Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

При сохранении существовавшего партийного режима оппозиционеры предрекали неизбежность новых расколов в партии, новых репрессий и исключений, хотя никто, в том числе и Троцкий, представить себе не мог, какие гигантские масштабы примет сталинский террор в приближающихся 30-х гг. Попытки оппозиции найти возможность компромисса со Сталиным, договориться о совместной работе ценой приемлемых взаимных уступок, установка Троцкого и его сторонников во всех случаях действовать в рамкам коммунистической партийной системы были изначально обречены на провал, были абсолютно бессмысленны и указывали на полное непонимание Троцким того, что происходит в Советском Союзе.

Договориться со Сталиным было невозможно. Ни искренне раскаявшиеся оппозиционеры, ни навсегда преданные и верные сталинисты не могли рассчитывать на его понимание и прощение. Но в 1927 г. последние чувствовали себя абсолютно уверенно, не сомневаясь, что поддержка линии Сталина гарантирует им довольствие и благополучие. На фоне этого обманчивого пожизненного комфорта большинства делегатов съезда заявление оппозиционеров, чье исключение из партии уже было предрешено инициативой Орджоникидзе, выглядело наивным донкихотством, упрямством, самонадеянностью и даже глупостью: «Верные учению Маркса и Ленина, кровно связанные с ВКП и Коминтерном, мы отвечаем на наше исключение из ВКП твердым решением впредь бороться беззаветно под старым большевистским знаменем за торжество мировой революции, за единство коммунистических партий, как авангарда пролетариата, за защиту завоеваний Октябрьской революции, за коммунизм, за ВКП и Коминтерн».

Так завершалось заявление оппозиционеров. Так закончилась, абсолютным поражением, организованная борьба левой оппозиции внутри большевистской партии. Все, что происходило с оппозицией и оппозиционерами после 18 декабря 1927 г., было лишь эпилогом, неторопливым добиванием обреченных на гибель людей, которым в большинстве своем оставалось прожить, а скорее не прожить, а промучиться примерно десять лет. Разумеется, можно поразмышлять о том, как все они получили то, что заслуживали, как руки почти всех оппозиционеров (и сталинского большинства) были по локоть в крови, причем у многих не в переносном, а в буквальном смысле слова. Можно вспомнить и о том, что со времени революции, а кто и раньше, все они с неслыханной жестокостью относились и к своим идеологическим противникам, и, простым обывателям, что абсолютно для всех коммунистов живые люди, крестьяне, составлявшие большинство населения огромной страны, были в лучшем случае средством для финансирования индустриализации, необходимой для мировой революции, а в худшем — классовыми врагами, подлежавшими уничтожению. Нельзя забыть и расстрела царских детей, и красном терроре, и уничтожении российского офицерского корпуса, российской интеллигенции и священнослужителей, прежде всего православной церкви, но и других конфессий. Система заложников впервые в истории крупномасштабно была использована тоже именно большевиками (потом этот опыт будет повторен и развит нацистами), среди которых были и нынешние оппозиционеры. С учетом всего сказанного внутрипартийная борьба в большевистской партии у современного читателя должна справедливо вызвать злорадство. Но не вызывает — прежде всего потому, что оппозиционеров наказывали не за совершенные ими в действительности преступления перед человечеством, а за абсолютно нелепые, искусственные, надуманные проступки, заключавшиеся в отступлении от догм, смысл которых был абсолютно никому не известен, ни сталинскому большинству, ни осознанным сторонникам и случайным попутчикам Троцкого.

Как и следовало ожидать, проникнутое коммунистическим духом заявление оппозиции вызвало новую волну негодования большинства съезда. В «Дневнике съезда» — официальном отчете его секретариата — заявление было названо «наглым». Съезд «с возмущением отверг обсуждение этой гнуснейшей декларации политических двурушников» [698] , — говорилось в партийном документе. В тот же день, 18 декабря, съезд принял решение об исключении из партии 75 оппозиционеров, в том числе, разумеется, всех подписантов заявлений [699] . 19 декабря было оглашено заявление совершенно иного содержания [700] . Его подписали 23 человека, включая Каменева Зиновьева, Евдокимова, Бакаева и Лашевича. Авторы заявляли о полном идейном и организационном «разоружении», осуждали свои прошлые действия и взгляды, обязывались защищать все партийные решения и просили вернуть их в партию.

698

Правда. 1927. 20 декабря.

699

XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 1247.

700

Там же. С. 1266–1267.

Надо сказать, что Зиновьев предлагал ранее Троцкому дружно раскаяться и договориться о возвращении оппозиционеров (главным образом себя и Троцкого) в партийные ряды. Похоже, что даже 18 декабря Зиновьев предлагал сторонникам Троцкого представить съезду новое заявление в духе требований большинства, но те отказались [701] . ОГПУ рассматривало «Заявление 23-х» как окончательный распад блока «зиновьевцев» и «троцкистов» [702] . Троцкий считал точно так же и назвал поступок Зиновьева «чудовищным вероломством». «Бороться против сталинизма в тех пределах, которые разрешит Сталин» [703] он не собирался.

701

Там же.

702

ГДА СБУ. Ф. 13. Од. зб. 282. Арк. 12.

703

Троцкий Л. Портреты революционеров. С. 209.

Понятно, что Зиновьев согласовал свои действия с руководством съезда и наверняка получил со стороны большинства какие-то обещания. Однако Сталин не был бы Сталиным, если бы не переиграл Зиновьева, как обязан переиграть хороший шахматист плохого. Вопреки ожиданию участников группы раскаявшихся съезд принял решение не рассматривать их документ, предложить оппозиционерам подавать заявления о «капитуляции» в индивидуальном порядке, а решения по заявлениям принимать через шесть месяцев после подачи, при условии, что поведение раскаявшегося оппозиционера соответствует принятым обязательствам, отвечает требованиям съезда и исходит из отказа от взглядов, изложенных в оппозиционных документах [704] .

704

XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 1319.

Каменеву и Зиновьеву теперь не осталось ничего иного, как уступить Сталину по всем пунктам, «разоружиться перед партией», как тогда стало принято говорить. Они выступили с обширным открытым письмом, в котором полностью отрекались от союза с Троцким и от его взглядов и подчеркивали, что разошлись с ним прежде всего по вопросу о создании второй партии [705] . Последнее, разумеется, было откровенной клеветой, зарегистрированной многочисленными документами левой оппозиции, в том числе за подписью самого Троцкого. Но такие тонкости уже никого не волновали. Дело было сделано. Оппозиция раскололась. Буквально на следующий день после исключения 75 оппозиционеров значительная часть сторонников Троцкого «капитулировала» перед сталинской группой. По поводу «капитуляции» Зиновьева и Каменева Троцкий писал через два месяца, находясь уже в ссылке, что в ней «есть по крайней мере тот плюс, что мнимые величины выходят из игры, надо думать, выходят навсегда». Но это была не слишком удачная попытка минимизировать потери в глазах еще имеющихся единомышленников. «Когда появилось в газете письмо двух злополучных мушкетеров, — вспоминал Троцкий, — я в который раз уже вспомнил пророческие слова Сергея [Мрачковского]: «Не надо блока ни с Иосифом [Сталиным], ни с Григорием [Зиновьевым], — Иосиф обманет, а Григорий убежит». Григорий действительно убежал». Троцкий, однако, оставался верен себе, оправдывая свой временный союз с Зиновьевым тем, что это «был блок передовых московских и питерских рабочих» [706] . (В этом смысле Троцкий был неизлечим: к «рабочим» блок Зиновьева и Троцкого мог иметь отношение только в его больном коммунистическом воображении.)

705

Правда. 1927. 27 декабря.

706

Троцкий Л. Дневники и письма. С. 25.

Хотя Каменев и Зиновьев не были немедленно восстановлены в партии, Сталин проявил к ним известную снисходительность. Каменев, еще в 1926 г. назначенный полпредом СССР в Италии, несмотря на исключение из партии с этого поста сразу снят не был, в 1928 г. был восстановлен в ВКП(б) и в следующем году назначен на вакантный после снятия Троцкого пост председателя Главконцесскома (короткое время этим ведомством руководил чиновник средней руки В. Ксандров [707] , но он считался фигурой временной). Нужно было обладать хорошим чувством черного юмора (если иметь в виду Сталина), чтобы придумать посадить Каменева на место Троцкого. Нужно было вообще перестать адекватно воспринимать происходившее (если иметь в виду Каменева), чтобы согласиться занять должность, ранее принадлежавшую Троцкому. Назначением Каменева на должность Троцкого Сталин, наверное, хотел подчеркнуть, что Каменев достиг высоты Троцкого — той высоты, с которой теперь ему придется очень больно падать вниз. В дополнение к этому, как временный бонус, жена Каменева Ольга (родная сестра Троцкого), назначенная в 1925 г. председателем только что образованного Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, сохранила эту должность до 1929 г. Заработала она эту снисходительность откровенным предательством, причем личного плана: в 1927 г. Ольга Каменева не только выступила с публичным осуждением взглядов своего брата и своего супруга, но даже оформила с Каменевым развод [708] . Зиновьев, тоже восстановленный в партии в 1928 г., стал на недолгое время ректором Казанского университета. Оба они были вновь исключены из партии в 1932 г. и сосланы, после чего начались их хождения по мукам, завершившиеся расстрелом в 1936 г.

707

Ксандров Владимир Николаевич (1877–1942) — социал-демократ с 1899 г., с 1903 г. — большевик. Активно участвовал в борьбе за установление власти большевиков в Симбирске. Затем — на хозяйственной работе (председатель Совета народного хозяйства Украины, член президиума ВСНХ, председатель правления Промбанка). В 1927–1929 гг. — председатель Главного концессионного комитета. Затем был переведен на низовую работу (являлся начальником службы пути Московско-Казанской железной дороги, начальником строительства Гайно-Кайской ведомственной железной дороги, которая соединяла лагерные пункты в районе Перми и которую строили заключенные концлагерей). Арестован в 1938 г. и приговорен к десяти годам заключения. Умер в тюрьме.

708

Бронштейн В. Б. Преодоление. М.: Адамантъ, 2004. С. 12.

XV съезд, по словам Троцкого, стал «всесоюзным совещанием сталинской фракции». Главу своих воспоминаний об объединенной оппозиции Троцкий завершил словами о том, что «съезд постановил исключение оппозиции в целом. Исключенные поступали в распоряжение ГПУ» [709] . Так оно в действительности и было. Достойным завершением съезда, своего рода чествованием разгрома оппозиции, устроенным Сталиным, был учредительный пленум ЦК, на котором 19 декабря предстояло избрать высшее руководство: членов Политбюро, Оргбюро, Секретариата и, главное, генерального секретаря ЦК. Всем присутствовавшим, да и далеко не только им, было очевидно, что речь могла идти только об одной кандидатуре на этот главный пост: кандидатуре внешне все еще скромно державшегося в тени Сталина. В соответствии с намеченным сценарием председательствовавший Рыков предоставил слово Косиору, который огласил согласованный состав высших органов и предложил избрать генеральным секретарем партии Сталина. Обсуждений не ожидалось.

709

Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 285.

Предполагалось, что пленум завершится в течение нескольких минут. Но неожиданно слово попросил Сталин. Он произнес одну за другой две сравнительно краткие речи, полные демагогии, лицемерия и политического интриганства [710] . К изумлению делегатов, Сталин попросил освободить его от обязанностей генсека. Своей «просьбой», а на самом деле игрой на опережение Сталин раз и навсегда закрывал вопрос о «завещании» Ленина и о внесенном в свое время Лениным на рассмотрение партсъездом предложении о снятии Сталина с поста генсека. Разумеется, Сталин знал, что пленум единодушно отклонит его предложение — ведь оппозиция была из партии только что изгнана, и это было серьезным предупреждением тем, кто планировал остаться в партии. Одновременно Сталин подчеркнул, что именно ему принадлежала решающая роль в разгроме оппозиции: «Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту, как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо товарища Ленина, держать меня на посту Генсека. Но теперь эти условия отпали. Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Никогда, кажется, оппозиция не терпела такого поражения, ибо она не только разбита, но и исключена из партии. Стало быть, теперь уже нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда Пленум отказывался уважить мою просьбу и освободить меня от обязанностей Генсека. А между тем у вас имеется указание товарища Ленина, с которым мы не можем не считаться и которое нужно, по-моему, провести в жизнь. Я допускаю, что партия была вынуждена обходить это указание до последнего времени, была вынуждена к этому известными условиями внутрипартийного развития. Но я повторяю, что эти особые условия отпали теперь и пора, по-моему, принять к руководству указания товарища Ленина».

710

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 335. Л. 4–8.

Когда его «просьба», как и ожидалось, была решительно и единодушно отвергнута, в качестве промежуточного варианта Сталин предложил ликвидировать должность генсека вообще. Одновременно он напомнил, что на должность генсека был поставлен Лениным и что генсек в партии должен быть один, и только один. Всяких «маленьких генсеков» — в национальных республиках и областях — быть не должно. Председательствовавший Рыков, видимо, настолько не был готов к происшедшему, что после выступлений Сталина стал произносить несвязанные монологи. О его растерянности можно судить по тому, что многие свои слова он позже вычеркивал из стенограммы, затем восстанавливал их, потом заменял другими, и так много раз. Сталин же в текст своих выступлений в стенограммы съезда не внес ни единого изменения, настолько его речи были продуманы и отточены.