Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Шрифт:
В конце концов Рыков предложил отвергнуть предложение Сталина. Этим политическим спектаклем завершился разгром оппозиции и изгнание ее из партии. Поражение Троцкого как лидера объединенной оппозиции и политического деятеля было обусловлено как объективными, так и субъективными причинами, которые тесно переплетались между собой. Объективными причинами были прежде всего сама сущность и структура политической власти в СССР, характер правившей партии, которая постепенно оформлялась в огромную мафиозную структуру, составную часть тоталитарной системы, находившейся в СССР к концу 20-х гг. на заключительной стадии формирования. Эта система не терпела двоецентрия и двоевластия, неизменно тяготела к установлению единовластия, прикрытого возвышенными утопическими проектами и демагогическими лозунгами [711] . Советский тоталитаризм призван был на определенном этапе, ко времени завершения периода своего становления, найти ту фигуру, которая могла бы с возможно большей степенью эффективности обеспечить функционирование преступной унифицированной экономической, социально-политической и идеологической системы, стремившейся охватить все стороны общественной и частной жизни [712] . Тот факт, что этой фигурой
711
«Тоталитаризм, прикрываясь идеей, скрывает свою уголовную сущность, более того, приобретает как бы законные черты», — пишет современный российский философ (Кантор В. «…Есть европейская держава». Россия. Трудный путь к цивилизации. М.: РОССПЭН, 1997. С. 176).
712
См. подробнее: Чернявский Г. Тень люциферова крыла. Большевизм и национал-социализм. Сравнительно-исторический анализ двух форм тоталитаризма. Харьков: Око, 2003. С. 49–52.
Эти общие теоретические системные проблемы дополнялись житейской конкретикой 1920-х гг., когда не только в обывательской среде, но и в партийных кругах накопилась невероятная усталость, являвшаяся результатом последней мировой войны, революции, Гражданской войны, военного коммунизма, равно как и попыток реализации грандиозных утопических (и потому нереализованных) проектов революционного переустройства не только России, но и всего остального мира. Бывшие ленинские соратники, стремившиеся вкусить, наконец, в полной мере практические результаты своей победы над многочисленными врагами, увидели делового исполнителя своих волеизъявлений в скромном генсеке, которого не только Троцкий, но и масса других функционеров считали посредственностью, серой мышью, позиционировавшей себя средним умеренным бюрократом. В отличие от фантазера Троцкого, предполагавшего извечно биться за идеалы мировой революции, приземленный Сталин обещал создание скромного социалистического рая в самом недалеком будущем, в масштабах конкретной (довольно большой) страны.
К числу субъективных причин поражения Троцкого относилась прежде всего та стартовая точка, с которой он влез в большевизм и ленинскую организацию. Меньшевистское или «полуменьшевистское» прошлое Троцкого, его острые столкновения с Лениным в промежутке между двумя революциями в России, его позднее вступление в большевистскую партию никогда и не были забыты. Троцкий пришел в партию большевиков извне, причем сразу — на высший партийный пост. Он не поднимался по иерархической лестнице большевистского руководства дореволюционной эпохи вместе с остальными большевиками и при этом в октябре 1917 г. оказался выше всех рангом. Этого блистательного взлета на вершину власти Троцкому простить не мог никто, никогда. Меньше всего серый жестокий Сталин. Представители большевистского эшелона, непосредственно окружавшие Ленина, да и сам Ильич всегда помнили о том, как резко отрицательно Троцкий оценивал большевизм в начале века. Внутренней близости между «старыми большевиками» — в том числе и теми, кто в 1926–1927 гг. принимал участие в оппозиционном движении, — и Троцким не возникло.
Сам Троцкий не мог забыть своих острых и справедливых обвинений по адресу Ленина, выдвигавшихся им с 1904 г., абсолютно не понимая, что после октября 1917 г. начался иной отсчет времени, возникла другая эпоха и не имело больше значения, кто был прав в схоластическом теоретическом никому не понятном теперь споре — Ленин или Троцкий. Троцкий так и не сумел приспособиться к внутренней жизни большевистской партии, к созданной Лениным внутри партии жесткой диктаторской структуре, во главе которой стоял он — Ленин. Троцкий всерьез считал, что может разговаривать с Лениным как с равным, ошибочно предполагая, что все революционеры равны ровно настолько, насколько они искренне отстаивают идеалы мировой революции, сформулированные классиками европейской социал-демократии. В глубине души он не был в состоянии избавиться от своих юношеских надежд на возможность построения рабочей партии не на базе психологии осажденной крепости и вытекающего отсюда безоговорочного подчинения начальству, а на основе революционного порыва «рабочих», самодеятельности и инициативы рядовой массы партийцев и поддерживавших их беспартийных. Почти 50-летний Лев Давидович в значительной степени оставался революционным романтиком.
Троцкий не верил во власть. Сталин в нее верил. Троцкий не верил в аппарат. Сталин полагался именно на него. Троцкий верил в идеалы революции и в догмы коммунизма. Сталин не знал таких слов. Он верил только в диктатуру террора и в силу власти. В 1927 г. Троцкий сознавал, что условий для развертывания массовой работы оппозиции нет, что круг его сторонников очень узок. Но он тешил себя надеждой, что круг оппозиционеров не будет сокращаться, а в дальнейшем, по мере осознания партийной массой неправильности сталинского курса, начнет расти. Он успокаивал своих ближайших соратников, да и себя самого, сомнительной перспективой того, что «оппортунистический уклон» Сталина в теории будет сопровождаться «революционной практической политикой» [713] . Именно в этом духе выдержан анонимный документ «Очередные задачи левого крыла ВКП», написанный в конце 1927 г., скорее всего, самим Троцким. В качестве основных задач назывались подготовка кадров, «чтобы было кому руководить, когда потребуют обстоятельства»; укрепление связей с рядовыми партийцами и вообще рабочей массой; сосредоточение внимания на практических вопросах (борьбе против бюрократии, восстановлении внутрипартийной демократии, повышении зарплаты); прекращение фракционной борьбы при одновременном наступлении (в рамках партийного устава и не допуская организационного оформления); подготовка популярной литературы, выступления на принципиальные темы с изложением точки зрения оппозиции. В конце текста была приписка от руки: «В отношении фракционности следует иметь в виду, что организация фракции имеет шансы, когда мы держим курс на раскол, т. е. при условии, если партия перестала быть большевистской. Первичные же элементы фракционности, связь и проч. сохранить нужно обязательно, хотим мы этого или не хотим. Такова уже логика борьбы» [714] .
713
ЦДАГОУ.
Ф. 1. Оп. 20. Од. зб. 2453. Арк. 9.714
ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 20. Од. зб. 2453. Арк. 10.
Именно эта романтическая двойственность: отказ от «разрыва», стремление «остаться большевиком», категорический отказ от планов создания второй партии — являлись одним из главных факторов, тормозивших становление оппозиции как самостоятельной политической силы. К тому же Троцкий был настолько уверен в своем превосходстве, что не видел необходимости опираться не только на аппарат (пусть небольшой) или ведомство (пусть не всесильное, не «силовое»): как и до революции, он искренне не видел необходимости в формировании своей партии, во главе которой будет стоять он, Троцкий. Троцкому было важно быть властелином идей и душ, а не владельцем людей. Именно в этом он видел силу революции. Именно это делало его идеальным непобеждаемым революционером (в дни революции) и столь же классическим беспомощным утопистом (в периоды ее спада). Считая, что он общается на равных с соратниками по партии, Троцкий на самом деле был непростительно и презрительно высокомерен абсолютно со всеми. Он выражался языком, который с известными поправками можно было бы классифицировать как литературный или философский, но никак нельзя было назвать понятным и простым, и это не могло вызвать ничего, кроме раздражения, у основной партийной массы.
Еврейское происхождение Троцкого, как бы ни относились к нему конкретные члены партии, что бы по этому поводу они ни говорили и писали публично, сколько бы они ни утверждали, что национальность для большевиков никогда не была важна и не имела значения, не было преимуществом Троцкого. Демьян Бедный, всегда говоривший то, что хочет услышать Сталин, не случайно во время расправы над оппозицией затеял политический разговор с абсолютно чуждым ему писателем и человеком Корнеем Чуковским, про которого, впрочем, хорошо было известно, что он ненавидит Троцкого. «Заметили вы про оппозицию, что, во-первых, это все евреи. А во-вторых, эмигранты?» — сказал Чуковскому Бедный, имея в виду под «эмигрантами» (так их действительно называли в партии) социал-демократов, находившихся до 1917 г. в эмиграции (как Троцкий), а не в ссылке (как Сталин). «Каменев, Зиновьев, Троцкий. Троцкий чуть что заявляет: «Я уеду за границу», а нам, русакам, уехать некуда, тут наша родина, тут наше духовное имущество» [715] .
715
Чуковский К. Дневник 1901–1929. С. 427.
Демьян Бедный, играющий на национальных чувствах Чуковского и говорящий о «духовном имуществе», — это было конечно же новое веяние. Понятно, что Троцкий об отъезде за границу не помышлял. Но Бедный уже в 1926 г. понимал, что именно хочет услышать от него Сталин, и «жаловался» генсеку: как только «пролетарский поэт» (Бедный) начинает разоблачать Троцкого, оппозиция кричит про «погром» [716] .
Циничный Радек, как и Бедный живо откликающийся на политическую злобу дня, только не с официозного, а с оппозиционного фланга, тоже прошелся по еврейскому вопросу в партии. После исключения Троцкого, Зиновьева и Каменева из Политбюро и усиления власти Сталина, Орджоникидзе и Енукидзе Радек выдал афоризм: «Раньше в Политбюро пахло чесноком, а теперь пахнет шашлыком». После начала арестов и высылок оппозиционеров Радек заметил: «С Кобой невозможно спорить. Ты ему цитату со ссылкой, он тебе ссылку без цитаты. Ты ему вывод, он тебе заключение». А когда совсем запахло смертью, он выдал свою последнюю черную шутку: «У меня со Сталиным расхождения по земельному вопросу: он хочет видеть в могиле меня, а я — его».
716
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 701. Л. 37.
В Троцком не было тайны. Он не всегда был понятен, но всегда был открыт. В Сталине тайной было все: его взгляды, его мысли, его намерения и планы. Сталин всегда был закрыт и никогда не был понятен. Поражение Троцкого в борьбе со Сталиным являлось его поражением в продолжавшейся схватке Троцкого с Лениным, несмотря на то что Троцкий искренне считал себя его последователем. Сталин же не относил себя к последователям Ленина, но точно знал, что был первым и лучшим его учеником. У открытого принципиального Троцкого беспринципный мастер интриги Сталин с легкостью выкрал его программу и, одурманив партию, страну и международное общественное мнение реформистской теорией построения социализма в одной (уже потерянной для западной демократии и рыночной экономики) стране — Советском Союзе, приступил к реализации идей Троцкого, опираясь не на фантом в виде «рабочего класса» каждого конкретного государства, а на абсолютно земную силу советской Красной армии.
Так или иначе, но с конца 1927 г. Троцкий работал уже не на современников, а на потомков и историков. Но органы советской контрразведки, преувеличивая масштабы и характер его деятельности, не считали, что война закончена. Информационное письмо ОГПУ, с триумфом сообщавшее корявым бюрократическим языком о разгроме оппозиции, делало вывод, что основные битвы, оказывается, еще впереди: «Небывалый идейный крах и организационный развал оппозиции в результате ее острой и длительной борьбы с партией, устранив ее с политической арены, как самостоятельный политический фактор, не привел, однако, к полному уничтожению оппозиционных групп. Дезорганизаторская работа по подрыву ВКП(б) и пролетарской диктатуры не прекращается. В ходе этой подрывной работы внутри оппозиционных фракций возник ряд процессов, всестороннее освещение которых необходимо для определения современного идейно-политического лица оппозиционных групп и их политической значимости в стране».
Далее обосновывалась необходимость репрессий против Троцкого и его сторонников. Ягода и его сотрудники объявляли, что троцкистская фракция «представляла собой замкнутую, партийного толка организацию, имевшую к тому же свою твердую внутреннюю дисциплину, свою печать, технику и твердые кадры, подбиравшиеся в течение ряда лет. Ко времени 15 партсъезда эта организация окончательно эмансипировалась от ВКП(б) и противостояла ей как политическая организация антибольшевистских, отщепенческих элементов». Эту «подпольную контрреволюционную организацию» необходимо было разгромить, как откровенного врага, используя все доступные средства, применяемые «на поле боя» [717] .
717
ГДА СБУ. Ф. 13. Од. зб. 282. Арк. 5, 9.