота, потому что крутящийся мир вовлекает в свой бешеный танец и мой сжавшийся желудок.
– Меня сейчас вырвет.
Он как раз успевает повернуть меня чуть набок, чтобы я не испачкал майку. А потом делает еще что-то, потому что я не вижу никаких зловонных пятен у моего носа.
– Легче? — спрашивает он и продолжает нестерпимый допрос. — Гарри, ты не узнаешь меня?
– Пожалуйста, — прошу я, — у меня что-то с головой. Мне кажется всякое. Скажите лучше сами, кто Вы.
– Гарри, это я, Северус, лорд Довилль, Северус Снейп, если тебе так угодно. Такого ты знаешь?
Я знаю, этого не может быть. Значит, я просто не пришел в себя. В то же время, я помню, что меня только что тошнило. Тогда, вероятно, я в сознании. И я вижу зажженные фары его машины. И если на секунду представить себе, что это действительно он сидит сейчас рядом со мной на асфальте и поддерживает мою голову, то мне стоит оказаться как можно дальше от этого места. Потому что лорду Довиллю не нужно то, что от меня осталось. Это вообще никому не нужно. Если даже, как мне и мечталось еще зимой, он искал меня, то что ему делать с тем, что он в итоге нашел? Какой маг захочет, чтобы рядом с ним оказался не просто маггл, а маггл всех магглов, на которого не действуют даже зелья и заклинания? Зачем ему пустая оболочка прежнего меня? Лучше выбросить ее сейчас, чем еще несколько месяцев таскать с собой, мечтая избавиться. Мне не место там, где обитают такие, как он. Как не было места рядом с мамой для моей тетки или Дадли рядом со мной. Я стану банковским клерком и буду объяснять бабушкам, как правильно пользоваться счетом и снимать деньги с карты. Я сам заслужил такую миссию в жизни, я знаю. Когда я убил того зеленоглазого парня, которого мог любить капитан Довилль.