Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Троцкий, между прочим, дал оригинальную трактовку «известного» заявления юного Владимира по поводу казни брата Александра: «Мы пойдем другим путем». Ставя под сомнение сам факт произнесения Лениным этой фразы, Троцкий полагал, что если она действительно была произнесена, то выражала не программу действий (о какой, собственно, программе мог говорить 17-летний юноша!), а состояние отчаяния, страстного сожаления, что Александр пошел по такому опасному пути, что его в результате повесили. Именно этим, а не политическими соображениями было вызвано решение Ленина не вставать на путь индивидуального террора, а вести политическую борьбу с режимом при помощи массовых выступлений (где всех не перевешают). Настаивая на идеологической незрелости юного Ульянова, Троцкий таким образом пытался лишить Ленина ореола твердокаменного марксиста, с детства убежденного в верности марксистской теории. Как писал один из историков, трагедия Троцкого «состояла в том, что он был слишком крупным деятелем, чтобы подчинить себя Ленину или любой другой личности, или партии, или доктрине, и в то же время слишком маленьким деятелем, чтобы действовать без моральных оправданий, которые от него требовались ради верности вождю, партии или доктрине» [837] . Троцкий не готов был совершать беспринципные (с точки зрения коммунистических догм и установок) поступки, чтобы стать «великим Троцким». Но он не был согласен оставаться «маленьким Троцким» при «великом Ленине» и «великом Сталине».Что важнее, Троцкий не готов был осознать и принять, что настоящим учеником и преемником Ленина в политическом, идеологическом и моральном (точнее: аморальном) плане был не Троцкий, гордившийся своей начитанностью, прекрасным журналистским слогом, легкостью пера, изяществом и внешней аргументированностью своих устных выступлений, которые, разумеется, вполне сочетались с приверженностью большевизму, а Сталин — низколобый грузин со злобными глазами, с разъеденным оспой лицом, сухой рукой, ерошенными пальцами ноги, не умевший связно произнести несколько фраз по-русски, но в то же время обладавший немалыми знаниями и навыками, которые накапливались с каждым годом и которые превращали Сталина в талантливого шахматиста, весьма умело расставлявшего на доске фигуры и просчитывавшего партию на много ходов вперед, готового при этом пожертвовать всеми ради сохранения и упрочения собственной власти. Пока Троцкий размышлял над биографией Ленина, пока писал затем биографию Сталина, тот назначил коллектив подхалимов авторов из Института Маркса — Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) и в созданной ими насквозь фальсифицированной и лживой краткой биографии вождя после слов «Сталин — великий продолжатель дела Ленина» сделал собственноручную вставку в корректуру книги: «Или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин сегодня».

837

Daniels R.V. Trotsky, Stalin, and Socialism. Boulder: Westview Press, 1991. P. VII.

В эмиграции на личности «Ленина сегодня» Троцкому сосредоточиться было куда проще, чем на «Ленине вчера». У него не было задачи смягчать удары против Сталина. Но ему нужно было объяснить читателю — пусть со своих коммунистических позиций, но объяснить, — почему примитивный Сталин выиграл битву против блестящего Троцкого. Выдвинув вначале теорию, что сталинская диктатура носила «бонапартистский» характер, Троцкий постепенно отодвинул «бонапартизм» на второй план, заменив его концепцией власти «бюрократии». Автор во все большей степени видел в Сталине представителя административно-бюрократического слоя (не класса), которому удалось захватить контроль над ходом революции и увести ее от первоначальных благородных целей.

Такой подход был Троцкому необходим по ряду политических и личных соображений. Именно этим объяснялся тот факт, что серая личность, каковой, по его мнению, являлся Сталин, смогла одолеть плеяду блестящих большевистских руководителей (куда входил и сам Троцкий). Во-вторых, при помощи концепции бюрократизма можно было попытаться объяснить процессы, протекавшие в СССР, не выходя за пределы марксистской теории со всеми ее многочисленными догмами. Далее, эта схема неплохо вписывалась в концепцию перманентной революции и позволяла выдвинуть положение о том, что революция в России не была поддержана на Западе, не превратилась в непрерывную и являлась причиной усталости и истощения пролетариата социально-экономически отсталой России. А это, в свою очередь, привело к бюрократическому перерождению, воплотившемуся в сталинскую власть. Наконец, представление о власти бюрократического слоя в СССР, о Сталине как о «продукте машины» — бюрократической машины (такая оценка имелась в ряде работ Троцкого, а затем и в книге о Сталине) — позволяла высказать надежду на то, что при неких благоприятных условиях, причем каких именно — война, революция на Западе и прочее — Троцкий не уточнял, СССР, где сохранен «социалистический способ производства», сможет вновь стать «социалистической» страной в полном смысле слова. Троцкий полагал, что пролетариат в СССР оказался не в состоянии сохранить контроль над бюрократией, последняя же смогла установить свое политическое господство, не разрушая социалистических потенций СССР и государственной собственности.

Как отмечал американский исследователь сталинизма Грэм Джилл, в стремлении преуменьшить роль личности в истории Троцкий рисовал Сталина как представителя анонимных бюрократических сил, недооценивал относительно независимую его роль и поддержку власти диктатора из небюрократических социальных источников [838] . Такая постановка вопроса не давала Трои-кому возможности понять всю совокупность событий, ибо сталинский террор по своему существу был направлен против самых разнообразных социальных сил и групп, включая ту же самую бюрократию. К суждению Джилла можно добавить, что Сталин лично неоднократно и грозно обрушивался на бюрократический слой, не только включая его представителей в число жертв террора, но подчас существенно сокращая и перекраивая слой в целом, делая его прямым объектом преследований и ограничений, демагогических кампаний «самокритики» и «критики снизу», не давая ему возможности превратиться в общественный класс в марксистском понимании этой категории.

838

Gill G. Stalinism. New York: St. Martin’s Press, 1998. P. 52.

Троцкий был первым автором, который в полном смысле слова во всеоружии фактов и документов, целеустремленно и последовательно приступил к разоблачению политики советского диктатора, не пренебрегая его личными качествами и этапами личного развития, а учитывая и даже порой чрезмерно заостряя их значение и смысл. Полагая, что «гениальная посредственность» Сталин был «продуктом машины», Троцкий в то же время считал саму эту машину порождением сталинской воли. Сильной стороной его критики, которая порой приводила к отступлениям от объективного анализа, несмотря на то что Троцкий всячески пытался отмежеваться от обвинений в предвзятости, было персональное знакомство со всеми коридорами, тупиками и лабиринтами кремлевской власти и ее держателями, в числе которых некогда находился он сам, а также личное знание особенностей характера, поведения, привычек и быта лица, ставшего главным героем его произведений. После известной книги Макса Истмена (к которой Троцкий невольно оказался причастен) Троцкий был первым, кто публично, не только как очевидец, но и как исследователь, на базе сохраненных им документов, рассказал о конфликте Сталина и Ленина в последние месяцы жизни председателя Совнаркома.

Фиксация Троцким личных черт Сталина, в частности его жестокости, мстительности, лицемерия, расчетливости и даже антисемитизма, свидетельствовала и подчеркивала, что этот человек был для автора далеко не абстрактным предметом изучения. Фактически в каждом опусе, посвященном Сталину, заметно стремление автора унизить своего героя (и главного противника), но в то же время внушить себе самому чувство утешения, что не Сталин персонально, а объективно сложившийся ход исторического процесса в России, некие анонимно действовавшие социальные силы переиграли Троцкого с его курсом на мировую революцию, отрешили Троцкого и его сторонников от власти, а затем всех их отправили на казнь, в тюрьмы или изгнание.

Впрочем, унизить Сталина Троцкий мог только перед историей и горсткой своих единомышленников, находившихся, как и он, в эмиграции. Тем не менее Сталин весьма болезненно относился к печатным выступлениям своего главного оппонента, по сути дела непрерывно, часто через подставных лиц, полемизируя с ним, прибегая к фальшивкам, искажениям, умолчаниям, голословным обвинениям и в конце концов к расправе со всеми, кто когда-либо был дорог Троцкому или имел неосторожность солидаризироваться с ним.

С весны 1938 г. Троцкий сосредоточен исключительно на написании книги о Сталине. Его помощники и единомышленники в разных странах помогали ему в сборе материалов и источников, прежде всего по периоду до 1917 г. Особенно часто он прибегал к содействию Эстриной и Зборовского сотрудников «Бюллетеня оппозиции», продолжавшего выходить в Париже и после гибели Седова. Они охотно выполняли задания Троцкого, стремясь тем самым приблизиться к нему, устранить возможность каких-либо подозрений и заслужить благодарность, столь необходимую для закрепления собственных позиций в среде троцкистов. Ведь Зборовского многие подозревали, а Эстрина происходила из меньшевиков (а к концу 1938 г. уже оказалась в Мексике у Троцкого). Насколько «меньшевизм» Эстриной был реальным препятствием, следует, например, из того факта, что к более авторитетному и необходимому для него профессионалу — меньшевику Николаевскому, историку и архивисту, руководителю парижского филиала Международного института социальной истории в Амстердаме, где хранился крупнейший архив по международному социалистическому движению, Троцкий не считал возможным обращаться за помощью непосредственно. Он знал и признавал, что в распоряжении Николаевского находился огромный багаж документального материала по истории российского революционного движения. Но политические разногласия препятствовали прямому контакту. Троцкий пользовался документацией Института социальной истории только через посредников.

Крайне нуждавшийся в тот период в средствах, стремясь донести работу до читателей как можно скорее, автор решил начать издание «Сталина», не дожидаясь завершения работы. Он дал согласие на выпуск биографии в двух томах — с тем, чтобы первый том был опубликован немедленно. Переписка Троцкого с Парижем (и отчасти с Нью-Йорком) дает представление о том, насколько добросовестно трудился он над книгой. Более чем 600-страничную биографию Сталина, написанную Борисом Су-вариным (само название этой книги показывает, что она была не столько биографией Сталина, сколько «биографией большевизма», написанной современником событий) [839] , Троцкий буквально испестрил своими раздраженными пометками, вопросительными и восклицательными знаками, недоуменными вопросами. Он говорил близким, что эта книга является, «к сожалению, сплошным общим местом» [840] .

839

Первое издание вышло в Париже в 1935 г. Первый английский существенно дополненный перевод вышел в 1939 г. и тут же оказался на рабочем столе Троцкого (см.: Souvarine В. Stalin. A Critical Survey of Bolshevism. New York: Longman, Green and Co, 1939).

840

Serge V., Sedova-Trotsky N. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 252.

Первая информация о том, что Троцкий занялся новой работой, появилась 15 апреля 1938 г., причем Троцкий еще надеялся сочетать работу над двумя практически несовместимыми и даже противоречившими друг другу проектами: написанием биографии Ленина и Сталина. Он сообщил в редакцию «Бюллетеня оппозиции»: «В ближайшие два-три месяца вы не должны ждать от меня новых больших статей. Я обязался в течение ближайших 18 месяцев написать книгу о Сталине и закончить книгу о Ленине. Все мое время, по крайней мере в течение ближайших месяцев, будет посвящено этой работе… Книга будет носить исторический, биографический и психологический характер, а не теоретико-полемический» [841] .

841

Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-7712.

Здесь Троцкий, безусловно, пытался ввести в заблуждение, прежде всего себя самого, ибо он должен был превратиться в совершенно другого человека, чтобы не писать «теоретико-полемической» работы и стать на позицию отстраненного, беспартийного исследователя. В новых письмах, адресованных Эстриной и Зборовскому, Троцкий вновь и вновь запрашивал литературу, комплекты советских газет и журналов, просил обращаться и к Николаевскому, и даже к Суварину, подчеркивая, что с последним можно установить контакт только в том случае, если бы «обращение к нему исходило не от меня». Особенно интересовали Троцкого комплекты «Правды» и «Известий» начиная с 1926 г.: «Как вам, разумеется, ясно, — писал он Эстриной, — меня особенно интересуют этапы политики Сталина в разных вопросах, зигзаги и повороты» [842] .

842

Архив Троцкого. Фонд 13.1 Т-7715. Письмо Троцкого Эстриной от 26 мая 1938 г.